– Я с Кавказа, какая тебе еще нужна причина? – безнадежно вздохнул Расулов. – Я могу быть связан с террористами, значит, я с ними связан. Так они рассуждают, и другой причины нет, клянусь!
Якушев глотнул кофе.
– Все мы, народ кавказский, любим любовь и ласки, если обманут глазки – вай, вай, вай, вай… – грустно процитировал он шуточную песенку, в незапамятные времена услышанную от лица известной национальности. – Мне иногда кажется, что вы там, у себя, поголовно рождаетесь с паранойей. И так с нею носитесь, как будто это не психическое расстройство, а великое достоинство.
– Если подразумевать под паранойей гордость, честь, чувство собственного достоинства, – да, тогда ты прав, дорогой, – приосанившись, сообщил Расулов.
– Без элементарного здравого смысла все это превращает человека в спесивого болвана, – в свою очередь, проинформировал хозяина Якушев. – В надутого индюка, уверенного, что мир вращается вокруг него. Тебя послушать, так ФСБ – просто банда скинхедов, круглосуточно только тем и занятая, что преследует инородцев. Да будь ты хоть чертом с рогами, все равно должна существовать вполне объективная, конкретная причина, по которой они взяли тебя под колпак!
– Я ее уже назвал, – обиженно заявил кавказец. – Им просто понадобилась новая галочка в отчетности, а я – отличный кандидат на роль козла отпущения.
– Далеко не самый лучший, – возразил Юрий. – Репутация у тебя сухая и чистая, знакомства и связи – о-го-го. А в известном тебе ведомстве тоже служат живые люди, которые дорожат своей карьерой и достатком. Им вовсе не улыбается просто так, за здорово живешь, пробовать тебя на зуб – зубы-то ведь и обломать можно! Другое дело, если приказ заняться тобой им спустили сверху. У тебя в последнее время не было неприятностей с большими людьми тут, в Москве?
Расулов отрицательно покачал головой.
– Достойных упоминания – нет, не было, – сказал он.
– Тогда это из-за твоих гостей, – сказал Якушев. – Или это, или кто-то из твоих земляков на тебя наклепал, решил таким манером свести с тобой счеты. Но пустопорожняя клевета ничего ему не даст. Если за тобой следят из-за ложного доноса, слежка даст результат, противоположный желаемому: подозрения не подтвердятся, наблюдение снимут, и тот, кто пытался организовать неприятности для тебя, получит их сам, причем в тройном размере.
– Очень утешительная картина, – с явным сомнением произнес кавказец. – Но не особенно правдоподобная. Среди моих недругов есть и глупцы, и люди с низкими моральными качествами. Но я не знаю никого, кто оказался бы настолько низок и неумен, чтобы пытаться устроить мне мелкую пакость, столь примитивно обманывая федералов. Это все равно что, задумав шутки ради напугать девушек змеей, положить себе за пазуху двухметровую гюрзу!
– Звучит по-прежнему чересчур экспрессивно, но зато вполне разумно, – согласился Юрий и, не удержавшись, широко зевнул. – А что, если донос не ложный?
– Как это – не ложный?
– Ну, предположим, так. Желая тебе навредить, некто – пока неважно, кто именно, с этим ты сам впоследствии разберешься…
– Даже не сомневайся. Еще как разберусь! С превеликим удовольствием.
– Естественно. Так вот, некто находит исполнителя – необязательно убежденного воина за веру, шахида-смертника, а просто человека, который хочет заработать немного денег и с этой благой целью подумывает отправиться в Москву. Хотя лучше, конечно, использовать в таком деле настоящего боевика. Сбрить ему бороду, дать ответственное задание – скажем, доставить в Москву и передать братьям сколько-то там килограммов взрывчатки. И кружным путем, через друзей знакомых родственников твоего любимого ишака, пристроить на ночлег в твоем гостеприимном доме. И сообщить, куда следует – опять же, осторожно, через третьих лиц, – что некто Магомед Расулов является прямым пособником террористов и готовится принять у себя одного из них. Эта версия, между прочим, отлично объясняет наблюдаемую картину: они держат твое жилище под наблюдением и ничего не предпринимают. А потом, когда гость прибудет, окружат дом и пойдут на штурм. Гость, которому нечего терять, начнет отстреливаться, спецназ откроет огонь, твоя охрана, понятно, тоже не станет сидеть сложа руки… И какие у тебя останутся шансы выжить при таком развитии событий?
– А вот это реально, – забеспокоился Расулов. – Ай, нехорошо! Не хочу, слушай! Что делать, а?
– За бугор вали, – посоветовал Юрий. – Эта провокация у них сорвется, а пока они придумают и подготовят другую, ты тоже что-нибудь придумаешь.
– Придумать-то придумаю, не привыкать, – задумчиво согласился кавказец. – Только мне этот вариант не подходит, прости. Как запасной сгодится, но бежать прямо сейчас я не готов. Слишком многое начато и нуждается в завершении, потому-то меня и стараются убрать любой ценой.
– Так уж и любой, – усомнился Якушев. – Нанять снайпера – плевое дело! Щелк – и ты уже никому не мешаешь.
– И автоматически приобретаю статус мученика, – добавил Расулов. – В этом случае моя смерть ничего не меняет. Те, у кого не хватило ума и мужества пойти за мной живым, пойдут за мертвым. А поведут их мои сыновья. Нет, дорогой, просто убрать меня мало, надо опозорить, выставить лжецом. И спешный отъезд за границу немало этому поспособствует. Твой друг Быков любит повторять: побежал – значит, виноват. Какая тогда разница, жив я или умер?
– Ну, тогда я просто не знаю, что еще тебе посоветовать, – развел руками Юрий.
– Хочешь меня оставить, дорогой? – бросив на него быстрый проницательный взгляд из-под нависающих бровей, спросил уважаемый Магомед. – Поверь, если ты примешь такое решение, я не затаю обиды.
– Как же я тебя оставлю? – возразил Якушев. – Куда я пойду? Твои земляки, наверное, уже превратили мою квартиру в руины. Заманил в гости, а теперь на улицу гонишь – так, что ли, получается?
– Когда начнется штурм, оказаться на улице – даже в сорокаградусный мороз и даже без штанов – будет гораздо полезнее для здоровья, чем пользоваться моим гостеприимством, – заметил Расулов.
– Мое здоровье – мое личное дело, – объявил гость. – Сам пью, сам гуляю… Я с восемнадцати лет на войне, а ты мне толкуешь про здоровье.
– До сих пор ты воевал на другой стороне, – вскользь заметил кавказец.
– На этой самой! Если я тебя правильно понял, ты делаешь все, чтобы предотвратить новую войну, новые жертвы среди своих и моих земляков. Ну, и какая сторона в этом случае моя, какое дело правое? Сам не перевариваю, когда люди, сидя на горшке, говорят высоким стилем, – добавил Юрий другим, слегка смущенным тоном и развел руками, – но не моя вина, что вы, политики, затрепали хорошие слова до полной потери первоначального смысла, а других взамен не придумали.
– Я никогда не лгу, – оскорбился Расулов.
– Хотелось бы верить. В противном случае я очень расстроюсь и начну делать глупости. Мне, знаешь ли, тогда будет наплевать, какой политический эффект возымеет твоя безвременная кончина у тебя на родине.
– Угрожаешь, дорогой?
– Предупреждаю, уважаемый.
Расулов тяжело вздохнул.
– Правильно про нас говорят, что мы умеем устраиваться не хуже евреев. Смотри, как я хорошо устроился! Одному человеку могу доверять, и тот мне угрожает!
Якушев усмехнулся и сунул в зубы очередную сигарету. В ванной уже было нечем дышать из-за смешавшегося с водяным паром табачного дыма, и он, дотянувшись до двери, толчком распахнул ее настежь. Сырой, пахнущий жженым табаком туман заколыхался и лениво пополз наружу.
– На твоем месте, – сказал Юрий, – я бы не стал так уж сильно мне доверять. А вдруг твои джигиты ни при чем, и микрофоны в твоем доме установил я?
– Я сам к тебе обратился, – напомнил Расулов.
– Не от хорошей жизни, – в свою очередь, напомнил Якушев. – Зная некоторые факты твоей и моей биографии, ничего не стоило организовать условия, при которых ты был вынужден обратиться ко мне за помощью.
– А кто их знает, эти факты?
– Ты, я, Быков, пара-тройка высокопоставленных офицеров ВДВ и, возможно, еще кто-нибудь в ФСБ, до кого у нас в тот раз не дошли руки. Мало, что ли? В конце концов, хватило бы и меня одного.
– Но зачем?!
– Деньги и власть. – Юрий вздохнул. – Знаешь, сразу после увольнения из армии я довольно долго носился с идеей написать эти два слова на стене – где-нибудь на видном месте, например, над телевизором. Чтобы, когда захочется поверить тому, что говорят в новостях, смотреть на них и возвращаться к реальности.
– Написал? – поинтересовался кавказец.
– Так запомнил. Повторение – мать учения. Да и учителя попадались хорошие, грамотные. Так что тебе следует хорошенько подумать, прежде чем называть меня своим доверенным лицом.
– Ну, деньги – это я еще могу понять, – сказал Расулов. – Но какую власть ты получишь, погубив меня?
– Ту, которую дают деньги. Власть над официантом в ресторане или продавцом в магазине, который ты приобрел на свои тридцать сребреников – не так уж мало для того, кто еще вчера был не властен даже над собой!
– Ценю твою откровенность, дорогой, – сказал Расулов. – Но не считай меня наивным глупцом. Я имел все это в виду, когда обратился к тебе, и буду иметь в виду впредь. Здесь, в этом доме, ты находишься под моим наблюдением. И если ты действительно работаешь на них, во что мне по-прежнему трудно поверить, первый твой неверный шаг автоматически станет последним. Твоими стараниями в этом доме хватает людей, которые с радостью перережут тебе глотку.
– Ну, ладно, – хлопнул себя ладонями по коленям Якушев. – Давай считать, что обмен любезностями закончен. Пора расходиться, а то у кого-нибудь непременно возникнет вопрос, чем это мы с тобой так долго занимаемся в ванной.
– Что станем делать, дорогой?
– Ждать гостей с Кавказа. Надо постараться схватить их за руку раньше, чем это сделает ФСБ.
– И что? Убить? Сдать властям? Не забывай, это мои гости!
– Но не мои же, – хладнокровно напомнил Якушев. – Если тебя так волнует перспектива нарушить законы гостепр