— Монстров не все нам рассказал.
— А что еще?
— Ну посудите сами. На дворе 1920-й год. Курбаши Атамурад, который, спустя двадцать лет окажется отцом Сапармурата Ниязова, продолжает жить, несмотря на наши усилия. Атаман Анненков, который будет расстрелян после Семипалатинского процесса 1927 года, так же жив и здоров, хотя тот факт, что ему нанесли смертельное ранение, никем и ничем не опровергнут. Что получается? Что, несмотря на наше упорство, всему свое время и опередить события у нас не получится!
— Тогда в итоге зачем мы здесь?! — резонно возмутился Козлов. — Разве не для того, чтобы не допустить объединения Узбекистана с СССР, предотвратить афганскую войну и так далее? Ведь все эти процессы, как я понял, взаимосвязаны…
— Ты правильно понял, но мы не совсем верно определили нашу роль во всем этом.
— И какова же она?
— Очевидно, что перед нами перед всеми стоит общая задача — предотвращение афганской войны, которая не просто вобьет солидный гвоздь в крышку гроба СССР, но и превратит весь Ближний Восток почти на 30 лет в театр боевых действий. После Афганистана в 1990 году президент Ирака Хусейн…
— Саддам? — уточнил Козлов. Этот государственный деятель в Советском Союзе 1985 года был уже хорошо известен хотя бы благодаря его дружбе с Брежневым.
— Он самый. Так вот он предпримет попытку захватить Кувейт. В ответ США объявят войну Ираку, которая начнется в 1991 году с операции «Буря в пустыне», потом затихнет почти на 10 лет, а потом снова вспыхнет с новой силой. Хусейна заподозрят в изготовлении ядерного оружия втайне от мирового сообщества и вторгнутся на его территорию. Страна будет практически разрушена, сам Хусейн казнен. Следом заполыхает Северная Африка. Революции в Египте, Тунисе, Ливии приведут к насильственной смене власти.
— Никак и полковника Каддафи к праотцам отправят? — спросил отличник боевой и политической подготовки Узванцев.
— В точку. Но никто не вспомнит, что первопричиной будет являться как раз-таки тот факт, что НАТО не сможет по итогам афганской войны толком самоутвердиться на Ближнем Востоке. Афганская война ликвидирует по сути инфраструктуру ДРА как государства, как я уже говорил, оно превратится в маковое поле без законов и порядков. В то же время не произойди открытого столкновения между ОВД и НАТО в Афганистане «Большая Игра» и холодное противостояние так бы и продолжались сколь угодно долго, никому не создавая особенных затруднений во внешней политике…
— Это мы уже слышали и поняли! — вскипел Савонин. — Скажи уже то, чего мы не знаем и что может существенно повлиять на дальнейшее развитие событий!
— Мы до этого полагали, что присоединение Узбекистана и есть ключ к решению всех проблем. Что не будь у Советского Союза такого анклава на Ближнем Востоке в непосредственной близости от Афганистана и Пакистана, мысль развязать войну ему и в голову не придет. Однако, как видно, мы ошибались, причина в чем-то другом. Если бы все было так просто, то нам достаточно было установить режим Энвера в самой Бухаре, обеспечить его поддержку силами Монстрова и спокойно отвалить восвояси…
— Но ведь Монстров сам говорил, что теперь, чтобы избежать присоединения Узбекистана, надо помочь Анненкову выдвинуться на РККА в районе Семипалатинска!
— Ага, помочь. А ты видишь, чтобы Анненков с оружием в руках воевал против РККА? Чтобы вступал в открытые бои, противостояния? И в помине такого нет. Что может заставить его объявить войну многомиллионной Красной Армии? Да нет такого обстоятельства…
— И зачем же мы сюда приперлись? — спросил теперь уже Ценаев. Он полагал, что тоже в курсе дела и сам в некоторой степени владеет ситуацией, но последнее время понял, что ошибался — юноша знал куда больше него самого.
— По собственной глупости.
— И что теперь? Уходить?
— Еще не знаю, — опустил глаза Никита. — Знаю одно: что судьба сама будет подкидывать нам знаки и ориентиры, в какой момент и что сделать…
— Но дураку понятно, что связи между атаманом Анненковым и Афганской войной нет никакой! — вскочил Козлов. — Что здесь мы просто просиживаем штаны, в то время, как могли бы заняться неким полезным делом, которое пока не можем отыскать!
— Я не был бы так категоричен, — спокойно ответил Никита. — Многие из нас уже поняли, что история — вещь многогранная, и все внутри нее связано невидимыми нитями. Однако, прав ты в том, что я, даже как историк, не нахожу четкой параллели между Анненковым и Афганом…
— А, может, задача наша в другом? — спросил Савонин-старший. Ценаев отрицательно замотал головой ему в ответ.
— Как бы там ни было, уйти отсюда мы не можем, — категорично изрек лейтенант. — Этот сумасшедший на моих глазах изрубил и сжег целую деревню и того и гляди сделает то же самое с целым войском Дутова! Его боятся его же подчиненные. Сколько крови он еще здесь прольет? Скольких уничтожит морально и физически?
Козлов смотрел на него с пониманием — его дикость Анненкова коснулась прямее всех.
— И что ты предлагаешь? — спросил Ценаев.
— Пока мы не отыскали того ключевого момента, который позволит нам приложить усилия и все изменить в истории, предлагаю оставаться здесь и на месте бороться с несправедливостью, которую учиняет этот самозваный генерал с ворованным знаменем!
— И как? Восстание поднимем?
— Если придется, то и поднимем! А терпеть то, как нашего боевого товарища оскорбил какой-то мамонт доисторический, извините, но я не подписывался. Кто считает иначе?
В рядах спецназовцев царило редкое единодушие.
Глава пятнадцатая
То событие, которого так жаждал охочий до событий Савонин и о внезапности наступления которого говорил Никита, произошло вскоре. Войска атамана Дутова потерпели окончательное и разгромное поражение под Оренбургом и в полном составе прибыли в распоряжение Анненкова. И дотоле не церемонившийся с ними атаман теперь и вовсе разгуляется, не без оснований подумал Никита.
Встреченные тем же самым лозунгом о возможности потенциальной расправы над ними, дутовцы были несколько обескуражены с первых минут своего пребывания в части у Анненкова. Затем встретили «своих» — тех, кто бежал из регулярных частей раньше и сейчас прибился к дикой дивизии. Никита стал невольным свидетелем их разговоров.
— Ну что тут? Как? — спрашивал вновь прибывший казак у своего прежнего товарища, уже обряженного в черную черкеску с красным башлыком, разглядывая причудливый наряд.
— Эх, братец, — тяжело вздыхал тот, — лучше и не спрашивай. Такое творится, что ни в сказке сказать… Вон, табличку-то видали?
— Видали. Только, думаю, не про нас писано-то.
— А про кого же? Еще как про нас. Он так нам чуть ли не в глаза глядя, говорит: вон, мол, отсюда, чего приперлись и прочая.
— Ну и дела! А вы чего?
— А чего мы? Мы гости, он — хозяин.
— И позволяете так с собой обращаться какому-то несчастному дезертиру?
— Ну он вроде как атаман здесь…
— Вот именно, что «вроде как». Уже год ни одного сражения. На Западный фронт звали — носу туда не показал, потому как боится да поборами здесь живет…
— Да мы-то еще что! Вот люди от него страдают, это факт…
— И сильно?
— Что только ни делает! Боронами людей живых растягивает, с обрыва сбрасывает, живьем жжет… Да какое там! Младенцев рубить приказывает! Девок насильничает!
— И вы терпите?
— А куда деваться? Нас-то меньше.
— Было. Теперь мы этому хвату безобразничать не позволим, погоди у меня.
— Так и сам Александр Ильич с вами?
— Как есть, с нами. Вот он сейчас с этим вашим ухарем-то поговорит как следует…
Никите стало жутко любопытно, о чем и в каких тонах Дутов будет разговаривать с Анненковым, и он опрометью бросился к штабу. Картина, открывшаяся его взгляду, была весьма предсказуема.
— Что ж теперь, Александр Ильич? — спрашивал Анненков, пристально глядя на собеседника. Крупный, круглый, с толстыми губами и едва заметными усиками Дутов сидел, опустив глаза в пол. — Стало быть, разбили?
— Разбили.
— И что теперь? Отступаем?
— Пока нет. Есть надежда на вас.
— Да какой у нас там силы-то? Шутить изволите, Ваше благородие? Вот люди пришли с Бухары, сообщают, что и там Фрунзе, поганец, свои порядки навел. Так что теперь жмякнуть могут в любой момент и сразу со всех сторон, что, понятное дело, энтузиазма никому не добавляет.
— И как Вы видите развитие ситуации? За кордон?
— А кто нам там рад-то особо?
— А здесь? Ведь перспективы, судя даже по Вашим словам, нет уже никакой.
— Решительно. Но тут еще можно вести с Советами какие-то переговоры, а в это время жить оброком с населения, среди которого есть еще зажиточное. А там что?
— Что?! Если я правильно понимаю, Вы предлагаете мне, генералу, заниматься грабежом?
— Да ладно, — Анненков отмахнулся от возражений Дутова как от назойливой мухи. — Слышали мы все эти ваши интеллигентские выпады! Демагогия! Можно подумать, вы никогда этим не занимались?! Еще как, грабили да воровали, а деревни сжигали, поди…
— Никогда! Даже во время моего похода 1919 года я запрещал солдатам не то, что грабить, а и просто оброки брать с населения…
— Как же, помню. Потому и назвали ваши же казаки Ваш поход «голодным», что померло во время него народу больше, чем большевиков. Только теперь время другое. Вы тогда на что надеялись? Великую Русь возродить и все такое. На Колчака уповали — как будто он и впрямь какой-то помазанник Божий, и может больше, чем Вы. А таперича все, империя рухнула, и ничего не поделаешь. Так что, коли хотите жить, будете грабить сами и подчиненным своим скажете… Вы здорово не жалкуйте по этому поводу — нечего тут жалеть-то. Империя, как я уже сказал, рухнула. Развалили, раздолбили, разворовали. А кто разворовал? Вы, я, казаки? Нет уж. Разворовали как раз те, с кого не взять грех. Сами же вырубили сук под собой, а теперь вишь стонут. Поздно стонать-то, тут добреньких нет. Добренький был царь. Так что они с ним за доброту его сделали?