Князь выпил вина из чаши, с минуту помолчал и продолжил:
– Нам нужен мир, Икмор! Но такой, чтобы мы спокойно могли уплыть, не опасаясь огня греков, имея достаточно продовольствия и замиренных печенегов на порогах. Я выжгу гнездо измены в Киеве, распну Ярополка и его бояр на столь любимых ими крестах, пройдусь по землям вятичей, наберу там новых воев, соединю их с нашими дружинами. Призову новых древлян, новгородцев, варягов, вернусь в Болгарию вновь и навсегда закреплю ее за собой!!
– А как же мир?
– Христиане приучили меня не верить их обещаниям. Я отвечу им на их же языке!!
Вспышка страстей окончательно обессилела великого князя. Он пал на кресло, уронив безвольно руки. На лбу обильно выступили крупные капли пота.
– Иди, друг мой верный! Верю, что завтра Перун будет с вами. И не забудь про мою просьбу, добудь знатного грека!
– Добуду, князь! Сделаю так, что ближние Цимисхия сами полетят ко мне, словно мухи. А уж я…
Икмор хищно улыбнулся, повернулся и вышел. Святослав негромко бросил вошедшему гридню:
– Предславу призови! Пусть даст свое питие…
…Соединенное войско русов и болгар длинной фалангой выстроилось перед южной стеной Доростола. Полторы тысячи конных расположились резервом сзади. Икмор, вздевший золоченый шлем Иоанна Куркуаса с тремя алыми страусовыми перьями, ехал на покрытом латами жеребце впереди всех. Его прекрасно видели как русы, так и греки. Первые радостно приветствовали новгородца криками и гудением боевых труб, вторые растерянно молчали. По взмаху воеводы фаланга двинулась вперед, мерными четкими шагами заставляя содрогаться землю. Великий князь, надев праздничные белые одежды, наблюдал за собратьями со стены, опираясь на шершавый белый камень.
Иоанн Цимисхий, как обычно, наблюдал за началом сражения с возвышенности позади прямоугольников своего развернутого войска. Его окружали ближайшие помощники, охрана, военные начальники резерва. Вид алых перьев взбесил базилевса:
– Спафарий Маврикий! – громко позвал он. – Видишь этого хвастуна? Возьми свою банду и ударь первым. В рубку не ввязываться, мне нужен лишь русский бахвал. Доставишь живым – получишь под свою руку турму и два таланта золота!
– Разреши исполнять, божественный?
Иоанн Цимисхий лишь повелительно махнул рукой.
Четыре сотни тяжелой конницы, ведомые спафарием, вместо обычной рыси пошли на русов тяжелым галопом. Ряды пешцев встали, красные щиты сомкнулись, длинные копья опустились вниз, навстречу пикам конных. Икмор соскочил с коня и занял место в первом ряду фаланги.
Сшибка была ужасна. Окованные железом пики катафрактов, прикрепленные к телам лошадей, со страшной силой пронзили щиты, нанизывая на себя порой сразу по два воина. Бронь загремела под ударами наконечников, мечей, боевых топоров. Банда изогнула центр строя русов… и сразу стала беспомощной! Копья, выполнив свою роль, не могли более убивать, а до мечей руки в латных перчатках добирались не сразу. Обученные русы крюками на копьях цепляли всадников, и те, не имея для опоры стремян, валились на землю. Не избежал подобного позора и Маврикий. Удар обухом по шлему оглушил его, и в чувство спафарий пришел уже за стенами Доростола. Крепкие ремни надежно держали руки и ноги военноначальника.
– В поруб! – крикнул со стены довольный Святослав. – Глаз с него не спускать!
И, забыв про недавнюю слабость, крикнул привычно громко для русов:
– Спасибо, Икмор!!!
Воевода вздел в ответ копье.
В бой вступила уже вся первая линия греков. От Маврикия не поступало никаких донесений. Базилевс почувствовал, как кровь ударила в голову, тяжело слез с седла и приказал лекарю:
– Открой мне кровь, быстро!
Пожилой придворный врач привычно провел узким лезвием по запястью Божественного и принялся следить за количеством вытекающей алой жидкости. Посчитав, что вышло достаточно, грек споро наложил повязку на порез. Почувствовав облегчение, Цимисхий вновь обратил взор к Доростолу. Алые перья по-прежнему торжествовали среди сотен людей и клубов пыли.
– Дозволь мне, Великий! – вдруг почувствовал базилевс на своем плече тяжелую руку. – Я привез тебе уже одну голову, привезу и вторую.
Громадный Анемас, прервавший три месяца назад жизнь Сфенкеля, горой возвышался над своим господином. Глаза его смотрели на Иоанна умоляюще.
– Ступай! – выдавил Цимисхий сквозь сжатые зубы. – Ступай…
Святослав не видел гибели соратника. Он уже спустился на землю, намереваясь начать допрос пленного. Нарастающий вой за стеной заставил его обернуться:
– Что там, Кол?
– Беда, княже! – не сразу ответил гридень. – Икмора какой-то гигант-грек срубил. Войско вспятилось.
Забыв про слабость, великий князь взлетел на стену вновь.
Ободренные смертью предводителя варваров пешие греки надавили на теряющих строй русов с новой силой. Те же, обескураженные, никак не могли дать достойный отпор. Чаша весов явно склонилась в сторону византийцев. Святослав мгновенно принял решение:
– Трубачи – отход!! Ворота под охрану. Гонца к Волку: пусть ударит конными, даст возможность пешим отойти. Пусть держится сколько сможет!!
Когда ворота Доростола тяжело заскрипели, закрываясь за последними русами, из полутора тысяч конных северян за стенами крепости укрылось не более пятисот. Такова была цена того, что пешая рать смогла вернуться без больших потерь…
– Какое злое племя эти русы! – воскликнул Варда Склир, объезжая с базилевсом поле недавнего боя. – Я насчитал уже более четырех десятков женщин. И заметь – все пали от удара в грудь! Страшное племя, если женщины бьются наравне с мужчинами. Кто знает, не придут ли сюда из Киева новые толпы фурий?! О, Господь, скорее б кончалась эта проклятая война!
Цимисхий ничего не ответил. Тяжело вздохнув, он продолжил путь по окровавленному полю скорби…
Глава 60
Тяжка была поминальная тризна. Злость суровых взглядов, небрежение бившихся к стоявшему на стене, накопившаяся усталость трехмесячной осады – все это выплеснулось на вошедшего последним в закопченный факелами зал князя Святослава. По мановению его руки слуги налили полные кубки красного болгарского вина.
– За Икмора! – негромко произнес великий князь и пригубил чашу.
Свенельд выпил свою залпом и зло швырнул ее на каменный пол.
– Зря! – спокойно произнес Святослав. – Вели выправить погнутый бок, иначе не сможешь быть нам ровней, боярин. У нас еще долгий разговор впереди предстоит.
– О чем еще можно баять, когда десятая часть войска за стенами полегла?! – медвежьим рыком возразил Свенельд, зло вцепившись в золотую нагрудную цепь. – Гонцов нужно слать к грекам с просьбой о мире!!
– То мне решать, не тебе, – сдерживаясь, ответил князь. – Пока же помянем славного Икмора и его ратных, славною смертию легших там, на равнине! Перун их призвал, Перуну они служить далее и будут!
Возразить никто не посмел. Богу русичей Перуну в этот день были принесены все три десятка пленных греков, притащенных с поля боя за крепостные ворота. Великий воин Икмор требовал достойного сопровождения в светлый Ирий, и вместе с казненными византийцами с ним были отправлены несколько красивых юных дев и десяток пышущих здоровьем жеребцов. За окнами то и дело слышались заздравные тосты в честь павшего богатыря.
– А что касается, мира, то решать князю великому, а не ближнему его боярину, – ровным и спокойным голосом продолжил Святослав. Лишь подрагивающая левая бровь выдавала его нервное напряжение. – И заодно напомнить хочу всем, что выказывание против великокняжеской воли в ратное время испокон веков каралось на Руси плахою. Еще есть желание у кого слово баять?
Таковых, разумеется, не нашлось. Святослав допил свою чашу и спокойно поставил ее на стол.
– Что касается гонцов… Пленный грек мне многое поведал. Закончи вы нынче бой со славою – быть переговорам! Теперь же базилевс о себе и войске своем слишком достойно возомнил, на мои условия не согласится. Нужно еще раз выйти за стены и умыть греков их кровью!! Пусть люди сутки отдохнут – и в сечу!
– Кто поведет их? – не утерпел Волк.
– Я!!
Повисла напряженная тишина. Князь первым нарушил ее:
– Если же суждено мне завтра будет голову сложить, то Свенельду вверяю всех оставшихся. Тогда на все будет ЕГО воля! И последнее: завтра, как выйдет рать в поле, ворота за всеми нами повелеваю закрыть! О победе должно будет думать, не об отступе за крепкие стены! Сообщите это дружинам!
Святослав встал со своего кресла и быстрым шагом покинул залу.
Уже во дворе варяг Свен негромко сказал Свенельду:
– Я буду сегодня всех богов молить, чтобы завтра великого князя внесли в Доростол на плаще бездыханным. Только ты сможешь прервать наконец это глупое славянское безумие.
– Замолчи! Завтра мы будем биться как нам повелевает долг. Не нужно гневить Святослава до той поры, пока мы не достигнем Днепра на пути домой.
– А что будет дальше? – поднял удивленно брови Свен.
– Останешься жив – расскажу! Ты и так слишком много уже услышал. Постарайся остаться живым, Свен! Нас еще ждет славное будущее. И присмотри завтра за моим сыном Лютом, прикрой его десятком опытных воев.
Ночь с 21 на 22 июля была в Доростоле одной из немногих, когда не бродили по улицам хмельные воины, не слышался женский смех и визг. Русская рать спала, набираясь сил, тяжелая тишина легла на улицы и площади крепости…
Глава 61
Уже не в первый раз базилевс Иоанн Цимисхий наблюдал одну и ту же картину: широко распахиваются ворота Доростола, из них изливаются черные змеи воинов с длинными копьями и красными щитами, выстраиваются в несколько ровных линий, словно перегораживая поле. Вновь кто-то из вождей варваров на коне объезжает строй, проверяя готовность и делая последние замечания. Вновь византийцы выстраивают свои боевые прямоугольники. Уставшие недовольные лица, запыленные и забрызганные кровью и грязью доспехи, тяжкое молчание.
«Мой Бог! Не только мне успела надоесть эта война! – в очередной раз подумал Иоанн. – Неужели этот Сфендослав так никогда и не запросит мира? Гордый проклятый скиф!!»