Группа вооруженных талибов ворвалась в миссию ООН, попутно устроив там погром, арестовав и избив ее сотрудников из числа афганских граждан. Наджибулла и его брат Ахмадзай были захвачены и переведены на одну из конспиративных квартир пакистанской разведки, которая действовала при афганских спецслужбах с 1992 г. В Кабуле появился известный в международных кругах, связанных с афганской политикой, генерал Аслам Бек. В свое время он возглавлял Главный штаб сухопутных войск, затем занимал руководящие должности в пакистанской военной разведке, выполняя наиболее деликатные поручения еще со времен Зия-уль-Хака. Его сопровождал брат, также кадровый разведчик, и группа офицеров. Они имели сфабрикованный в недрах пакистанских спецслужб документ, отпечатанный на захваченном в президентском дворце бланке канцелярии Наджибуллы. Его текст, датированный периодом пребывания Наджибуллы у власти, представлял собой договор об официальном признании президентом и правительством Афганистана «линии Дюранда» в качестве официальной и постоянной границы между этой страной и Пакистаном. Это и было главной целью группы пакистанских военных — любой ценой заставить Наджибуллу сделать то, что никогда не сделал бы ни один пуштун — подписать этот «договор».
Наджибуллу предавали много раз. Но в самый страшный свой час он нашел силы не предать ни Афганистан, ни свой народ, ни себя. Благодаря недюжинной силе, из-за которой за ним еще с юности закрепилась кличка «Бык», он сумел разметать охрану, отнять у одного из офицеров пистолет и убить (либо тяжело ранить) брата Аслам Бека. Последующее было кошмаром. Наджибулла перенес страшные пытки, но сломлен не был. Жуткая казнь, потрясшая даже его врагов, возмутившая всех афганцев, по какую бы сторону баррикад они ни были, подвела черту под его жизнью, под дьявольским планом Исламабада и, по большому счету, под политическим курсом Пакистана к северу от «линии Дюранда».
Эта казнь лишила талибов надежд на скорую победу. Война продолжается едва ли не по сей день… Я имею в виду мое время…
— Понимаю… — тяжело вздохнул командир. — Но у меня сложилось впечатление, что ты еще что-то хочешь мне сказать… Как будто к чему-то ведешь, о чем-то недоговариваешь…
— Так и есть. Глядя на все эти события, ты оставил службу в армии и занялся коммерцией, к тому времени в России разрешенной…
— Вот так номер! А тебе это откуда известно?! — всплеснул руками Савонин.
— И не мне одному. Тот, кто нас сюда отправил, а теперь не может вытащить, тоже об этом знает. Есть еще одна причина, по которой мы не случайно оказались здесь рядом.
— И какова же?!
— Ты мой отец.
Молчание повисло в и без того замершем ночном воздухе.
— Обалдеть…
— Та девушка, Нина, она дальняя родственница Яны по матери…
— Яны? Ты и ее знаешь?! — искренне удивился командир.
— Было бы странно, если бы я не знал собственную мать, — усмехнулся Никита.
— А как ты узнал про их родство?
— Сопоставил рассказы матери и то, что она тебе сегодня говорила.
— Так значит…
— Значит твои вкусы по части женщин с годами не меняются.
Оба рассмеялись. Теперь они знали нечто принципиально новое, что должно было бы все изменить, но… не меняло.
— И что же мне делать? — вмиг посерьезнев, спросил Савонин у своего сына.
— Делай, что хочешь, но не забывай, что вернуться нам придется. Теперь ты просто обязан вернуться. Ведь я еще не родился, а мне, черт побери, чертовски этого хочется.
— А как у нас с Яной дальше все сложится?
— Все будет хорошо. Очень хорошо, — Никита не стал говорить отцу всю правду. В столь сложной исторической ситуации с ней надо быть особенно аккуратным. Дозировать. Беречь. Чтобы не допустить пищевого отравления.
Глава семнадцатая
Льюис Кэролл как-то написал в своей великой книге «Алиса в Стране Чудес»: «Рано или поздно все станет понятно, все станет на свои места и выстроится в единую красивую схему, как кружева. Станет понятно, зачем все было нужно, потому что все будет правильно».
Никита пришел в штаб черкасской обороны поутру, едва проснувшись. Отец сидел за столом и чертил на бумаге какие-то фигуры.
— Что это у тебя?
— Да вот думаю к зиме новые укрепления построить, попрочнее. Скоро первый снег выпадет, готовиться пора…
— Так уж и скоро! До зимы еще как до Китая пешком, — возразил Никита.
— Не скажи, — Валерий поднес к лицу перекидной календарь — такие раньше стояли во всех конторах еще со времен царя Косаря. — Обычно в конце октября первый снег уже сигнализирует о приближении холодного времени.
Никита посмотрел на него, широко открыв глаза и едва не покачнувшись.
— Ты чего? Что с тобой?
— Это календарь?
— Ну.
— Там какое число?
— 15 сентября 1920 года.
— А ты его каждый день переворачиваешь? Регулярно?
— Вообще не трогал.
— А кто это делает здесь вместо тебя?
— Понятия не имею.
— А я имею.
— О чем ты?
— Да о том, что время-то всю нашу командировку было в наших руках!
— Ты чего? Как это?
— А так! Помнишь, как мы никак не могли ликвидировать Ниязова и Анненкова? Все потому, что время нам, как мы думали, не подчиняется. Оттого и все промахи в Бухаре. Оттого и здесь мы задержались так надолго! Надо перепечатать календарь, вставить в него нужную дату — и колесница времени послушается нас, будет ехать в указанном нами направлении и с заданной нами скоростью!
— Да ладно тебе! Если бы все было так просто…
— Проверим? Попробуй, переверни лист.
Савонин-старший аккуратно, не спеша перевернул лист календаря и протянул его Никите. Тот, улыбаясь, посмотрел на него.
— А теперь смотри.
Командир взглянул — на календаре снова магическим образом появилась дата 15 сентября 1920 года. Он перевернул опять — ничего не изменилось. Он переворачивал снова и снова, и все бесполезно — на всех листа календаря дата стояла одна и та же.
— Убедился? А завтра на всех листах будет 16-ое. А послезавтра — 17-ое. И так далее, пока мы сами не примем решительных мер.
— Но каких? Что сделать надо?
— Надо перепечатать все календари в округе. Найти здешнюю типографию и заставить напечатать новые календари с новой датой.
— Но с какой? Вернемся назад, домой? — с надеждой предложил командир.
— Рано, — отрезал Никита. — Мы еще своей задачи здесь не выполнили.
— Да когда уже?! — не вытерпел отец. — Запарило меня здесь торчать, домой хочу! Ты предлагаешь реальный способ! Я за! Так давай сделаем!
— Пойми, не получится. Что-нибудь опять пойдет не по плану, и тогда уж точно завязнем. Нельзя нам сейчас эмоциям поддаваться!
— Хорошо, а какую дату тогда писать?
— Погоди, дай вспомнить, когда Анненкова расстреляли…
— Да на кой черт он тебе сдался, этот Анненков?! Забудь про него уже!
— Я-то забуду, а вот люди, которых мы от него здесь поставлены охранять, нет. Пока это наша первоочередная задача, и только выполнив ее, мы сможем пойти дальше. Ты же не хочешь ждать 7 лет, пока пройдет Семипалатинский процесс, и все это время еще и с большевиками сражаться непонятно, за что?
— Конечно нет.
— Ну так вот. Анненков был расстрелян по приговору Семипалатинского суда 25 августа 1927 года. Эта дата нам сейчас и важна. Бери ребят и едем в город.
Спустя 5 минут вся группа дружно выехала в Семипалатинск, а уже полчаса спустя они были в полном составе в городской типографии. Задача была важная и опасная — город еще контролировал дикий атаман, потому и решено было выдвинуться всем вместе. Козлов и Пехтин остались у входа, остальные вошли внутрь. Начальник типографии был, по счастью, на месте.
— Кто тут главный?
— Ну я, — невысокий еврей в дореволюционных нарукавниках вышел им навстречу.
— Нам нужно напечатать новый календарь.
— Какой календарь? Зачем?
— Обычный, перекидной.
— А сколько экземпляров?
— Одного достаточно.
— Хорошо, после обеда сделаем.
— Нам нужно сейчас, — сжимая пистолет в руке, смотрел на собеседника командир. Тот замешкался, но согласился:
— Хорошо, сделаем сейчас. Только пистолет уберите, будьте любезны.
— Постойте. Нам нужен календарь за 1927 год.
— За какой? — не понял еврей. — Но зачем?
— Нужен и все, долго объяснять.
— Хорошо…
— И первым числом должно быть 25 августа, — уточнил Никита.
— Черт знает что, — проворчал еврей и куда-то ушел. Минуту спустя из соседнего зала, где печатались местные газеты и анненковские прокламации, послышалась сначала тишина — перезаряжали печатную машину, — а еще минут через пять снова закипела работа. Спустя час новый календарь был готов и торжественно вручен командиру группы спецназа.
Дело было почти сделано.
Ребята вышли на улицу. На первый взгляд, все было то же, ничего не изменилось — солнце светило, воздух был теплый, но ветреный, был то ли конец лета, то ли начало осени, городские пейзажи Семипалатинска остались прежними, только… по городу бродило много людей в зеленой форме с красными петлицами и в синих фуражках.
«Сработало», — смекнул Никита.
— Это кто ж такие? — не удержался Козлов, ловя на себе пристальные взгляды горожан. — Неужели НКВД-шники?
— Они. Поехали.
— Куда?
— За город, на полигон.
— А где это?
— А помнишь тот сарай, где Анненков пленных дутовцев расстреливал?
— А зачем туда-то?
— Узнаешь.
Вскоре ребята приехали за город, к месту давно снесенного сарая, где ныне красовался огромный отстроенный полигон. Кругом висели портреты Сталина, лозунги с его высказываниями, а сам полигон был обнесен уже не страшной колючкой как при диком атамане, а вполне себе приличным дровяным забором.
Солдаты батальона НКВД на глазах десятков горожан привязывали к столбам каких-то двух людей. Как только они отошли, Савонин узнал в них Анненкова и его сообщника полковника Денисова.