й России. Тем более сегодня вы рассматриваете Бухару как оплот в борьбе с вашими врагами — англичанами, а завтра, когда борьба эта прекратится, просто присоедините наши территории к своим и дело с концом…
Фрунзе заиграл желваками.
— Уверяю Вас, я с самуль-амир, что Россия заинтересована в суверенитете и независимости Бухары…[8] — Поймав на себе скептический взгляд собеседника, Фрунзе решил дать ему возможность выговориться окончательно: — А что же Вы ничего не скажете о нашем последнем требовании?
— Вы говорите о включении в состав правительства ваших представителей? Оно, как раз, пугает меня меньше всего остального. У нас шариат, и потому власть эмира практически ничем не ограничивается, кроме Божьего Закона, Корана. Это значит, что, стоит правительству принять какой-либо противный моей воле курс, оно тут же будет распущено в полном соответствии с законами. Восстание Ходжаева, Колесовский поход, выступления младобухарцев — яркие тому примеры. Со внутренней оппозицией мы справимся, даже несмотря на присутствие здесь Красной Армии — у Ленина есть власть, но все же он не Бог, а власть эмира — от Бога. Народ не даст вам насадить свою власть окончательно, но вот подорвать независимость государства вы сумеете, если я приму Ваши требования.
— И каким же образом от этого пострадаете Вы?
— Вы, верно, шутите, господин Фрунзе. Я не пострадаю никаким образом, хотя бы потому, что здесь у людей другие взгляды на жизнь, чем в России. Это там убили царя, а здесь человек скорее зарежет свою жену и мать, чем поднимет руку на Богом избранного эмира. Сломать эти представления о мире вам, может быть, и удастся, но на это уйдут десятки лет — ни меня, ни моих детей уже не будет в живых к этому моменту. Я опасаюсь совершенно не этого. Помимо того, что Аллах, наделяя меня властью, дал мне существенные преимущества, Он также возложил на меня и ответственность за мой народ. Завтра его — а не моя — жизнь превратится в кошмар. Виноваты будете вы, но ведь руки у вас будут развязаны с моей подачи. Это я открою потенциальному врагу ворота в Бухарский эмират. Как после этого я буду разговаривать с Господом во время намазов? Как я буду смотреть в глаза тем, отвечать за которых Он меня наказал? Вы посмотрите на свою страну и на мою. Каким образом Ленин удерживает власть в своих руках? Он лишил народ всего, даже самого необходимого. Нет возможности не то, чтобы зарабатывать — даже еду получать в достаточном количестве, чтобы выжить. Страхом и лишениями удерживает он свою власть, потому что понимает — то, что не от Бога, может быть отобрано в любой момент. А он слишком уже полюбил править, чтобы вот так вот запросто взять и расстаться с короной, которая никогда — за всю историю России — и ни при каких обстоятельствах не была бы возложена на его голову. Никогда и ни при каких! Да, были избранные цари, как, например, Борис Годунов. Но никогда они не повиновались воле народа и никогда об этом не твердили, даже если где-то и прислушивались к его голосу. Власть большевиков противна всем — и народу, и Богу, — а потому удерживаться может сугубо страхом или лишениями. Вы и здесь будете насаждать тот же порядок, что чревато для моего народа немыслимыми издевательствами. Предлагаете мне закрывать на это глаза? Что ж, я могу. Но на Высшем Суде как мне удастся отмолчаться? Какими индульгенциями наделит меня Совнарком, чтобы Аллах проявил ко мне свою милость?
— Но ведь мы предоставляем Вам возможность сохранить власть в Бухаре. Вы же сами всегда говорили, что эмир без Родины — ничтожество, а нищий, живущий на Родине — настоящий эмир. Вы же понимаете, что в случае начала вооруженного противостояния, Вам в лучшем случае предложено будет покинуть территорию эмирата?
— Понимаю, но Вы сами вслушайтесь в эти мои слова. Разве то, что Вы мне сейчас предлагаете, есть моя Родина в классическом понимании? Есть моя земля, править которой наказал мне Аллах? Это будет уже другой мир и совершенно другая страна, в которой я не найду себе места. И пусть я потеряю корону эмира, но останусь верным рабом Аллаха и последователем Его пути — во всяком случае, умирать буду с чистой совестью. Я помню, что мирская жизнь — всего лишь игра и потеха, а в Последней Жизни нам предстоит держать ответ за то, что мы здесь совершили. Вы подбиваете меня совершить явно предосудительный поступок. Простите, но я не могу выполнить Ваших требований.
Всю обратную дорогу путники ехали молча — жара достигла уже почти семидесяти градусов, и к разговорам не располагала. В действительности же каждый думал о своем. Фрунзе злился — его, военачальника, обязали вести переговоры, что получалось у него скверно, да и вообще изначально сама затея была провальная. А Савонин обдумывал слова эмира о том, что Советская власть держится только на страхе да лишениях. Он заметил поразительную закономерность в его словах — они были актуальны и спустя 60 лет после их произнесения.
Один же вывод теперь миновать было нельзя — они действительно оказались в Бухаре накануне свержения эмира, и теперь ему и всей его группе предстояло волей-неволей принять в этом участие.
Глава пятая
Утро следующего дня началось с обсуждения плана военной операции по занятию Старой Бухары. Слово держал комфронта Фрунзе.
— Итак, нам необходимо рассредоточить войска по трем основным направлениям. Первый — Шахрисабз и Кетаб. Здесь проходит крупнейшая артерия Старой Бухары-железнодорожная. Части Туркестанского фронта придут к нам по железной дороге, а потому контроль над ней мы должны получить обязательно. В это самое время мы должны отвлечь внимание регулярных частей эмира, стянутых им в Старой Бухаре. Как это сделать — вот вопрос? Ведь, если не предпринять для этого ничего, очень скоро они окажутся в Шахрисабзе и отрежут нам путь к железной дороге…
— Как я и говорил, дымовая завеса, — командным голосом ответил лейтенант Савонин командарму Фрунзе.
— Что Вы имеете в виду?
— Инициируем там пожар.
— Но как? Для этого потребуется горючее. Мы сами стен крепости не можем преодолеть, а тут еще такие тюки за собой тащить! Как Вы себе это представляете?
— Где находятся места наименьшего укрепления ворот?
— По данным разведки, к югу.
— Значит, в то время, как основные наши силы начнут атаку городских ворот, мы с нашей группой преодолеем южное заграждение и окажемся в городе. Пожар мы организуем за счет зажигательного коктейля.
— Чего?! — военный стратег взглянул на Савонина удивленными глазами. Он еще не слышал о коктейлях Молотова — впервые они начнут применяться в советско-финской войне, до которой еще 20 лет.
— Трофейное оружие. Захватили у немцев. Оно, вообще-то, еще со времен Наполеона применяется, — Савонин не солгал, иное дело, что в сражениях, в которых участвовала русская армия случаев его использования пока не было.
— Но как вы будете пробираться по городу? Вас же моментально обнаружат и ликвидируют.
— Придумаем что-нибудь… — хитро прищурился Савонин. — Вы мне скажите лучше, что с эмиром делать?
— Хороший вопрос, товарищ Савонин. Это действительно важно. Если он уйдет в Афганистан и объединится там с силами Исмаил-бека, нам не поздоровится. Надо пресечь его передвижения. Для этого, чтобы исключить его отступление, мы выставим несколько кораблей из нашей Туркестанской флотилии в устье Амударьи, которая омывает город с одной стороны. Прямая дорога туда только рекой — причем до восточного края, где ему придется ступить на землю и так пересекать границу. Пока пограничники подконтрольны эмиру — нам останется только преследовать его в случае бегства. Значит, товарищ Савонин, коль скоро Ваша группа будет дислоцироваться в черте Старой Бухары, Вам и поручается предотвратить его выезд за пределы крепости.
— Когда начинаем штурм?
— Выходим сегодня ночью, штурмуем с утра. Вам хватит времени подготовиться?
Савонин кивнул. Бой предстоял трудный — он еще никогда не воевал с давно усопшими.
К утру основные части каганского подразделения Туркфронта стояли у ворот Старой Бухары, также пребывавшей во всеоружии — после провала переговоров для эмира близость наступления также перестала быть тайной.
Основная сила частей РККА под командованием Фрунзе сосредоточилась у ворот в Старую Бухару. Там нарочито было выставлено несколько отрядов — почти целая дивизия. Это отвлекало внимание противника и заставляло его ответить таким же сосредоточением. Спецгруппа под командованием Савонина отошла к южной части стены — здесь патруля почти не было, стояло человек 5, нейтрализовать которых ребята могли бы запросто. Но как только здесь раздался бы шум — солдаты эмира ринулись бы сюда как оглашенные. Потому решили штурм начинать одновременно. Узванцев запалил несколько дымовых шашек — это привлекло внимание часового. Тот что-то начал кричать по-узбекски. Это было сигналом для Фрунзе — увидев на горизонте дым, командарм приказал открыть шквальный огонь по воротам. В ответ град пуль и гранат обрушился на головы советских военных частей. Кстати оказались выстроенные здесь ночью наскоро укрепления из камней и мешков с песком — они служили своего рода защитой от огневой атаки войск эмира. Если бы не они, красноармейцы были бы здесь как на сковородке. Открытая местность, палящее солнце — пока все было не в их пользу.
Фрунзе подумал, что если бы не группа Савонина, даже соваться в Бухару было бы преждевременно.
Пока там велся огонь, а люди Савонина перелезали через городскую стену, дивизия красных под командованием товарища Белова отбила контроль над железной дорогой в Шахрисабзе. Это было сделать тактически несложно — войск там было мало, эмир больше заботился о собственной безопасности, нежели чем о коммуникациях в условиях войны. По его справедливому замечанию, басмачи должны были следить за той местностью. Но и те по неразумению особого значения железной дороге не придавали — как торговцев их больше занимали караванные пути.