Дело в том, что должность помкомвзвода оставалась свободной. Сейчас, в условиях городского боя, разбивать взвод строго на отделения не имело смысла. Форсировались штурмовые группы во главе с наиболее активными и смелыми бойцами. Таких у меня во взводе было двое – Иван Погода и Кушнарев. Сержант Борисюк, дисциплинированный, но осторожный, не устраивал меня как заместитель. В то же время я не спешил назначать помощником Ивана Погоду. Так и оставались два неофициальных заместителя.
С Волги порывами дул холодный ветер, принося редкие капли дождя. Серые облака гнало вереницей, а между ними носились самолеты. Сегодня уже второй день немецким «Юнкерсам» не давали покоя наши истребители. Стремительные «Ла-5» догнали пикировщика и прошлись над ним. На фоне темных дождевых облаков виднелись вспышки пушечных очередей. Бронированный «Ю-87» выдержал атаку, даже огрызался пулеметным огнем, но сбросить бомбы на береговой откос не сумел. Они взорвались в воде, подняв огромные фонтаны воды.
Еще два пикирующих бомбардировщика не приняли бой, сбросили бомбы куда попало. Эти грозные против пехоты машины оказались медлительными и сумели скрыться от наших истребителей лишь благодаря подоспевшим «Мессершмиттам». Закрутилось стремительное колесо воздушного боя, самолеты ныряли в облака, сближались и снова уносились прочь, выделывая немыслимые фигуры. Восхищение вызвал «Ла-5», который преследовал «мессера» до самой воды, а затем гнал вверх. Чем закончилась схватка, неизвестно – самолеты переместились слишком высоко.
Затея с повторным штурмом котельной уже не казалась мне удачной. Первый раз мы сумели выбить врага благодаря неожиданности, теперь это вряд ли получится. Возможно, я отказался бы под каким-то предлогом, но о предстоящей вылазке известили Рогожина. Комбат пришел не один, а с незнакомым младшим лейтенантом. Назвал меня молодцом и сказал, что котельная, как больной зуб.
– Взорвать бы ее к чертовой матери, – выразил я свое мнение, – только вряд ли удастся. Коробка очень прочная, будто специально для обороны строили.
– Взрывать не будем, – ответил Рогожин. – С левого берега ночью переправляется пехотный полк, вот его представитель. Тебе помогут атаковать, а затем там создадут гарнизон.
От слова «атаковать» стало совсем грустно. Вряд ли в коробке-котельной размещено больше отделения вражеских солдат, но любая атака предполагает большой шум и бросок прямо под встречный огонь.
– Пусть без нас атакуют, раз полк свежий.
– Они обстановку не знают.
– Ну, и толпой бежать тоже не выход. Лучше возьму своих ребят и ударю без лишней суеты.
– Василий, это не шутки, – предупредил Рогожин. – План перемещения войск уже согласован в штабе.
От этих согласований стало совсем тоскливо. Вечером сидел в подвале, глядя на шипящий огонек коптилки. Узкое окошко подвала иногда освещалось короткими вспышками, загорались и гасли осветительные ракеты.
– Паша, – обратился я к Шмакову, – я Ивана Погоду с собой возьму.
– Бери, – легко согласился тот. – Сам видишь, какая каша заваривается, людей специально выделяют. За тебя Борисюк останется.
Взад-вперед вышагивал Тимофей Анкудинов. Нервничал, жаловался на боль в пояснице, рыжий Погода лежал, закинув руки под голову. Спит или нет? Лучше хорошенько выспаться, но сон не шел. От ночного дежурства группу освободили. Я поднялся наверх, мелкий холодный дождь врывался вместе с ветром в окна и проломы в стенах. Темноту октябрьской ночи разгоняли вспышки ракет и редких снарядов. Дежурный пулеметчик сообщил:
– Огоньки иногда светятся. Курят, сволочи, тоже нервничают.
– Приложись-ка, – попросил я. – Глянем, как фрицы себя чувствуют.
После второй очереди нам ответил вражеский пулемет. Трассеры тянулись из темноты, били о стену. Одна из пуль влетела в окно, светлячком отскочила от стены. Пулеметчик пригнулся.
– Так и продолжай, одна очередь в четверть часа. Не давай им спать.
Стрельба, то затихая, то усиливаясь, продолжалась всю ночь. Под нее и заснул. Видел ли я тогда сны? Не помню.
Перед рассветом привели пехотный взвод. Полноценный по количеству, не меньше 40 человек, в длинных шинелях, с винтовками и ручными пулеметами. Все носили каски, некоторые – трехпалые рукавицы. Людей одели по-зимнему, как и полагалось, но все это делало бойцов неуклюжими и не годилось для стремительного городского боя. Красноармейцы разглядывали нас, мы смотрели на них. Новички, понятно сразу. И младший лейтенант, наверное, недавно закончил училище.
– Садитесь, – предложил Шмаков.
– Здесь что, передний край? – спросил кто-то из прибывших.
– Переднее не бывает.
– Сколько же метров от Волги?
– Мы не считали, прямой дороги нет.
Я окончательно пришел к выводу, бойцы нашей группе не помогут, скорее помешают. Оказалось, большинство прошли двухмесячную учебу под Казанью, их срочно перебросили до Эльтона на поезде, а затем они трое суток шли пешком до Волги. Сложной оказалась переправа. Бойцов поразило, что баржи обстреливают даже из автоматов, никто из них не предполагал, что немцы оседлали в нескольких местах берег. Я смотрел на необмятые шинели, вещмешки, которые они держали совсем не так, как бойцы нашего батальона. Спросил:
– Чем вещмешки набили?
– Личные вещи, патроны.
– Воду захватили?
– Так ведь Волга под боком.
Ни один человек во взводе не имел боевого опыта. Я окончательно понял, котельную придется штурмовать небольшой группой из своих бойцов. Младший лейтенант обиделся, он рвался в бой. Его подчиненные, напротив, вздохнули с облегчением, не придется прямо сейчас идти под пули.
Я задержал взгляд на одном из бойцов. «Мышонок» – так я его окрестил. Маленького роста, в шинели до щиколоток, он не снимал своих трехпалых рукавиц. В спертом, теплом от множества людей подвале мышонок клевал носом, каска сползла на глаза. Я разбудил парня и спросил, сколько раз он стрелял из винтовки. Оказалось, что три раза – в день принятия присяги. Другие имели такой же опыт.
– Вот видишь, – обратился я к младшему лейтенанту, – какой с них толк, побьют весь взвод за пять минут.
– Зато вы тут прожженные, – огрызнулся командир пополнения. – Сидите на берегу, ждете нас.
Как я и предполагал, внезапности не получилось. Из прямоугольной коробки котельной вели огонь два пулемета, непрерывно стреляли автоматы. В бой бросили взвод. Красноармейцы неуклюже ползли через груды кирпича, пытались подняться в атаку, но огонь оказался сильный, они не выдержали и повернули назад. Отступление превратилось в бегство, людей убивали в спину. Мелкий боец в длинной шинели никак не мог отдышаться и вытирал пот с лица. Во время бегства он выбросил каску, рукавицы, но винтовку держал цепко.
– Как зовут? – спросил я.
– Миша… Михаил.
– Вот, Миша, такая война. Ты хоть раз стрельнул во фрицев?
– Нет, ни разу.
– Ну, так стреляй, чего медлишь.
Затея понравилась остальным бойцам из нового взвода. Я не хотел оставлять их наедине с тягостными мыслями о погибших товарищах. По крайней мере, отвлекутся и немного привыкнут к оружию. Поднялась азартная пальба, которая помогла нескольким отставшим бойцам добраться до дома.
Часть раненых спрятались в воронках и среди кирпича. Их беспощадно добивали из легких минометов. У некоторых не выдерживали нервы, они выскакивали и погибали от пулеметных очередей. Растерянность красноармейцев сменилась злостью. Большинство поняли – они оказались между двух огней. Беспощадно гнали вперед свои командиры, но не приходилось ждать милости и от врага. В течение первого дня бойцы из Казани прошли короткий курс фронтовой подготовки. Опыт приобретался дорогой ценой, но другого выбора тогда не предлагали. Убивай или убьют тебя, и учись этому, как можно быстрей.
Младший лейтенант, отстреляв по злополучной котельной несколько пулеметных дисков, расхаживал по этажам более уверенный в себе. Мышонок Миша вытряхнул из вещмешка гранаты РГ-42 и привинчивал взрыватели.
– Не рванет, Мишаня?
– Ну, что вы, товарищ старший сержант.
На следующий день нас принялись выкуривать из дома с немецкой пунктуальностью. Сначала велся артиллерийский обстрел. Орудия, установленные на холмах, в полутора километрах, поднимали фонтаны земли, кирпичных обломков, некоторые снаряды попали в дом. Однако немецкие батареи хорошо видели с левого берега. На них обрушились гаубицы и заставили прекратить огонь.
Зато не давала покоя котельная. Из толстой кирпичной коробки вели непрерывный огонь винтовочные гранатометы. Мне приходилось видеть такие штуки. Неуклюжие насадки на винтовочный ствол показались тогда ерундой, но сейчас они крепко портили нам кровь.
Осколочные гранаты калибра 30 миллиметров влетали в окна и оглушительно срабатывали в замкнутом пространстве. Мелкие осколки разлетались с большой силой, от них было трудно спрятаться. Когда утомлялись гранатометчики, начинали вести огонь пулеметы. Они долбили стены, словно отбойным молотком, не давая поднять голову. К ним присоединились мины, снова ружейные гранаты, и эта смертельная круговерть вытесняла нас с западной стороны здания в тыловые помещения, откуда мы ничего толком не видели. Рота отвечала огнем из пулеметов и винтовок, но противодействие оказалось слабым. Гранатометчики из котельной просто изводили нас, хорошо пристрелявшись к окнам. В минуту взрывалось не меньше двух-трех зарядов, дождь осколков не давал нам целиться.
Гранаты находили свои жертвы, влетая через выбитые двери во все помещения. Люди получали многочисленные ранения, вскоре закончились бинты, а подвал заполнился пострадавшими. Получилось так, что котельная сделалась для нас главной опасностью. Там установили два 49-миллиметровых миномета. Небольшие мины также влетали в окна, стоял сплошной треск, помещения заволокло дымом и красной кирпичной пылью.
Борисюк надел поверх шапки каску и тут же поймал два осколка. Жесть пробило насквозь, зато не пропустила изогнутые кусочки металла добротная овчинная ушанка. Сержанта оглушило ударом, он сел в углу, рассматривая излохмаченную шапку. Кушнарев, один из немногих, продолжал вести огонь. Очередная граната взорвалась, ударившись о стену, сноп осколков прошел рядом с ним и заставил отступить в глубину дома.