Самое печальное заключалось в том, что противник вел себя так, будто прекрасно знал о неприятностях разведчиков.
Быть поджаренным Илье не хотелось. Совсем. Сержант повел свое отделение в атаку. Илья знал, что он что-то упустил, не знал только, что именно. Ждать было нельзя, значит, нужно атаковать. Что же не так? Ответ пришел до того, как он коснулся земли. Спусковая скоба щелкала без толку. И противник точно знал, что автоматы превратились в набор железа и пластика. Кто-то из погранцов бросил гранату – с тем же успехом он мог бросить булыжник.
С мечом Ильи не случилось ничего. И ничего не случилось с неделями спаррингов и тренировок. Отделение осталось позади, прижатое к броневику, не порубленное на куски только благодаря навыкам рукопашного боя и урокам фехтования. Плохой меч заметно лучше нестреляющего автомата. Илья пытался пробиться сквозь двоих крепких мужичков, не ведавших ничего о фехтовании, но с прекрасной реакцией и готовностью вкладывать в каждый удар всю свою немалую силу.
Тот факт, что боец может не только наступать, но и отступать, стал для них откровением. Потеря ритма, потеря дистанции – флэш Ильи стал фатальным для одного из мужичков, защита высокой октавой – оказалась неразрешимой загадкой для другого.
Из того факта, что, кроме поверженных противников, никто больше не интересовался скромной персоной сержанта пограничной службы, Илья сделал вывод, что отделение всё еще способно приковывать к себе внимание нападавших. Если бы Илья был просто сержантом, он бы вернулся к отделению. Старик, сидящий в отдалении от схватки, не представлял угрозы. Если бы в его руках оказался меч, большее, что он смог бы с ним сделать, – это выронить. Илья видел другое – то, что он привык замечать у магистров и комиссаров: другие глаза и что-то еще… То, что не описать, но в чем нельзя и ошибиться. Дедок, угнездившийся в кустах, был причиной намертво заглохшего мотора и отсутствующей связи, нестреляющих автоматов и того, что гранаты стали забавными вещицами для бросания в цель.
Удар был правильным – почти по центру, без шансов для сердечной мышцы. Илья успел крикнуть: «Ложись!»
Если из гранаты выдернута чека, рано или поздно она взорвется. Колдун умер – через положенные пять секунд граната рванула. Хороший солдат выполнит приказ командира, даже если всё говорит о том, что командира нужно срочно запереть в ближайшей психушке. Нападавшие, те, кому повезло остаться в живых после взрыва гранаты, протянули недолго: Илья скомандовал – огонь!
Все было кончено через секунды. Еще через час, бросив БТР у реки, отряд возвращался на заставу на присланном вертолете. Возвращался без потерь.
Глава четырнадцатаяМаг, познавший свою силу
Для того чтобы жить в эпоху перемен, достаточно не умереть при рождении.
В этом мире больше нет ни тени Волка, ни Голубого Дракона. И нет Стены. Через неделю после выстрела Григоряна на шее у Ганса висел не старинный шмайсер, а довольно хорошо сохранившийся «калаш». Я не мог оторвать взгляд от мужика в немецкой каске с АК на груди. Почему-то это смотрелось очень правильно. Походка у Ганса изменилась. Когда вместо музейного экспоната держишь в руках стреляющее (при желании – очередями) – поневоле ставишь ногу крепче.
Гвардия попыталась изъять все уцелевшие запасы огнестрельного оружия. Попытка была хороша, но не учитывала одного факта – постепенно за городом становилось безопасно. Жителя стало очень трудно прижать к городской стене.
Растения все больше становились похожими на просто траву, просто кусты и просто деревья. От ближайшей колонии вампиров остались только недоеные коровы.
Подоили их осмелевшие и охмелевшие от собственной смелости жители Подола.
Мужчина с автоматом слегка пьянеет от обаяния убедительной тяжести на плече. И совершенно не настроен остаться без этого упоительного чувства. Всё, что еще могло стрелять и взрываться, было благополучно растащено по «нычкам» и «схованкам», оставив власти перед суровой необходимостью восстанавливать оружейное производство, просто чтобы быть на равных с гражданами.
Григорян пытался восстановить что-нибудь самодвижущееся – и решил попробовать с танком. Яковлев поддержал идею. Полковнику нравилось смотреть через прицел в сторону Лысой Горы и что-то просчитывать. Впервые он смог поставить перед собой вопрос: если что – кто кого? И впервые у него не было на него ответа.
Алёхин до меня так и не добрался. Наверное, простил. Я бы хотел все объяснить. Я бы не смог ничего объяснить. Карины больше нет.
Мечи исчезли из моей квартиры вместе с первым выстрелом Григоряна. И они, и ведьмы в последнее время предпочитали не покидать Лысую Гору. От шальной пули никто не застрахован.
Если не считать этих мелких штрихов и того, что Корона провела дополнительный набор в гвардию, – ничего не менялось. Киевлянки не стали менее желанными. Пиво по-прежнему было хорошим и плохим и продавалось вне зависимости от вкуса почти по одинаковой цене.
Чтобы нанести вред этому месту, в одну воронку должен был бы упасть десяток бомб. Шестьдесят семь метров земли, бетона и стали. Чтобы добраться до бункера – две пересадки из лифта в лифт: архитекторы не хотели допустить, чтобы одна шахта пронизывала сооружение насквозь.
Собирались здесь по традиции, чтобы не забыть. Обычно к моменту выхода из третьего лифта каждый вспоминал о том, что забота о безопасности не бывает лишней. Мужчинам и женщинам, собравшимся в укрытии, было полезно иногда об этом напоминать. Собрались почти все – ждали только Президента и представителя Мирового Банка.
Генерал Бек чувствовал себя плохо. Бункер принадлежал его ведомству, но он не ощущал себя здесь хозяином. Адъютант смотрел на своего командира и не узнавал его – вероятно, гражданские на секретном объекте плохо действовали на его психику. Генерал, обычно выдавливающий из себя слово в час, тараторил без умолку, набросившись на министра иностранных дел. Из всех присутствующих тот больше всех был похож на военного – короткая стрижка, развернутые плечи и ничем не примечательное лицо – тело министра не забыло свое прошлое в спецслужбах.
– После завтрака мы начнем операцию, а к ужину закончим.
– Зачем?
– Я один тут помню, что мы всё еще находимся в состоянии войны?
То, о чем говорил главнокомандующий объединенными силами Европы, не играло никакой роли. И дело не в том, что тут они были не первыми лицами. Решение рождалось в муках бухгалтерских программ. Сверялись данные спутникового наблюдения и разведки, сценарии оптимистические сменялись пессимистическими, результаты неизбежно отливались в цифры.
Когда Президент со свитой появился в бункере, в папочке представителя Мирового Банка было два числа.
Они не были точными, но различались не на один ноль. Война была дешевле. Генерал Бек мог быть доволен: сегодня он получит приказ. Армия Объединенной Европы должна будет закончить войну, прерванную появлением Большой Стены.
Среди бесконечных массивов данных, на основе которых было принято решение, затерялся рапорт сержанта Ильи Чоботока, подавшего в отставку сразу после участия в разведке приграничных территорий. Илья торопился в Академию. То, что он увидел, укрепило его в одной мысли – воевать за территории за линией Большой Стены – опасно. Увы, практически все разведотряды вернулись без потерь. Математика была против Ильи.
Шум тысячи крыльев, сбитый, спрессованный в один неумолимый ритм, упал на город. Я знал, что это произойдет. Я ждал этого – и теперь стоял вместе с учеником на площади, вместе с другим народом, высыпавшим на улицы Киева. Одного плеча Данилы было мало. Я хотел быть зажатым в строю, потерять себя в монолите, быть готовым умереть по слову командира, так и не осознав себя.
Соседи из-за Большой Стены решили закончить то, что было начато, и всё равно, сколько лет прошло с тех пор. Они не собирались вести переговоры: право сильного – прийти и взять. Право слабого… Нет такого права.
Звук падал на город, превращаясь из черной точки в небе в уродливую металлическую тушу. Слово не сразу вспомнилось – вертолет. Мне казалось, что они были маленькими и юркими, – я ошибался. Эта махина встала у Майдана еще одним домом, открылась воротами и выпустила сотни человечков в камуфляже с игрушечными автоматами, пулеметами и даже парой бронетранспортеров.
Собравшаяся толпа наслаждалась. Это красиво, когда что-то большое, неподъемное мягко садится, раскрывается, выпускает одинаково одетых, одинаково движущихся, неторопливо, но целеустремленно занимающих каждый свою позицию.
Люди всегда пугаются неправильно. То поздно, то не ко времени. Какая-то мамаша наконец-то сообразила – потащила свой выводок с площади. Поздно: с разных сторон уже садились такие же монстры и цепочки солдат обнимали город, чтобы сжать, выдавить… И уже никогда не будет как прежде.
Гвардия зашелестела взведенными луками… Не успеть, слишком далеко, надо еще добежать. Из армейских казарм посыпались бронированные мечники и копьеносцы – зря.
Огнестрельного старья было достаточно, чтобы сделать прогулку за городом безопасной и напрячь гвардию. Для того чтобы вооружить гвардию, годами обучаемую другому, – мало и плохо. Где-то были склады с законсервированной техникой, где в смазке и масле ждали своего часа машины смерти. Где-то. Пока же автоматы стреляли через раз: может, выстрелит, а может, расцветет ствол чудным цветком, хорошо, если стрелок останется цел.
Пришельцы даже не предложили сдаться. Зачем? Сейчас они израсходуют свой боекомплект, и после этого оставшиеся в живых будут готовы выполнить любую команду быстро, старательно, с максимальной преданностью заглядывая в глаза благодетелям, переставшим стрелять.
Я думал о Младшей Хозяйке. Если она ничего не сделает, это означает либо то, что Лысая Гора потеряла свою силу, либо что она отказалась от города… Может быть, ведьмы просто ждут. Ведьмы не любят рисковать.