— Перестаньте. Смерть царя — дело рук Ленина, и Вам это отлично известно.
Анненков расхохотался в голос:
— А Ленин с Луны свалился? Ленин — это такой же яркий представитель этих вот нуворишей, вмиг обогатившихся после революции голодранцев. Их избранник. Он да жиды его. Так что не витайте в облаках, Александр Ильич…
— Надеюсь, — тихо спросил Дутов, — Вы меня в карательные походы брать не станете?
— Ну что же я, зверь какой, что ли?! Нет. А должность для порядку выдам — от вашенских дармоедов у моего брата — казака и так жилы сводит, так что назначаю Вас генерал-губернатором Семипалатинской области. Все ваши части поступают в мое единоличное распоряжение…
Спустя час Анненков объявил всеобщий сход и огласил свое решение, а также добавил:
— Ну вы тут, я гляжу, маленько успели обжиться, про порядки мои, я думаю, наслышались, так что если кому что не нравится — милости просим отсель, мы никого не держим! — Своему же адъютанту скомандовал, чтобы желающих перейти на территорию, занятую красными, выводили в отдельный сарай, где вечером он сам проведет их инспекцию.
Зная о зверствах атамана, такие желающие и впрямь нашлись — и нашлось их достаточное количество. Поскольку приходили казаки подчас вместе с семьями, то сарай, отведенный Анненковым в качестве накопителя, к вечеру был полон. Атаман лично прискакал к месту сбора «отщепенцев». Никита последовал за ним. Другие ребята из бригады Савонина общались со вновь прибывшими, а также все норовили поговорить с Дутовым, о котором из учебников истории знали как о палаче и вешателе, но который в действительности оказался очень — где-то даже слишком — мягкотелым и рыхлым человеком.
— Ну и что тут у нас? — по-хозяйски поправляя портупею, атаман вошел в сарай, где в испуге толпились безоружные люди. — Значит, к красненьким собрались? Ишь, чего захотели. Так я вас и отпустил! Чтоб вы там тайны наши выдали?
— Да какие тайны? Ты чего несешь? Что мы знаем-то? — начал пререкаться один из казаков.
— Сколь штыков у нас — видели, где и как расположились — видели. Вам теперь только к Фрунзе в штаб, так враз орденов навешает. А наутро и нас разобьет. Так что нет, ребятушки, с этой затеей ничего у вас не выйдет.
— А зачем сразу обещал? Врал-то зачем?!
— А как мне не врать было? Сколько вас там стояло? И все с оружием. Ежели б я сказал, что всех перебью, прямо там от меня бы перья полетели… — Никита слушал атамана с ужасом, глядя в сарайное окошко, и смотрел как части Анненкова подходят следом за боевым командиром во всеоружии. — А таперича я всех разоружил, так что делай со мной, что хошь!
— Тогда назад пусти! К своим!
— Еще чего! А вдруг бой завтра? Так вы сразу на чужую сторону и переметнетесь, к комиссарам-то! Мне троянские кони в стойле не надобны!
— Так а чего делать-то с нами будешь?
На последний вопрос Анненков ответил с вызывающей жестокостью и спокойствием:
— А в расход. А баб и девчонок — казакам на утеху, а потом тоже в расход! Айда, ребята!
После этих слов казаки Анненкова ворвались в сарай и стали неистово бить по лицам женщин и девушек, а своих собратьев рубить шашками почем зря. Видя творящийся произвол, Никита, обычно сдержанный, не в силах совладать с собой, влетел в сарай и попытался кинуться в гущу событий, как тут же схлопотал от атамана по морде:
— Куда лезешь, щенок?! Тоже шашки захотел?! Так сейчас! А-ну марш к своим и не высовываться, пока я не скажу!
Глаза атамана, державшего Никиту за грудки, были налиты кровью, у рта, казалось, стояла пена — он даже не был поход на человека в такую минуту. Никита понял, что спорить с ним как минимум бесполезно, и убежал в казарму. В самом городке, на окраине которого чинил атаман свои зверства, были слышны крики женщин, которых анненковцы насиловали и убивали. От этих звуков Никита потом еще долго не мог отделаться…
Красный и разгоряченный влетел он в казарму.
— Надо уходить, — бросил он и кинулся на кровать, уткнув лицо в подушку.
— Чего ты? Что с тобой? — отец сел рядом с ним и положил руку ему на плечо. Не глядя ему в глаза, Никита вспомнил отеческое прикосновение, так хорошо знакомое со времен дальнего детства — не оставалось уже никаких сомнений в том, кто перед ним.
— Я из сарая.
— Из какого? — засмеялся Козлов.
— Там, на окраине, куда он приказал желающих уйти согнать.
— И чего там?
— Да ничего. Убивают их там, режут как баранов, а женщин насилуют, а после убивают, — голос у Никиты дрожал. Парень хотел и повидал за последнее время, но такое зрелище не могло оставить его равнодушным — в сущности, он был еще ребенок.
— А я говорил, что эта мразь… — попытался вставить «свои 5 копеек» Козлов, но командир оборвал его.
— Тогда и впрямь уходить надо. Нам дальше с этим уродом не по дороге. Только с собой надо захватить единомышленников из дутовцев.
— На общем сходе вопрос зададим? Чтобы нас в тот же сарай отправили?
— Нет, — лицо Савонина напряглось, приняло сосредоточенное выражение. — Поступим так. Я и Ахмед завтра по ближним селам поедем, послушаем тамошних крестьян, как они к Анненкову настроены…
— И без того понятно, что его все тут ненавидят, — вставил Никита.
— Это, допустим, понятно, но и с Советской властью нам тоже не по пути. Просоветски настроенные села, захваченные РККА или симпатизирующие отпадают в принципе.
— Тогда я с вами поеду, — сказал Савонин-младший.
— Это еще зачем?
— Ты не забывай, что я все-таки историк, и знаю, где кого больше — красных, белых, зеленых. Разговаривать с народом сами будете, не переживай.
— Принимается, — улыбнувшись, ответил командир. — Остальные здесь работают с дутовцами. Если будут желающие уйти с нами и обороняться и от красных, и от белых, то милости просим.
— Вот это решение, — вскочил Ценаев. — Вот это действительно правильно! Ни с кем! Видали мы их всех при любом освещении.
Все согласно закивали — решение командира казалось всем правильным, а Никита даже подумал, что вот сейчас у них получится отыскать то самое, главное, для чего они посланы сюда. В чем-то он был прав-жизнь сама подталкивала их на рельсы, ведущие в обратный путь, путь домой.
Ночью Валерий вышел покурить на крыльцо казармы. Чуть живой от водки Анненков в компании солдат возвращался в свое стойло — завтра точно будет спать до обеда, подумал Савонин, так что смело можно выдвигаться с утра, пока еще темно, по соседним селам.
— Как дела? — спросил Савонин у своего «боевого товарища».
— Нормально, — отмахнулся Анненков.
— Слушай, батька — атаман?
— Чего тебе?
— А где люди?
— Какие люди?
— А те, что с Дутовым пришли, а после решили к красным податься?
— А, — протянул Анненков как ни в чем не бывало. — Так ушли. Благословил я их да пошли себе потихоньку. Пускай себе идут, болезные, настрадались чай за войну-то.
— Ну да, верно.
Атаман ушел, а Савонин посмотрел ему вслед — почему он сейчас не сказал ему правды? Наверняка потому, что побаивается вновь прибывших под его началом ребят — Атамурад наверняка рассказал ему об их боевых подвигах, и потому хитрый и трусливый атаман все же не решается на открытое противостояние. Это хорошо. А сейчас спать…
Не было и четырех утра, а в стельку напившийся атаман только сомкнул веки, когда Савонин разбудил Никиту и Ахмеда, и вместе они выдвинулись в Лепсинском направлении, указанном студентом. Сейчас народу в стан Анненкова понаехало до кучи, даже размещать поначалу негде было, так что их отсутствия до поры никто не заметит. Равно, как и той подрывной работы, которую ребята — профессиональные разведчики — должны будут сегодня осуществить прямо под носом у дикого атамана…
Указывая направление, Никита вспомнил про знаменитое Лепсинское восстание крестьян, в котором сейчас ребята и должны были, согласно историческому сценарию и отведенным им в нем ролям, принять участие. Причиной этого восстания были не какие-то симпатии крестьян к красным, а всеобщий страх населения перед постоянными чудовищными зверствами, совершаемыми анненковцами. Бежавшие от Анненкова жители г. Лепсинска объединились с крестьянами сёл Покатиловки и Весёлого, а потом по их примеру и другие, лежащие к востоку от Черкасского, селения: Новоандреевская, Успенское, Глинское, Осиповское, Надеждинское, Герасимовское, Константиновское и часть Урджарского района. Они, располагая очень небольшим количеством огнестрельного оружия, создали настоящий фронт для самозащиты и защиты своих семей. Это был в буквальном смысле фронт — линии окопов черкасских повстанцев и сейчас отлично просматриваются на местности. Хотя в некоторых публикациях черкасско-лепсинское восстание 12 русских сёл рассматривается как просоветское, в действительности оно было скорее антианненковское.
…По счастью, Черкасское и было первым селом, в которое приехали Савонины и Ахмед. Солнце уже встало, и народ подтянулся к плетням своих домов, осматривая приехавших чудно одетых людей в камуфляже и с автоматами.
— Здорово, отец, — заговорил Савонин с дедом, внимательно оглядывавшим его и даже вышедшим для этой цели на улицу из-за своего забора, служившего «опорой цитадели».
— Здоров. Вы кто ж такие будете?
— Да путники мы. Вот пристанища ищем. Думаем, нельзя ли остаться у вас? Пересидеть, покуда война не кончится? Работать мы можем, помогать будем во всем, что надо от нас, да и защитим, если придется…
— Эх, сынок, лучше бы ехали вы отсюда.
— Это почему?
— Да вот как набег Анненкова-то приключится, не дай Бог, так узнаешь.
— А что, дюже лют этот ваш… Анненков, ты сказал? — Савонин сделал вид, что не понимает, о ком идет речь.
— Ууу, просто зверь. Грабит, людей живьем жжет, девок насилует, топит, рубит почем зря…
— А как же вы тут живы?
— Дык дань платим. Тебе-то есть чем откупиться?
— Найдем, — Савонин обернулся на ребят и кивнул головой. — Да и за вас за всех, пожалуй, что заплатим.
— Эвона! — присвистнул дед. — Ну коли так, милости просим. Такие нам нужны, а то наши-то подворья почти все уж поограбили. Скоро платить нечем станет так бить начнет! Мы-то ладно, старики, а вот молодых жалко. Оставайся, милок.