«Три стола, сидят по четыре за каждым, — считал Зубов. — Пустой стол с грязными тарелками, три стакана. А вон еще стол за колонной, там еще четверо. Уже больше чем двадцать штыков».
Штыков кормили гречневой кашей с тушеным мясом. На каждом столе была большая миска с нарезанными помидорами и огурцами, тарелка с ворохом зеленого лука, горка серого хлеба и по две бутылки красного сухого вина. Все ели молча и сосредоточенно. «Соль дай». «Вино кислое». Больше Зубов ничего не услышал.
— Так, — сказал Камыш, выходя на середину столовой. — Порубали? Можете покурить перед отбоем. Спать на втором этаже. Там две палаты по десять коек, хватит на всех. Сортир и умывальник с правой стороны. Каптерка с левой, там возьмете форму, кто не взял. Подъем в семь ноль — ноль. Вопросы есть?
— У матросов нет вопросов, — раздался бодрый голос Щуплого.
Загремели отодвигаемые стулья. Зубов не вставал. Он медленно потягивал вино, разглядывая и еще раз пересчитывая выходящих. Чтобы освободить Графа, ему придется перестрелять их всех.
Их было четырнадцать. Лет двадцати пяти — тридцати. Все примерно одного роста, все загорелые и темноволосые. У семерых за спиной висел «кипарис» без магазина.
Зубов допил вино и последним вышел из столовой. Бойцы собрались у крыльца вокруг железной бочки, наполовину вкопанной в землю. Зубов похлопал себя по карманам и вспомнил, что оставил сигареты в автобусе.
Кто-то протянул ему открытую пачку «Примы».
— Закуривай, братишка. Наша, краснодарская.
Вспыхнула спичка, осветив умело сложенные ладони. Зубов прикурил первым, хозяин спички — вторым. Потянулся третий, но хозяин задул спичку. И тут же зажег новую.
— Кого привезли, братишка, ногами вперед? Нашего или нет?
— Нет, — сказал Зубов.
— Тогда другое дело. А то ребята уже заскучали некоторые. Говорят, не все доехали. А и кто доехал, уже, говорят, некоторые в погребе отдыхают.
— Такая работа, — сказал кто-то из темноты.
На другом краю крыльца присели несколько бойцов, как видно, знакомых. Зубов незаметно прислушивался к отголоскам их разговора.
— … натуральные духи. Так и ходят в своих шапках и шароварах. И у каждого АКМ. Услышали, что мы по-русски говорим, сразу подтянулись, обложили. Вроде сидят, ворон считают, а сами секут за нами. Один подкатился: «Командор, Афгана ходил?» Я ему, мол, не ходил, маленький был тогда. А он: «Отец, брат, сестра ходил?» Хотел я его послать, да вспомнил, что чучмеки за мат зарезать могут. В общем, прочитал он мне политинформацию, как плохие русские командоры ходили в Афган, а теперь Афган будет ходить в Россию. Ну, начали они собираться на объезд трубы, Толян меня придержал. Не понравилось ему, что они меня зацепили, и оставил на базе. Сам за руль, и повез.
— Постой, какой объезд? Какой трубы? Уже протянули?
— Нет, конечно. Никакой трубы, одни колышки. Но трассу объезжают каждый день. Короче, уехал Толян, через час по рации тревога, вызывают вертушку. Обстрел. Мы по-боевому туда. Толяну пуля в шею, вышла через затылок.
— Не показывай на себе.
— Короче, кончился, пока летели. Вот так.
— А откуда стреляли?
— А они не заметили.
— Ну да. Они же в горах никогда не были…
— Короче, братва, решил я дальше не подписываться. Трубой там не пахнет. Так и будем по горам ездить, духов катать. Нам это надо? Обещают большие бабки, но только после пуска. Какой там пуск… Конь не валялся. А еще Толян мне рассказывал, что трубы, может, и не будет никакой. Что нефти мало, и гонять ее по трубе выйдет в десять раз дороже, чем старые скважины распечатать где-нибудь у них, в Северном море или в Мексиканском заливе. А сейчас просто трассу хотят зачистить. Обжить помаленьку, а потом построить какую-то супер дорогу Европа — Азия в обход России. Но это когда еще будет, а мы-то записывались на охрану трубы. Так что нам ничего не светит. Толян сам уже собирался не продлевать контракт. Вот и не продлил…
Сигарета тянется семь-десять минут. За это время можно услышать много интересного. Добавим к этому еще полчаса перешептываний после команды «отбой». Зубов слушал, иногда поддакивал, но в основном угрюмо отмалчивался, как и большая часть бойцов. Устроившись на узкой солдатской койке, он еще долго обдумывал подслушанное.
Собравшихся можно было разделить на несколько групп. Три или четыре охранника из компании «Туранбуран Протект». Они занимались охраной трубопровода, которого еще не было. Пятеро или шестеро прилетели сюда, чтобы после тестирования подписать контракт и тоже заняться охраной несуществующего трубопровода. Еще пятеро были вызваны из различных охранных предприятий на временное усиление охраны все того же трубопровода.
Народу могло быть и больше, но на усиление приехали не все вызванные. А местные кадры поредели за последнее время.
Самым приятным во всем этом было то, что кадры поредели по вине Кота. Зубов с трудом удержал эмоции, услышав о потерях туранбуранцев при попытке задержания его старого друга. Двое застрелены. Двое покалечены в аварии. «Это вы еще не знаете про моих двоих», чуть не сказал он. А одного, говорят, сегодня пырнули ножом, сейчас в реанимации.
Никому не показалось странным, что трубопроводные охранники почему-то участвуют в каких-то полицейских мероприятиях. Кого-то разыскивают, хоть и неудачно. Кого-то задерживают, еще неудачнее. Это были опытные бойцы, и они привыкли не спрашивать лишнего, а спокойно делать свое дело, за которое к тому же весьма щедро платили. Правда, порой кого-то из них уносили в домик с запахом хлорки. В таких случаях увеличивалась зарплата оставшихся в живых, только и всего.
Дождавшись полной тишины, Зубов встал и вышел в коридор. Он ошибся — заснули не все. Его попутчики сидели на табуретах в разных концах коридора. Седой подшивал подворотничок к камуфляжной куртке, а Щуплый чистил пистолет, разложив детали на подоконнике…
Глава 19
Следующий день начался приятно — Зубов получил двести долларов. Их ему выдал Камыш, когда Зубов зашел к нему в каптерку за новыми документами.
Все было организовано очень толково. От вспышки фотокамеры до получения пластикового удостоверения прошло не больше пяти минут, и за это время Зубов успел заменить камуфляжные штаны на более просторные, получить «кипарис» со стертым заводским номером и инструкцию к нему, «Кипарис — твой надежный друг».
— Говорил же тебе, побрейся, — сказал Камыш.
— А так я больше похож на воина ислама, — ответил Зубов.
— Смотри не брякни это при начальстве, — посоветовал Камыш. — «Воины ислама» иранцы, а наши иранцев ненавидят. Наши в смысле турки.
— О кей, побреюсь, оставлю усы, стану турком.
— Никаких усов. Турки давно уже не носят усов.
— Значит, я отсталый турок.
— Догонишь. Никаких усов, — повторил Камыш. — Борода — значит, иранец. Усы — значит, курд. Все четко. Вот, это твои вчерашние бабки. Распишись.
— Как?
— Английскими буквами пишешь свое имя. Все, дуй, изучай материальную часть. Позови ко мне Нури. После завтрака останешься в столовой, на развод не ходи. Развод для салабонов. У старой гвардии особое задание будет.
Особое задание оказалось обычным нарядом по кухне. Последний раз Зубов заступал в такой наряд лет двадцать пять назад, еще курсантом. Но на этот раз ему не надо было мыть посуду или чистить картошку. Толкая перед собой тачку на велосипедных колесах, он отправился на склад. Повар, статный парень с выбритой головой, шел впереди, поигрывая четками.
Он толкал свою тачку и фиксировал местность. Бойцы сидели у пустого бассейна на траве под деревьями, перед ними прохаживался гладко выбритый смуглый человек в штатском.
За бассейном между деревьями и кустами виднелись два одноэтажных корпуса с закрашенными окнами. Одно окно было распахнуто, с подоконника свисал ковер, и слышались завывания пылесоса. Вряд ли там держат Графа, подумал Зубов. Непохоже на тюрьму.
Все это, наверно, было больше всего похоже на пионерский лагерь. Не хватало только наглядной агитации, гипсовых горнистов и парадной трибуны. Зато хватало колючей проволоки поверх каменного забора. Забор уходил в непроницаемую глубину бесконечного сада, и Зубов толкал тележку вдоль него, прикидывая, как можно преодолеть такое препятствие. Никак. Только на танке.
Склад оказался на самом краю сада, за ним был обрыв, а за обрывом далеко внизу виднелся песчаный пляж и свинцовая зелень моря. Забор, однако, не кончился. Он уходил по обрыву вниз (Зубов заметил перила, наверно, вдоль забора была лестница) и тянулся поперек пляжа, и уходил в море, и далеко в воде еще виднелась линия столбов с невидимой отсюда решеткой между ними.
Повар нагрузил тачку коробками с английскими и арабскими наклейками и спросил:
— Что сегодня готовим? Какой мясо? Баран есть, кура есть.
— Все равно, — ответил Зубов, удивившись вопросу.
— Э, земляк, кто гость, я или ты? Я к тебе приеду, ты меня спросишь, что готовим, да. Ты ко мне приехал, я тебя спрашиваю.
— Ну, давай курицу, что ли.
— Ай, молодец. Все другие барана просили. Ты первый курицу заказал. Я сам давно хотел, чихиртма делать будем.
Повар постучал в окошко склада и позвал: «Балам, ай балам!» Выбежал мальчуган лет десяти, тоже бритоголовый, и повар что-то принялся ему говорить, загибая пальцы на руке, и мальчуган кивал, утирая нос рукавом. Он был в черных финках и в драном турецком свитерке, и стоял босиком на холодной земле, почесывая одной ногой другую. «Дуй, балам», сказал повар, и мальчуган сорвался с места. Повар пошел за ним, и Зубов покатил свою тачку вдоль обрыва, приближаясь к дощатой постройке, которую окружала сетка-рабица. Из постройки уже доносились тревожные вскрикивания кур.
Дорога от склада до курятника была недолгой, но когда Зубов догнал повара, тот уже держал за ноги три куриные тушки и встряхивал их, давая стечь крови, а мальчуган как раз выносил из курятника четвертую курицу. Он бережно держал ее под мышкой и что-то успокаивающе приговаривал, а она все вертела головой по сторонам. Мальчуган присел перед обрезком шпалы. На песке уже темнела впитавшаяся кровь.