Откровенно говоря, поступок Игоря Геннадьевича казался до дикости нелепым даже ему самому. Дело было верное, и деньги тоже были верные, причем немалые: Асташов точно знал, что сумел бы играючи раскрутить толстяка не на жалкие четыре, а на все пять нулей. Но что сделано, то сделано; с определенной точки зрения – прямо скажем, не самой разумной, – посев тоже выглядит как расточительное закапывание в землю годного к употреблению в пищу зерна. Но тот, кто склонен хватать и заглатывать все, до чего может дотянуться, вряд ли доживет до следующего урожая. Зато усердный и терпеливый сеятель, когда наступит срок, доверху наполнит свои амбары отборным зерном…
Поймав себя на этих высокопарных размышлениях, Игорь Геннадьевич вздохнул и невесело улыбнулся: да уж, сеятель… Знать бы еще, что именно сеешь, а главное, каковы будут всходы!
Только что сделанный шаг был всего лишь логическим продолжением предыдущего, который, к слову, возымел весьма неприятные, хотя и целиком прогнозируемые последствия.
Накануне Игоря Геннадьевича вызвал к себе Сам, или ДТШ – Дорогой Товарищ Шеф, сиречь начальник управления Виктор Савельевич Антонов и, не говоря худого слова, даже не дав себе труда ответить на вежливое приветствие подчиненного, со смачным шлепком швырнул перед ним на стол тощую стопку скрепленных в верхнем углу скобой скоросшивателя листков. Листки были чрезвычайно знакомые, не далее как неделю назад Игорь Геннадьевич лично скрепил их скоросшивателем, подписался в низу последнего, четвертого по счету и, перекрестясь, обычным порядком адресовал свою писанину самому министру.
Документ, ввергший уважаемого Виктора Савельевича в столь скверное расположение духа, представлял собой докладную записку на имя министра транспорта и содержал пространно изложенные соображения Игоря Геннадьевича Асташова по поводу состояния системы безопасности пассажирских авиаперевозок в той части, что касается наземных служб – проще говоря, аэропортов, – а также мер по укреплению вышеупомянутой безопасности. Тут было все, о чем они давеча спьяну говорили с полковником Томилиным, и еще многое другое: будучи человеком основательным, серьезным и недурно подкованным в своей области, Асташов подошел к делу со всей ответственностью и постарался осветить тему как можно полнее, по возможности, со всех сторон.
Это было что-то вроде пробного шара – не открытое критическое выступление на коллегии министерства, но тоже вполне серьезный, официально задокументированный шаг навстречу одному из возможных вариантов развития событий – тому, который целиком и полностью устраивал Игоря Геннадьевича, или тому, который его решительно не устраивал. Делать его прямо сейчас было, наверное, не очень умно и в высшей степени неосторожно, тем более что никакой договоренности они с Томилиным так и не достигли. Все до сих пор оставалось на уровне глупой пьяной шутки, безответственной болтовни, за которой обычно ничего не следует. Запустив приятелю ежа под череп, Томилин, казалось, вообще забыл об его существовании – замолчал, пропал, будто той встречи и вовсе не было.
А вот Игорь Геннадьевич забыть о ней не мог, как ни старался. После того разговора существующее положение вещей, до сих пор лишь изредка вызывавшее у него глухое недовольство, вдруг сделалось абсолютно неприемлемым, более того, нестерпимым. Ему расхотелось быть вечным полковником, незаметным сверчком, знающим свой шесток, безымянным винтиком в недрах гигантской машины российской бюрократии. Он всегда был решительным противником пустых мечтаний и редко признавался в том, что хочет большего, даже себе самому: сколько ни мечтай достать с неба Луну, сколько ни пыжься, как высоко ни подпрыгивай, толку все равно не будет никакого, только зря людей насмешишь. Но после разговора с Томилиным тайные мечты вдруг обрели ясные очертания конкретной, а главное, достижимой цели, и он решил рискнуть, пустив маленький пробный шарик.
Шарик на поверку оказался великоват и угодил аккурат Игорю Геннадьевичу по лбу. В последнем он, впрочем, не сомневался еще тогда, когда только начинал составлять исторический документ, лежавший сейчас у ДТШ на столе. Он не предполагал и не догадывался, а точно знал, что его начинание не будет обойдено пристальным и недоброжелательным вниманием начальства: инициатива наказуема, и для сотрудника бюрократического аппарата эта истина верна, как ни для кого другого.
– Министр ознакомился с твоим сочинением, – брезгливо кривя губы, сообщил ДТШ, – и наложил резолюцию. Можешь ознакомиться.
Неприятности неприятны всегда, даже когда ты заранее о них знаешь и приложил все силы к тому, чтобы к ним подготовиться. Игорь Геннадьевич протянул неожиданно сделавшуюся ватной и непослушной, будто чужой, руку и, подтянув листки поближе по поверхности стола, развернул так, чтобы иметь возможность ознакомиться с резолюцией министра. Читать, держа бумагу на весу, он не рискнул, поскольку не был уверен в своей способности скрыть предательскую дрожь в руках. Ситуация и без того была достаточно унизительной, и он не хотел доставлять шефу дополнительное удовольствие, демонстрируя свою слабость.
В правом верхнем углу титульного листа размашистым неудобочитаемым почерком господина министра было небрежно, наискосок начертано: «Антонову. Вам там что – заняться нечем?»
– По-моему, комментарии излишни, – сказал шеф. – Могу лишь переадресовать этот вопрос тебе. Ты чем занимаешься?
– Грузоперевозками, – с виноватым вздохом сообщил Асташов.
– Так и занимайся грузоперевозками! – внезапно гаркнул ДТШ так громко, что у Игоря Геннадьевича зазвенело в ушах. – И нечего совать нос в чужие дела! Ты кто такой, чтобы судить о том, что тебя вообще не касается?! Что ты во всем этом понимаешь? Или, может, ты у нас самый умный? Умнее меня, да?! Видно, именно так ты и думаешь, иначе с чего бы вдруг стал обращаться к министру через голову своего непосредственного начальника?
Оправданий он слушать не хотел, да их у Игоря Геннадьевича и не было. Через полторы минуты Дорогой Товарищ Шеф перешел на ненормативную лексику, и Асташову стало ясно, что на этот раз гроза миновала: тех, кого собирался уволить, Виктор Савельевич по матушке не костерил, а просто подписывал соответствующий приказ, крайне редко снисходя до личного общения с не угодившим ему чиновником. Мозги же он вправлял лишь тем, с кем намеревался работать дальше; впрочем, большие начальники – существа столь же непредсказуемые, как и боги Олимпа, и расслабляться, когда имеешь дело с ними, не приходится. Именно поэтому с той самой минуты, как за ним закрылась дверь кабинета начальника управления, Асташов вел себя как образцовый, эталонный, прямо-таки идеальный чиновник, каким он должен быть в представлении глупца, до сих пор уверенного, что чиновник есть слуга народа – честный, умный, добросовестный и неподкупный.
Это оказалось дьявольски тяжело, и в минуты слабости Игорь Геннадьевич корил себя за совершенную глупость – как представлялось в эти моменты, бесполезную, потому что насчет диверсии в аэропорту Томилин, конечно же, пошутил. Шутка была дурацкая, но что возьмешь с пьяного полковника ФСБ? Медики тоже шутят так, что у непривычного человека от их юмора мороз по коже, а чем сотрудники спецслужб хуже? Специфическая работа располагает к специфическим шуткам – что тут непонятного, что удивительного?
А если Сашка говорил всерьез, это еще хуже. Речь ведь шла не о взятке и даже не о мошенничестве в особо крупных размерах, не о построении финансовой пирамиды и не о краже бюджетных денег через подставную фирму-однодневку, а о самом настоящем террористическом акте!
Хотя, с другой стороны, если бы где-нибудь в безлюдном месте, в каком-нибудь багажном отделении или закрытом на ремонт сортире что-нибудь слегка взорвалось, это маленькое происшествие действительно можно было бы использовать с толком, причем не только в своих собственных интересах, но и в интересах дела. Ведь система безопасности на воздушном транспорте и впрямь дырявая, как решето, и рано или поздно кому-то придется, засучив рукава, наводить порядок в этом хлеву. И почему бы Игорю Асташову не возглавить этот бесспорно важный, жизненно необходимый процесс? Не вечно же ему ходить в главных специалистах, пора, ох, пора выбиваться в настоящие, большие начальники! Вот тогда-то откат, который он сегодня отверг, вернется к нему сторицей…
Попытка не пытка, спрос не беда. Сколько ни мечтай, сидя за столом, дело от этого с места не сдвинется, и ясность, которая так тебе нужна, не наступит, как бы долго ты ни витал в облаках. Несколько раз глубоко, на все легкие, вдохнув и с силой выдохнув, чтобы насытить клетки кислородом и вывести из крови излишек адреналина, Игорь Геннадьевич вооружился мобильным телефоном, отыскал в его памяти номер Томилина, мысленно перекрестился и нажал клавишу соединения.
Глава 8
Зима, как водится, пришла неожиданно, хотя об ее приближении на разные голоса трубили все радиостанции и телевизионные каналы. На этот раз она поступила по-джентльменски, с прямо-таки королевской пунктуальностью, заступив на долгое дежурство точно в назначенный календарный срок, а именно первого декабря. Где-то около полудня небо, и без того хмурое, окончательно насупилось, задул сильный порывистый ветер, и в воздухе запорхали белые мухи, которых становилось все больше прямо на глазах. Через четверть часа легкий снегопад превратился в настоящую пургу, и очень скоро все, на чем снег мог лежать, не соскальзывая вниз под воздействием силы тяжести, изменило цвет, сделавшись незапятнанно-белым. Если отвлечься от проблем жилищно-коммунального хозяйства и того, что начинает твориться с наступлением зимы на российских дорогах, это было даже к лучшему, поскольку унылая грязно-серая гамма поздней осени уже успела всем порядком осточертеть.
С тех пор прошло уже десять дней, а снег, вопреки обыкновению, даже не собирался таять. Возвращаясь из города после тренировки, которую проводил в посещаемом изнывающими от избытка энергии и недостатка адреналина менеджерами спортивном клубе, Юрий с удивлением и растущим интересом заметил, что облюбованный Магомедом Расуловым тихий пригородный поселок перестал быть таким уж тихим и безлюдным. Впереди, как раз там, куда направлялся Якушев, темной кучкой толпился народ. Людей было немного, от силы человек пять, но все они энергично размахивали руками и орали так, что их было слышно за километр. Приглядевшись, Юрий установил, что это миниатюрное вече собралось у ворот коттеджа, расположенного через дорогу от дома уважаемого Магомеда.