На улице было темно, туманно и сыро. Подсвеченный фонарями туман неподвижно висел в воздухе, оседая на лице и одежде мириадами микроскопических капелек. Спугнув аппетитно чавкающую отбросами бродячую кошку, Юрий перебежал пустой задний двор, перемахнул через кирпичную стену и очутился в другом дворе, еще более темном и пустынном, чем тот, который только что покинул. Это был квартал старой застройки, давно уже нежилой, заселенный офисами и конторами, которые пустели в конце рабочего дня. Кое-как выбравшись из разгороженного высокими заборами лабиринта глухих задних двориков и разодрав рукав о колючую проволоку, которую какой-то одержимый собственническими инстинктами болван протянул поверх трехметровой кирпичной стены, Юрий очутился в темном кривом переулке, вид которого пробуждал ностальгические воспоминания о Москве, какой она была когда-то. Свет редких фонарей с трудом пробивался сквозь густую путаницу мокрых блестящих ветвей, с которых бесшумно падали в темноту капли холодного конденсата, припаркованные вдоль проезжей части автомобили перемигивались синими и красными огоньками сигнализаций. Провожаемый этими вспышками, и более никем, Юрий кратчайшим путем двинулся к платной стоянке, на которой ночевала его машина.
Вышедший ему навстречу в сопровождении дружелюбного лохматого барбоса сонный пузатый охранник в камуфляжном костюме долго и с явным неудовольствием вчитывался в пропуск, после чего, зевая и что-то бормоча себе под нос, поднял перегораживающий въезд полосатый шлагбаум. Якушев отыскал свой автомобиль, прогрел двигатель и, включив вентилятор, чтобы не потели окна, выехал со стоянки.
Не удержавшись от соблазна, он сделал небольшой крюк и проехал мимо своего дома. В окнах было темно: гастарбайтеры с солнечного Кавказа то ли решили отложить знакомство с новым объектом до завтра, то ли уже улеглись спать. В отличие от них, Юрию было не до сна. Навязанная уважаемым Магомедом роль пассивного наблюдателя его не устраивала: он слишком хорошо знал, что, предоставив событиям идти своим чередом, рискует утратить над ними контроль. Точно так же он когда-то утратил контроль над собственной судьбой, и теперь она бежала куда глаза глядят, рыская из стороны в сторону, как сорвавшийся с привязи цепной пес.
Глядя на темные окна своей квартиры, Юрий вспомнил о забытых на подоконнике учебниках и невесело улыбнулся: очередная попытка вернуть жизнь в нормальное человеческое русло с треском провалилась.
Он немного попетлял по пустеющим ночным улицам, проверяя, нет ли за ним хвоста, а потом выехал на шоссе и погнал машину обратно в поселок, где обитал Расулов со своими абреками: настало время свести знакомство с противником и попытаться узнать, кто он, этот супостат, и чем дышит.
На окраине он сделал остановку и, выйдя из машины, достал из багажника старую кожаную куртку, в которой, бывало, ходил на рыбалку. От куртки знакомо и приятно пахнуло кожей, табаком и бензином. Надев ее, Юрий натянул на голову старое черное кепи, вернулся за руль и, больше нигде не останавливаясь, въехал в поселок.
Он затормозил в двух кварталах от дома Расулова, вышел из машины и задами, в обход двинулся дальше, на ходу вынув и натянув на руки тонкие кожаные перчатки.
Глава 6
В полутьме освещенного только контрольными лампочками приборов, уже основательно остывшего салона зашуршал полиэтилен. Негромко звякнул металл, с плеском и журчанием полилась жидкость, и запахло кофе. Старшего лейтенанта Крайнова несильно похлопали по плечу и, протянув руку назад, он бережно принял от напарника курящуюся ароматным паром пластмассовую чашку. Он по одной зубами стянул с рук теплые перчатки, немного погрел об чашку ладони и, заранее жмурясь от наслаждения, сделал первый, самый желанный и вкусный, глоток.
– Что-то стало холодать, – сказал у него за спиной лейтенант Харченко. – Завел бы ты движок, что ли! Задубеем ведь до утра!
– Терпи, казак, – сказал, прихлебывая кофе, Крайнов. – Этот трактор всю округу на уши поставит. А народ тут живет небедный, при бабках, с нервами. Ты ж знаешь: чем больше денег в банке, тем нежнее у человека душевная организация. Чуть что не по его, верещит, как недорезанный. А нам засвечиваться нельзя, начальство с нас головы снимет. Так что, если замерз, лучше поприседай. Я, к примеру, статической гимнастикой спасаюсь. Попробуй, хорошо помогает.
– Водки бы сейчас, – вздохнул Харченко, явно не желавший греться статической гимнастикой. – Этот чудак, которого хозяин у себя поселил, небось, уже совсем лыка не вяжет.
– Водки тебе, – проворчал Крайнов и потянулся, скрипнув спинкой водительского сиденья. – Что там слышно?
Харченко завозился, пристраивая на место снятые наушники, ненадолго затих, а потом сказал:
– Да ничего не слышно. У охранников телевизор работает, на первом этаже кто-то храпит, как танковый движок на холостом ходу… Ночь! А странный парень, верно?
– Это который? Алкаш этот, что ли? – Крайнов хмыкнул. – Да уж, ничего не скажешь, странный… Это не он странный, а Расулов. Другой на его месте давно бы этого придурка за ворота выкинул, да не просто так, а в разобранном виде. А этот – ничего, терпит. Блюдет законы гостеприимства. У них ведь гостя обидеть – харам, табу, грех смертный. Покуда ты у правоверного в доме, тебя пальцем никто не тронет, а вышел со двора – молись, чтоб те, кто тебя только что чаем угощал, в спину не пальнули… Пожрать ничего не осталось? – спросил он, меняя тему.
Вместо ответа Харченко снова зашуршал пакетом и сунул в его протянутую руку обсыпанный свалявшейся сахарной пудрой пончик с малиновым джемом.
– Надо было пирожков с мясом купить, – недовольно заметил Крайнов. – Или, на худой конец, чебуреков.
– Не было с мясом, – обиженно ответил Харченко. – А чебуреки с собачатиной в следующий раз сам у чурок покупай, мне их даже в руки брать противно.
– Спасибо, хоть кофе черный, а не какой-нибудь там капуччино, – продолжал гнуть свое Крайнов. – А то были бы мы с тобой точь-в-точь, как парочка копов из американского боевика. Они там, если пасут кого-нибудь, непременно перекусывают этим самым капуччино, и обязательно с пончиками… Ты чего? – спросил он, услышав донесшееся из заставленного аппаратурой кузова хихиканье.
– Про ментов вспомнил, – признался Харченко. – Их скоро тоже в копов переименуют и заставят пончики с капуччино жрать! Не понимаю, на кой хрен они затеяли это переименование. Их хоть героями Эллады назови, все равно, как были они ментами погаными, так ими и останутся. Горбатого могила исправит!
– Да ты и впрямь ни черта не понимаешь, – заметил Крайнов перед тем, как запустить зубы в пончик. – И правильно, что не понимаешь! – добавил он невнятно, жуя и слизывая текущий по пальцам джем. – Это умные люди придумали, не тебе чета! Все кругом давно поделено и разворовано, а украсть еще что-нибудь хочется. Теперь гляди: переименование – это такие бюджетные деньжищи, что тебе и не снилось. Новая форма, новые удостоверения, новые таблички на дверях, закупка новых или хотя бы перекраска старых спецавтомобилей… да черт знает, что еще! Экзамены при зачислении в полицию тоже ведь не бесплатное удовольствие. Потому-то из этой затеи ничего путного и не выйдет, что бабки, как всегда, разворуют. Менты друг у друга экзамены примут, наденут новую форму, из какого-нибудь дерьма за три копейки сшитую, усядутся в старые драндулеты, на которых слово «милиция» от руки в «полицию» переправлено, и разъедутся по своим рабочим местам – лохов опускать, начальству взятки собирать, чтоб не уволило. И опять будут ныть и жаловаться на отсутствие денег и уважения, а чтоб плюнуть на все и устроиться на нормальную работу, так дудки – ищи дураков в другом месте!
– Цицерон, – фыркнул из глубины кузова Харченко.
– Лучше плесни еще кофе, – ворчливо потребовал Крайнов.
Лейтенант завозился, булькая содержимым большого термоса.
– Тихо! – неожиданно перейдя на свистящий напряженный шепот, прикрикнул на него Крайнов. – Идет кто-то!
Харченко осторожно опустил термос на пол, беззвучно завинтил крышку и, поскольку напарник потерял всяческий интерес к кофе, целиком уйдя в созерцание левого бокового зеркала, стал потихонечку отхлебывать из чашки. Ему не было видно, что происходит снаружи, но Крайнов до сих пор не вынул оружие и ничего не сказал – он просто наблюдал, а это означало, что ничего угрожающего там, снаружи, нет. Бородатые горцы в камуфляже не подкрадывались к их фургону с автоматами наперевес, чтобы взять их в заложники, потребовать выкуп, а потом, когда станет ясно, что выкупа не будет, перерезать им глотки перед объективом видеокамеры; никто под покровом ночной темноты не тащил к дому Магомеда Расулова тяжелые мешки с героином и ящики с оружием и взрывчаткой, и было понятно, что обнаруженное Крайновым движение не имеет ни малейшего отношения к цели их пребывания здесь.
К слову, лейтенант был бы не прочь, наконец, узнать, какова она, эта цель, но начальство отчего-то не сочло нужным его об этом проинформировать. Об объекте наблюдения, Магомеде Расулове, было известно, что он человек уважаемый и законопослушный – законопослушный настолько, что у него из-за этого даже начались какие-то неприятные трения с земляками. Оставалось предположить, что его законопослушание было просто маской, под прикрытием которой уважаемый Магомед проворачивал темные делишки, коими гордые сыновья кавказских гор издревле зарабатывают себе на хлеб с маслом. Да нет, в самом деле: откуда у человека столько денег, если он такой законопослушный?! На чем он так поднялся, что запросто, как батон колбасы, купил особняк в ближнем Подмосковье? На овечьей шерсти и курдючном сале? Я вас умоляю!..
Вскоре Харченко услышал приближающиеся неторопливые шаги. Шел один человек – судя по походке, мужчина. Шаги остановились около задней стенки фургона. Что-то зашуршало, вжикнула «молния», и лейтенант не поверил своим ушам, услышав плеск струи, падавшей, судя по всему, на заднее колесо их машины.
– Вот скотобаза! – почти вслух возмутился Крайнов, который не только слышал, но и видел, чем занимается около фургона ночной прохожий. – Прямо на борт!