– Э! – со смесью укоризны и пренебрежения воскликнул сидевший справа от Юрия личный телохранитель Магомеда Расулова.
Звали его Русланом; у него была фигура атлета и тяжелое лицо цвета старой бронзы с искривленным носом и приплюснутыми, замысловато изуродованными, будто изжеванными, ушами. В прошлом он выступал за сборную России по вольной борьбе, одно время увлекался боксом, чем и объяснялись описанные выше аномалии в его внешности. Идея хозяина вместо Абдула усадить за руль своего личного автомобиля неверного с ярко выраженной склонностью к злоупотреблению алкоголем явно казалась телохранителю абсурдной. Спорить с уважаемым Магомедом он, естественно, не отважился, но и притворяться, будто рад такой перемене, не стал. Всю дорогу Юрий ловил на себе его косые неприязненные взгляды, и при каждом маневре чувствовалось, что Руслан лишь огромным усилием воли, исключительно из уважения к хозяину, воздерживается от критических комментариев.
– Приехали, – проигнорировав возглас телохранителя, сообщил Юрий и выключил зажигание.
– Вижу, дорогой, – сказал с заднего сиденья Магомед Расулов.
Действительно, понять, что машина прибыла к месту назначения, было несложно: напротив, через стоянку, возвышался ярко освещенный стеклянный павильон автостанции, над которым в темном ночном небе горела сделанная метровыми буквами неоновая надпись: «ДОМОДЕДОВСКАЯ». Юрий с любопытством огляделся: он не был здесь уже очень давно, а с тех пор многое переменилось – увы, не только в архитектурном облике этого места, но и в его назначении, и в отношении к нему москвичей. Теперь в представлении общественности это были широко распахнутые ворота, через которые в столицу беспрепятственно проникали навьюченные взрывчаткой шахиды, поскольку именно сюда, проделав неблизкий путь и миновав бесчисленные милицейские кордоны, прибывали рейсовые автобусы из Махачкалы.
Где-то в глубине души Якушев ожидал увидеть здесь нечто вроде блокпоста времен второй чеченской: бетонные блоки, обложенные мешками с песком пулеметные гнезда, козлы с натянутой на них колючей проволокой, шлагбаумы с грозными надписями-предупреждениями и людей в камуфляже, касках и тяжелых бронежилетах, под дулами автоматов проверяющих у приезжих документы.
Ничего подобного в поле его зрения не наблюдалось. Автостанция была как автостанция – покрытая лоснящейся коричневой слякотью, обрамленная горами грязного, смерзшегося до железобетонной твердости снега площадка, стоящие в ряд автобусы, люди с баулами и сумками – в основном, нерусские, – снующие взад-вперед маршрутки, такси и нелегальные бомбилы, огни уличных фонарей, косо летящий снег и ни малейших признаков каких-либо мер безопасности – даже патрульных ментов, и тех не было видно.
Положа руку на сердце, Юрий не знал, хорошо это или плохо. С одной стороны, вроде бы, хорошо: официально никакой войны нет, жители Северного Кавказа – такие же россияне, как и коренные москвичи, и имеют полное право свободно и беспрепятственно передвигаться по всей территории Российской Федерации. Ну кому понравится, если его будут обыскивать всякий раз, когда он куда-нибудь приезжает, и на каждом шагу проверять у него документы? То-то, что никому. Тем более что для детальной проверки всех, кто прибывает в Москву через ее многочисленные вокзалы и аэропорты, не говоря уже об автомобильных дорогах, никакой милиции не хватит.
А с другой, как ни крути, взрывчатку-то везут! И не через упомянутые вокзалы и аэропорты, а именно через эту вот автостанцию, мимо кордонов, выставленных специально для того, чтобы не пропустить в город террористов с их смертоносным грузом.
Вообще, ситуация, с какой стороны на нее ни глянь, сложилась какая-то странная. Все вокруг буквально криком кричат о разгуле исламского терроризма, и это чистая правда: терроризм таки разгулялся не на шутку, и московским метрополитеном нынче пользуются только те, кто просто не в состоянии отказаться от его сопряженных со смертельным риском услуг. И при этом город живет себе обычной, повседневной жизнью, как будто никакого терроризма нет и в помине. Как будто все договорились делать вид, что ничего особенного вокруг не происходит, и постановили: раз бороться с терроризмом тяжело, опасно и дорого, ну его в болото – авось, само как-нибудь рассосется.
У Юрия Якушева хватало ума, чтобы понимать: при его уровне информированности всерьез рассуждать о политике просто смешно. Если отбросить негативные эмоции, причин для которых у него, оставившего на Кавказе свою юность, было как-нибудь побольше, чем у среднестатистического россиянина, он склонен был во многом согласиться с Расуловым: мирное отделение от России этого каменного осиного гнезда, именуемого Северным Кавказом – может быть, и не самый лучший, но зато самый простой и бескровный выход из положения. Конечно, расставшись с этим регионом, Россия утратит нечто большее, чем просто кучку камней, о которой давеча с такой горечью толковал уважаемый Магомед. В этой кучке, если покопаться, можно найти много полезного, от нефти до вольфрама, который там начали добывать еще при Советах. Теперь вольфрамовые рудники заброшены, и в этих упрятанных в каменном теле горы подземных городах гнездятся боевики, но при желании добычу полезных ископаемых можно возобновить. Потеряв Кавказ, Россия потеряла бы не так уж мало, но Юрий подозревал, что она смогла бы это как-то пережить: в конце концов, на огромном пространстве от Калининграда до Владивостока ежегодно разворовывают по три Кавказа, а Россия как стояла, так и стоит. А что до территориальной целостности и создания чреватого новыми осложнениями прецедента, так это пустая болтовня. Все, кто хотел отделиться, отделились давным-давно, а остальным неплохо и так. Ну на кой ляд сдалась полная независимость республике Марий-Эл или, скажем, Чувашии?
– Интересно, – прервал его размышления голос Магомеда Расулова, – автобус уже пришел? Руслан, дорогой, сходи, узнай.
– Но…
– Очень тебя прошу, – с легким нажимом добавил Расулов.
Одарив оставшегося за рулем Юрия еще одним неприязненным взглядом, Руслан тяжело полез из машины. Его можно было понять: помимо естественной ревности, он наверняка испытывал серьезные опасения за безопасность хозяина, который только что отдал приказ, прямо противоречащий обязанностям телохранителя. Предпринятая Русланом слабая попытка сопротивления прямо указывала на то, насколько глубоко это противоречие.
– Теперь я хочу еще раз попросить тебя, – заговорил Расулов, дав телохранителю отойти на приличное расстояние.
– Знаю, знаю, – непочтительно перебил его Якушев. – Клянусь тебе, я буду очень осторожен и постараюсь ничем не оскорбить чувства твоих гостей.
– Это очень важно, дорогой, – напомнил Расулов. – Родители мальчика – уважаемые люди, мои хорошие знакомые. Нельзя обидеть их подозрением, они мне этого не простят. Этот мальчик – наша надежда. Его ждет большое будущее, поверь. Он летит в Ливию, чтобы учиться в исламском университете. Тебе это о чем-нибудь говорит?
– Представь себе, да, говорит, – сдержанно огрызнулся Якушев.
Это действительно ему кое о чем говорило. Он запамятовал имя молодого муфтия, который, окончив упомянутый Расуловым университет, стяжал себе громкую славу уникального, единственного на весь Северный Кавказ знатока Корана и пользовался у земляков огромным авторитетом. Он призывал народ к миру, уверенный в том, что духовное звание защитит его от любых неприятностей. Его уверенность была небеспочвенной: до сих пор его коллег на Кавказе боевики не трогали, удовлетворяясь отстрелом милиционеров и военных. Он стал первым, и Юрий иногда сомневался в том, что его убили люди, пришедшие из леса. Не существовало лучшего способа настроить население против боевиков, чем свалить на них это чудовищное, с точки зрения правоверного, злодеяние. А о моральных и нравственных нормах, идущих вразрез с планированием и осуществлением подобной спецоперации, лучше не вспоминать: на войне как на войне, вот единственная заповедь, которой руководствуется в своих действиях находящийся при исполнении служебных обязанностей спецназовец.
– Ты, главное, сам не зевай, – сказал Юрий. – Университет университетом, гостеприимство гостеприимством, а если на нем или на ком-то из сопровождающих надет пояс шахида, санитарам и дворникам будет нелегко разобраться, кто из вас кто. Разделят то, что удастся собрать, приблизительно поровну, и родственникам, вместо того чтобы оплакивать покойника, придется гадать, на сколько процентов это их покойник, а на сколько – чужой.
– Умираем один раз, – равнодушно откликнулся Расулов.
Возразить было нечего. Юрий кашлянул в кулак, подвигался на сиденье и довольно громко произнес:
– Так, видеорегистратор работает, мои ребята уже прибыли и рассредоточились по местам. Вроде, все готово.
Расулов никак не отреагировал на этот набор бессмысленных высказываний. Юрий и не ждал ответа, поскольку обращался не к своему пассажиру, а к тем, кто, возможно, подслушивал их разговоры через спрятанные в салоне микрофоны. Упоминание о включенном видеорегистраторе, которого тут не было и в помине, и каких-то мифических «ребятах», якобы рассредоточившихся вокруг места предполагаемых событий, было сделано на случай возможной провокации. Настал великий день прибытия гостей, которых уже давно с нетерпением и тревогой ждали в доме Расулова, и Юрий, как мог, постарался подготовиться к торжественному моменту встречи.
В процессе подготовки приходилось иметь в виду по меньшей мере три варианта развития событий. Согласно первому, ожидаемые гости были подосланы недругами уважаемого Магомеда из числа его земляков и везли с собой взрывчатку, наркотики или оружие, чтобы подбросить все это добро в дом гостеприимного хозяина и сдать его со всеми потрохами ФСБ. Второй вариант предполагал, что гости – это просто гости, которых все та же ФСБ рассчитывает использовать втемную, без их ведома. Подложить взрывное устройство в багаж во время проверки где-нибудь на полпути между Махачкалой и станцией «Домодедовска