– О, Михаил! Ты здоров? Мамай своих верных слуг-улусников никогда в беде не бросит!
– Спасибо! Нет у меня с собою сейчас ничего, чтобы подарить вам, князья! Все Дмитрий у себя оставил. Поехали в Тверь, серебром-золотом огружу!
Карачай-бей довольно улыбнулся:
– Не сейчас, князь! В Москве дела надо сделать. Потом заедем, погостим.
– Передайте Мамаю, что хочу у него ханского ярлыка просить на великое княжение тверское! Не желаю более под Москвою быть. Готов тверской выход платить в Орду, как при Джанибеке, лишь бы вы меня от Дмитрия оборонили!
Татары переглянулись. Ояндар довольно пошлепал губами:
– Ты умный князь, Михаил! Думаю, Мамай будет на это согласен! А я тебе дам десяток своих нукеров, пусть до Твери с тобою доедут. Так спокойнее будет, верно?
Михаила пригласили на трапезу, но князь отказался. Ему страстно хотелось как можно скорее покинуть ненавистный город. На прощание тверич поинтересовался:
– А как вы про мой затвор проведали?
– Твой боярин к нам смог пробиться, весть принес. Хороший боярин! Молодой, но верный князю своему! Можешь его возвысить.
– Как зовут, подскажите?
Карачай, кряхтя, поднялся с ковра на ноги, дошел до большого серебряного ларца, извлек из него грамотку, протянул Михаилу.
– Держи!
«Раб божий Онисим, боярин тверской, славным Карачай-бею, Тютекаш-бею и Ояндар-бею челом бьет! Повещаю, что московский князь Дмитрий князя моего Михаила силком в поруб засадил. Хочет Тверь теперь под себя забрать, чтобы потом на Мамая войной пойти! В том крестом клянусь. А держат ноне князя силком в палатах сыновей Кобылиных».
– Онька!.. – тепло улыбнулся тверской князь. – Вовек не забуду!..
Спустя двое суток он сказал то же самое молодому слуге лично. Боярину Дмитро велено было крепить Тверь и собирать ратных. Сам же Михаил отбыл в Литву. Пылкие гнев и ярость уступили место холодной злости и непреклонному желанию кровно отомстить Алексию и Дмитрию московскому как можно скорее.
Глава 10
Великий литовский князь Ольгерд был человеком, который никогда ничего не делал, повинуясь лишь своим чувствам. Это был действительно великий правитель, четко ставящий перед собой цели и столь же четко и неуклонно их достигающий. Любая промашка или ослабление соседей тотчас вели к тому, что на очередные земли простиралась его властная длань. Ольгерд видел расширение Литвы прежде всего за счет русских земель на востоке и юге, где угрозой, а где и прямым вторжением победоносной многочисленной конницы отрезая от соседей и присоединяя к себе все новые и новые княжества.
Конечно, такого человека не могли бы разжалобить козни Москвы по отношению к тверскому зятю. Великий литовский князь видел в происходящем гораздо большее. Ум и волевой напор Алексия сплачивали восточного соседа в столь же сильное, как и Литва, государство. Московиты дерзко отвечали ударом на удар. Так, двоюродный брат Дмитрия Ивановича князь Владимир Андреевич (один из будущих героев Куликова поля) перед приездом в Вильно Михаила тверского вновь отобрал у Литвы Ржев. Юный воитель проделал это столь стремительно и дерзко, что бывалые воеводы, бившие и немцев, и венгров, не смогли удержаться за крепостными стенами. Присоедини московиты к себе Тверь, сделай они это сильное и богатое княжество союзным себе – о продвижении на восток Ольгерду можно было б позабыть. Оттого и родилось желание нанести удар первым, ограбить и ослабить, поставить на колени и старого митрополита, и его все более матереющего ученика.
Ольгерд, как воитель, был славен тем, что никогда не выказывал противнику своих планов. Вот и на этот раз был объявлен сбор большой рати, но и в Вильно, и в Полоцке, и в Ковно пустили слух, что великий князь вновь собирается на юг, стремясь продвинуть свои границы до самых берегов Русского моря. На деле же три колонны нацеливались на Москву: Кейстут со своим сыном Витовтом, сам Ольгерд с сыновьями из Полоцка и Брянска вкупе с союзным князем смоленским и тверское войско, поспешно скапливавшееся в Микулине и Твери. О последнем митрополит Алексий был повещен Иваном Федоровым вовремя, но и тут тверичи переиграли московитов. Собираемым смердам воеводы говорили, что рать нужна для отражения Москвы, для возврата отнятого Дмитрием Городка. О союзе с Ольгердом знали лишь самые близкие бояре.
Алексий, Дмитрий, московские бояре и воеводы после добытого над Тверью легкого успеха благодушно почивали на лаврах. Дружное вторжение многих и многих тысяч конных опытных воев стало для них подобно ушату ледяной воды…
Конный коломенский полк собрали за два дня. В городе царил переполох: вести о литвинах приходили и от Оки, и с запада. Загнавшие не одного коня гонцы сообщали о гибели на рати стародубского князя Семена Дмитриевича, о падении Оболенска и гибели там князя Константина Юрьевича. Наконец, прибыл гонец от великого князя с приказом полку идти к Волоку Ламскому на соединение с дмитровцами и москвичами под командой воевод Димитрия Минина и Акинфа Шубы. В Коломне же начали забивать в осаду жителей посада и окрестных сел, надеясь пересидеть осаду за крепкими стенами.
Федор впервые видел своего воеводу Епифания столь растерянным. Творилось невесть что, слухи о враге приходили со всех сторон. Где были главные силы Ольгерда – неведомо. Где были московский и дмитровский полки – неизвестно. Епифаний выбрасывал дозоры во все стороны, пытаясь нащупать своих. Наконец, получил приказ Акинфа Шубы выйти к реке Тросне и встать лагерем там, поджидая остальных.
Снег валил третий день, утомляя и лошадей, и всадников. Тросну переходить не стали, разбив лагерь на лесистом берегу. Шатров с собою не брали, потому наскоро срубили шалаши либо просто грелись у больших костров. Ратники были злы и на литвинов, и на своих воевод. Каждому хотелось поскорее либо в бой, либо в хорошее избяное тепло.
Епифаний подозвал к себе Федора и велел ему и еще одному ратнику, Никите, выдвинуться вперед на версту и встать неприметным дозором, обозревая окрестности, до глубоких сумерек.
– Воевода Минин повестил: к обеду они подойдут. Вы уж там повнимательнее будьте, братцы! Коли что узрите – стрелою сюда! Не нравится мне такое движение рати, ох не нравится. Словно в тумане блукаем, ничего о Литве не ведая. Скорей бы уж московские воеводы верх над нами взяли!
Наскоро похлебав из общего котла горячей гречневой каши с салом, Федор и Никита выехали в дозор.
Они встали на другом берегу реки на опушке леса. Широкое поле просматривалось плохо: то и дело налетали снежные заряды, закрывая горизонт. Ветер бил в лицо, глаза слезились. Бронь дышала холодом, пар изо рта белым пятном осаживался на груди и шлеме. Лошади то наклоняли низко голову, то старались повернуться к ветру боком.
– Какой дурак в такую метель ратиться захочет? – выдавил из себя Никита. – Сидят литвины небось в Волоке аль по селам и мясную горячую уху хлебают.
– Тихо! – перебил его Федор. – Вроде как лошади ржали!
Они настороженно прислушались. Тишина.
– Давай в лес поглубже заедем, костер разведем. По очереди греться будем, – предложил Никита. – Околеем тут, вечера дожидаясь.
Ответить Федор не успел. Горизонт на минуту очистился, и оба одновременно увидели большую серую змею, извилистой лентой движущуюся к Тросне. Несколько тысяч конных в бронях двигались в каком-то полупоприще от дозорных.
– О, Господи!! Вот они!
– Федька, чего медлим? Надо скорее воеводу повестить!
– Айда!
Коломенцы толкнули пятками коней. Застоявшиеся жеребцы охотно пошли галопом. Реку перелетели в десяток скачков. И уже на другом берегу конь Федора попал ногою в старую сурчиную нору и со всего маха пал через голову на заснеженный желтый ковыль. Нога застряла в стремени, острая боль пронзила правое плечо. Дикий лошадиный крик прорезал морозный воздух. Жеребец поднялся и затанцевал на трех ногах, поджимая сломанную четвертую.
– Никита, скачи один!! А то не успеют изготовиться! – морщась от боли, выкрикнул Федор. – Коли сможешь, пригони мне сюда другого коня из заводных.
Напарник кивнул и помчался к уже недалекому лагерю. Федор попробовал поднять правую руку, охнул и побрел пешком.
Начавшийся вскоре бой он больше слышал, чем видел. Грозное «хур-р-р-ра-а-а!» с обеих сторон, тяжелый топот идущих махом тысяч тяжело огруженных боевых коней, лязг металла в наступившей вдруг тишине. Ржали раненые кони, доносились отдельные людские выкрики. Кто кого одолевал, было не понять.
Вдруг Федор услышал новый конский топот. Еще одна колонна вывернулась из снежной круговерти, перекатываясь через реку и норовя зайти московитам сзади. Федор упал, словно подкошенный. Литвины прошли в какой-то сотне саженей левее грозной молчаливой массой.
«Все! Пропали тамо наши! Разорвут строй на части и посекут! Господи, не выдай! Сделай так, чтоб меня не заметили!!!»
Видимо, молитва была услышана. Литовский полк прошел мимо, не коснувшись лежавшего меж кочек испуганного ратника. Шум битвы продолжался еще с полчаса, а затем наступила пугающая тишина. С московским сторожевым полком было покончено…
Спастись почти никому из московлян не удалось, литва плотным кольцом охватила их строй. Рубили беспощадно, лишь шестеро пленных оказались потом в стане победителей. Ольгерд тотчас допросил их, прижигая для верности железом. Весть о том, что московские войска не собраны, что великий князь владимирский в Москве с малой силою, обрадовала его. Все шло по задуманному. Теперь – молнией вперед!
Наскоро похоронив своих павших, конные Ольгерда и его сына Андрея Полоцкого тем же вечером устремились к стольному городу княжества.
Федор решился добраться до поля боя уже в сумерках. Раза три пришлось рогатиной отбиваться от волков, почуявших кровь и спешащих на место роскошного пиршества. Тысячи убитых, оставшихся в одном исподнем белье, покрывали поле. Все, что представляло хоть какую-то ценность, литвины собрали и увезли с собой.
Чувствуя, что от всех переживаний и вывиха, от голода и жажды он все больше и больше теряет силы, что может просто стать легкой добычей наглых хищников, Федор решил отойти от печального места с версту и заночевать у костра. Вырезал у павшего коня большой кус мяса, п