– Угу… А нападение на Крайнова и Харченко произошло?..
– Около двух часов ночи. Точнее сказать невозможно, фиксация даты и времени на камерах наблюдения почему-то была выключена. Крайнов утверждает, что, когда он последний раз смотрел на часы, было примерно без четверти два, а Харченко, который первым пришел в себя, говорит, что очухался где-то в половине третьего, успев за то время, что лежал без сознания, промерзнуть до костей.
– Значит, около двух, – кивнул Томилин. – Где-то через два с половиной-три часа после того, как гость Расулова отправился кутить в ночном клубе, и примерно за столько же времени до того, как он оттуда вернулся… А дорога от поселка до центра города, с учетом ночного времени и отсутствия пробок, занимает что-то около часа, верно?
– Так точно, – слабеющим голосом человека, у которого начинают открываться глаза на что-то крайне важное и не особенно приятное, подтвердил Куницын. – То есть он вполне мог вернуться из города в поселок, напасть на наших людей, снова уехать в Москву и снова вернуться, заручившись свидетельскими показаниями не только охранников Расулова, но и двух таксистов, один из которых отвез его вечером в город, а другой под утро привез обратно. А также Крайнова и Харченко, которые это видели и зафиксировали в рапорте.
– Это только версия, – предупредив полный льстивого восхищения комментарий подчиненного, сказал Томилин. – Причем, на мой взгляд, чересчур громоздкая и предполагающая не только наличие заранее продуманного плана действий, но и довольно высокий уровень специальной подготовки. О физической выносливости я уже не говорю… Кстати, как твои орлы?
– Крайнов и Харченко? В порядке, товарищ полковник. Отделались ушибами. У Харченко кровоподтек на подбородке, вывихнутую челюсть Крайнов ему вправил прямо там, на месте… В общем, остались в строю и несли службу до прибытия смены.
– Герои, – пренебрежительно хмыкнул Томилин. – А тот, кто их так отделал – истинный профи, настоящий спец. Применять насилие умеют многие, а вот дозировать его – считанные единицы. Ведь не убил, не покалечил, а просто выключил на некоторое время. Добился желаемого результата минимальными средствами, и инкриминировать ему нечего, кроме мелкого хулиганства. Это настоящее мастерство, мне такой фокус не по зубам. Да и тебе, я думаю, тоже.
– Так точно, – вздохнул капитан. – А может, это и было мелкое хулиганство?
– Мечтать не вредно, – сказал Томилин. – Впрочем, это тоже версия, и она, как и все остальные, нуждается в самой тщательной проверке. Работай, капитан! Не то, как в песне поется, никогда не станешь майором. Первым делом обрати самое пристальное внимание на этого варяжского гостя. Выясни, кто он такой, чем живет – словом, всю подноготную. Возможно, тогда половина вопросов отпадет сама собой, по щучьему велению.
– Хорошо бы, – вздохнул Куницын.
– Может, и хорошо, – тоже вздохнув, сказал полковник Томилин. – А может, и не очень.
Посетитель был невысокий, полный, даже можно сказать толстый мужчина лет сорока пяти, с густой, подозрительно похожей на парик, основательно побитой сединой шевелюрой и густыми усами, под которыми непрерывно шевелились похожие на парочку раскормленных французских улиток губы. Из-за этого постоянного движения усы тоже шевелились, делая своего хозяина похожим на гигантскую жирную крысу или, скорее, морскую свинку. Одет он был с иголочки, в кабинете держался, как у себя дома, и все время порывался взять этакий дружеский, чуть ли не панибратский тон – мол, мы же с вами взрослые, серьезные люди и все отлично понимаем, – так что Игорю Геннадьевичу то и дело приходилось его осаживать. Он болтал без умолку вот уже без малого четверть часа, хотя цель его визита стала ясна Асташову буквально с первых же слов.
– Откровенно говоря, я никак не пойму, что конкретно вас интересует, – потеряв, наконец, терпение, прохладным тоном объявил Игорь Геннадьевич.
– Грузоперевозки на линии Москва – Магадан, – безоговорочно приняв заключенное в словах Асташова предложение перейти к делу, с ходу взял быка за рога посетитель.
– Вы имеете в виду право на осуществление этих перевозок? – уточнил Асташов, хотя и так было ясно, что посетителя интересует именно оно, а не состав и количество перевозимых по упомянутой воздушной линии грузов.
– Совершенно верно, – закивал, радуясь его понятливости, разговорчивый толстяк.
– Так в чем, собственно, проблема? Ваша заявка на участие в тендере принята и зарегистрирована, тендер объявлен и состоится точно в указанный срок…
Посетитель вздохнул, плечи его печально поникли, а на усатой физиономии проступило грустное и вместе с тем сосредоточенное выражение человека, которого по неизвестным ему причинам заставляют объяснять простые, общеизвестные, понятные всем и каждому вещи, и который старательно подбирает слова, чтобы доступно и в то же время обтекаемо описать то, что описывать вслух не принято.
– Ну, тендер, – сказал он, откидываясь на спинку стула. – Тендер – это вы сами знаете, какая штука. Особенно у нас, в России, где так часто гонятся за экономией бюджетных средств в ущерб качеству приобретаемых товаров и услуг. Прибежит какой-нибудь выскочка – без году неделя в бизнесе, пальцы веером, с волосатой лапой где-нибудь на самом верху, позолотит кому-нибудь ручку, и дело в шляпе. А потом самолеты падают, грузы пропадают… Да что там грузы – люди гибнут!
– Да, – в свою очередь, загрустив, согласно покивал лысой головой Асташов, – да, вы правы, к сожалению, так еще иногда бывает. Пережитки дикого капитализма, наследие лихих девяностых…
– Вот именно! – Снова оживившись, посетитель всем корпусом подался вперед, к Игорю Геннадьевичу. – А у нас фирма солидная, надежная, проверенная, с именем и репутацией, работаем мы практически без аварий, и клиенты не жалуются… Согласитесь, обидно будет проиграть!
– Да, проигрывать всегда обидно, – снова согласился Асташов. – Но что же я могу поделать? Закон один для всех. Как говорится, сед дура, дура лекс – закон суров, но это закон.
– Неужели так уж ничего и не можете? – не поверил посетитель. Навалившись на стол выпирающим из-под пиджака животом, он ловко цапнул листок бумаги для заметок, выдернул из подставки шариковую ручку, быстро что-то написал и, сложив листок вдвое, подвинул его к Игорю Геннадьевичу по гладкой поверхности стола. – А может быть, все-таки можно хоть что-то сделать?
Асташов заглянул в листок. Там ничего не было, кроме числа с тремя нулями после первой цифры.
– Сожалею, – сказал он, аккуратно разрывая листок пополам. – Поверьте, я вам искренне сочувствую и действительно очень сожалею, но – увы, увы!..
Он разорвал листок пополам еще раз, потом еще и еще, а когда пальцам стало не за что ухватиться, стряхнул бумажное конфетти с ладони в стоящую под столом мусорную корзину.
– Понимаю, – притворно вздохнул фирмач и повторил манипуляции с бумагой и ручкой. По тому, как ловко и непринужденно он это проделывал, чувствовалось, что человек он бывалый, опытный и действительно не первый год варится в адском котле, который в России принято называть бизнесом. – А вот так?
Асташов взглянул и мысленно заскрежетал зубами. Сумма удвоилась, нулей стало четыре. Посетитель мило улыбался. Игорь Геннадьевич разорвал листок, и улыбка толстяка, дрогнув, начала угасать, как пламя керосиновой лампы, в которой кончилось горючее. Озадаченно хмыкнув, он почесал переносицу, а затем с вопросительным выражением лица молча показал собеседнику два пальца, предлагая еще раз удвоить сумму. Это была самая настоящая пытка. А главное, Игорь Геннадьевич не знал, стоит ли игра свеч, и это было хуже всего.
– Это невозможно, – сказал он. – Понимаете? Не-воз-мож-но! Тендер объявлен, и вам придется участвовать в нем на общих основаниях. Это все, что я могу вам сказать, и другого ответа вы от меня не получите. Прошу простить, но я очень занят.
Посетитель медленно поднялся со стула. Вид у него был ошарашенный, как будто Игорь Геннадьевич только что прямо при нем отрастил себе вторую голову или совершил какое-то иное чудо, столь же неприличное, сколь и невероятное. Потом лицо толстяка снова приобрело осмысленное, хотя и откровенно хмурое выражение.
– Понимаю, – медленно произнес он. – Однако круто же вы берете! Хорошо, а если…
– Нет, – твердо перебил его Асташов, продолжая мысленно скрежетать зубами при виде уплывающих прямо из рук немалых денег. – Никаких «но» и «если». Нет – значит нет. Я ничем не могу вам помочь.
– Или не хотите, – не то спросил, не то констатировал толстяк.
– Или не хочу, – не стал спорить Игорь Геннадьевич.
– Не поможете вы – помогут другие, – предупредил посетитель.
– В час добрый, желаю удачи. Хочу лишь напомнить, что ваши действия подпадают под действие статьи Уголовного кодекса Российской Федерации – какой именно, вы, полагаю, знаете лучше меня.
– Обалдеть можно, – сказал толстяк и, не попрощавшись, потным колобком выкатился из кабинета.
Действительно, обалдеть можно, подумал Асташов, бесцельно шаря взглядом по кабинету. Бедняга такого, наверное, в жизни своей не видывал, теперь так и будет ходить и рассказывать каждому встречному и поперечному про идиота, который отказался взять откат. Сука Томилин, его бы в мою шкуру! Пускай бы понюхал, чем его шутки пахнут!
Он не сомневался, что толстяк выполнит данное минуту назад обещание – обратится к кому-то другому и, если сойдутся в цене, выиграет тендер задолго до дня его проведения. При этом он, скорее всего, не преминет вскользь обмолвиться о странном поведении господина Асташова, который почему-то отказался за приличное вознаграждение сделать то, что наверняка не составило бы ему никакого труда. Эта новость разлетится по управлению буквально в два счета. Те из коллег, кто поглупее и плохо знает Игоря Асташова, сочтут его правоверным идиотом, а те, у кого достаточно ума и опыта, заподозрят, что он знает что-то, пока не известное им, и, быть может, на какое-то время, пока не убедятся, что не находятся под колпаком у департамента финансовых расследований, станут осторожнее.