Выполнили свое слово, но прощались так:
— Скажи своим начальникам — пусть нам подарят машину мин.
К тому времени они были в большом дефиците. Так мы, внутренние войска и армия, взаимодействовали при штурме Грозного.
Чеченцы под таким мощным огневым напором стали проявлять некую парламентскую активность.
Сначала к нам приехал представитель ФСБ и сказал, что к вам со стороны боевиков выйдет некий субъект, дал приметы. И тот действительно вышел, при нем радиостанция, нож и все. Представился Зелимханом, что он начальник службы безопасности Абдул-Малика.
— Я, — говорит, — прибыл к вам для переговоров.
Его притащили ко мне на командный пункт с завязанными глазами. Развязали ему глаза и начали вести беседу — чего он хочет? Был поставлен вопрос об обмене пленных, но на моем направлении с нашей стороны пленных не было. У нас в тылу был развернут госпиталь Красного Креста. Зелимхан попросил разрешения на вынос своих раненых в этот госпиталь. У них, у боевиков, дескать, заканчиваются медицинские средства. Я ответил:
— Не вопрос. Выносите. Один ваш раненый на носилках, а четверо наших пленных его несут. Вашим раненым окажут медицинскую помощь, а наши парни, плененные вами, останутся у нас. Зелимхан ответил:
— Я подумаю. Передам информацию на решение Абдул-Малика.
Мы тогда жестко закрыли Сунжу. Исключили проход в этот район всех. Им, боевикам, не нравилось, что все так жестко закрыто. Если в начале боевых действий на улице Лермонтова было еще какое-то движение людей, то мы это прекратили. Потому что это же утечка информации, вынос врагу каких-то сведений. Мы не раз вылавливали и сдавали нашим органам чеченских разведчиков. Однажды поймали ветерана первой чеченской войны. Он имел удостоверение о льготах. Документы были зашиты в подкладку. Один из лучших чеченских разведчиков… Мы держали под контролем эфир. Боевики проговорились: «Дед пойдет утром»… Мы тоже в тетрадочку записываем: «Дед пойдет утром». Понятно, дедушку надо встречать. Вычислили деда. Привели ко мне старого, злобного волка. Глаза от ненависти к нам были у него где-то в районе затылка. Налитый злобой хищник. Может, были у него агентурные способности, но их ему не удалось проявить. Если бы у нас не было информации, что пойдет дед — хромой, с палкой, он, матерый враг, может и прошел. Но у 20-го отряда был сканер и мы организовали пост прослушки.
Когда официальная часть переговоров с Зелимханом закончилась, я ему говорю:
— Зелимхан, ты что не понимаешь, что война переходит в другое русло. Заканчивайте сопротивление. Людей, атакующих толпами, как это было в первую войну, вы больше не увидите. Бронетехнику не увидите. Мы просто будем уничтожать вас артиллерийским, минометным огнем и авиацией. Больше вам людей никто не подставит, чтобы вы настрелялись в свое удовольствие. Война перешла в другое качество. Каков смысл вашего сопротивления? Мы вас просто перемелем. Давай вести другой разговор.
Наш разговор потом шел о том, что боевики будут сдаваться: выходить по одному, с дистанции 50 метров складывать оружие перед постом и проходить в накопитель…
Вопрос о сдаче стоял, но что-то не получилось. Абдул-Малик, полевой командир, был идейным арабом. Поэтому чеченские боевики, не решившись на сдачу, жестоко пострадали, понесли невосполнимые потери.
В завершении разговора Зелимхан попросил продать боеприпасы. От такой наглости я поперхнулся.
— Э нет, дорогой, — сказал я. — Ты что не видишь, здесь все люди нормальные. Мы тебе даже использованную укупорку не подарим, чтобы вы в неё по-большому не сходили.
Зелимхан ушел от нас в горе.
Как-то иностранных корреспондентов на моем направлении выявили. Мы их, как положено, обласкали. Аккредитация у них была по Москве, а журналисты оказались в городской черте Грозного. На их лицах было неподдельное удивление — за что задержаны? Но когда я попросил российскую аккредитацию, разрешающую находиться в зоне боевых действий, тут они успокоились. Я их спросил:
— Где вы должны работать?
И сам же с улыбкой за них ответил:
— Город Москва. А вы где находитесь? Вас же здесь нет… Вы тут можете потеряться. Здесь такие места. Да мы вам жизнь спасаем, задерживая.
Мы доложили наверх. Говорят:
— Ждите. Пришлем за журналистами вертолет.
Их человек пять, шесть было. Все мужского пола. Американец, англичанин, испанцы, чех, поляк. Они на волгах довольно нагло въехали в район, подконтрольный нам. В сопровождении чеченцев передвигались. А у меня бойцыто внутренних войск, обучены особой бдительности, докладывают:
— Товарищ полковник, по деревне шарятся непонятные люди с видеокамерами. Вроде как не по-русски говорят.
Я приказываю:
— Всех собрать и ко мне на беседу.
— Есть.
Приводят. Спрашиваю:
— Кто такие?
— Да мы журналисты.
— Я вижу. Дальше что?
— Нам разрешили. Мы в командировке. Все снимаем.
— А кто разрешил?
— Да мы тут везде проехали, нам слова никто не сказал. Мы все сняли.
— На моем направлении другие порядки, — говорю. А у меня собры в подчинении. Командую:
— Видеоаппаратуру сдать на проверку. Ребята, проверьте. Есть специалисты?
— Есть, — отвечают собровцы.
— Фотоаппараты сдать.
И тут началось. Они мне:
— Может, вам шампанского? Хотите? Скоро Новый Год.
— Спасибо, не употребляю.
— Может, есть желание домой позвонить? (журналисты имели в виду свою космическую связь).
— Жена на работе, сын на службе. Звонить некому.
Я потом говорю:
— А вот бойцыто, наверное, позвонят. А ну-ка, боец, иди сюда. Мама где у тебя?
— В Сибири.
— Маме хочешь позвонить?
— Ну, что? — Обращаюсь к журналистам. — Пусть мальчик позвонит.
Поставили телефон. И мальчики по одному как пошли из окопов звонить. Но журналисты это почему-то не снимали.
— Вы, наверное, голодные? — спрашиваю корреспондентов.
— Да так, — не знают, что отвечать.
Сейчас накормим. — А у нас самих есть толком нечего было.
— Обед пока не готов, — говорю. — А русскую экзотическую кашу будем есть?
— Какую кашу?
— Ну, елки зеленые! Сколько лет в России работаете и не знаете. Ну-ка откройте им несколько банок солдатской каши с тушенкой, — командую.
Открыли им, разогрели.
— А ложки, боец? — спрашиваю. Отвечает:
— Ложек нет.
— Сухари есть? — интересуюсь.
— Есть.
— Неси.
Спрашиваю иностранцев:
— Все умеют применять сухарь вместо ложки? Вот так, смотрите… Делай, как я. — Пришлось научить этой премудрости журналистов.
— Ты что, мало зарабатываешь? — говорю корреспонденту. — Коллеги, снимите его за чашкой солдатской каши. И главный редактор за этот подвиг ему зарплату в два раза увеличит — по прибытии.
Американец-журналист, слушая все это, катался от смеха. Потом Коля Зайцев принес им чая в термосе.
— Чай будете?
— Будем.
Достали наш чайник закопченный, кружки грязные. Боец такой счастливый — домой маме позвонил — тоже закопченный — одни зубы блестят, колдует возле плиты: чай в кружках подал, несет, палец в кипяток обмакивает, улыбается:
— У меня ещё лимончик есть, — докладывает. В одной руке лимон, в другой ножичек. Порезал лимон грязными руками, подал.
Говорю:
— Сахара нет, но у нас есть новогодние подарки. Конфеты господам.
Карамельки какие-то принесли. Журналисты окончательно поняли — куда попали. Называется — передний край. Я потом говорю англичанину:
— В Москву вернешься, позвони моей жене, — даю телефон, — Скажи, за Моздоком на прогулке встретил вашего мужа. Он в штабе работает. С Новым Годом семью поздравляет. Понял?
— Понял.
И, молодец такой, позвонил. С войны приезжаю, жена говорит:
— Звонил очень вежливый парень, говорит с акцентом, поздравил с Новым Годом. Порядочный такой.
Я говорю:
— Он же джентльмен. Англичанин. Как он не выполнит, если слово дал.
Его звонок был как раз перед Новым Годом.
Испанцу — журналисту говорю:
— Ты-то сюда зачем приехал? У вас в Испании своих проблем предостаточно.
К американцу обращаюсь:
— Он, наверное, думает. Сейчас какой-то Хулио идет по белоснежному пляжу с белоснежкой, а потом на яхте в том же составе читает его материал о Чечне. А оно ему это надо там, в Испании? Или ты им стрессовыми ситуациями пищеварение улучшаешь?
— А можно мы снимем, как ваши солдаты стреляют? — просят меня журналисты.
— Да зачем вам эти игрушки?
Пацаны говорят:
— Товарищ полковник, а что? Можно поработать.
Танк вылетает. Журналисты к нему вплотную. Танк как шарахнул. Все корреспонденты на задницу упали.
— Сняли, — говорю. — Достаточно.
Нормально, в общем, людей приняли. И отправили их в тыл для их же блага. По документам, они все в Москве были прописаны. Как они к нам попали?
Они уехали очень довольные. Но на прощание опять пожаловались, что зарплата за эту командировку на войну у них будет маленькая — ничего не удалось снять. Прилетел вертолет и увез корреспондентов от греха подальше.
Однажды была чеченская попыточка количеством человек в двадцать подсесть к нам ближе — для последующего прорыва в ночное время. Все они скрытно сосредоточились в доме — в метрах 200–300 от нашей передовой. Разведчики засекли их, дали возможность сосредоточиться. Потом с двух направлений всю эту группу в доме уничтожили огнеметами «Шмель», чем показали боевикам, что глаза у нас есть, уши тоже на месте. После этого новые попытки прорыва через Сунжу были исключены. Потому нас перебросили. Поступили твердые данные, что боевики через Сунжу не пойдут. Это была основная причина нашего отвода.
Ночами мы жестко гоняли чеченцев. Некоторые военные обозреватели, знающие бой со стороны, пишут в своих обзорах: «Российские штурмовые группы грешили однообразием мышления». Не знаю. Мы размышляли творчески. Позывные у нас, конечно, были от кутюр — «Плэйбой», «НикитЮ», в 33-й бригаде «Прицел». Чечены переговаривались в эфире: «Что за отморозки против нас, урки что ли?»