я» – пара пустяков для настоящих профессионалов, действующих с ведома и при полной поддержке силовых структур.
Взрывчатку и прочее могли подложить не по дороге, а прямо тут, на автостанции, во время захвата. Это тоже было несложно, и именно для предотвращения этого, третьего, варианта Юрий валял дурака, рассказывая басни про регистратор и засевших поблизости «своих ребят». Грубые проколы, допущенные на глазах у общественности, не нужны никому, и в самую последнюю очередь – ФСБ и тем, чьи интересы защищает эта структура. Они умеют действовать грубо, но, когда это возможно, предпочитают наносить удары исподтишка, так, чтобы все было шито-крыто. Юрий очень рассчитывал, что они постараются сохранить хорошую мину при плохой игре и откажутся от проведения операции при первых признаках того, что для них тоже приготовили ловушку.
– Журналисты вот-вот подъедут, – нанес завершающий штрих Юрий и, обернувшись, заговорщицки подмигнул Расулову.
Уважаемый Магомед в ответ только вздохнул. В его возрасте и положении такие игры уже не доставляют даже того сомнительного удовольствия, которое можно испытать от них в молодости. Но переживания господина Расулова не вызывали у Юрия сочувствия: не хочешь хлебать дерьмо – не лезь в политику. А если полез, не обессудь – жуй и нахваливай, проси добавки и улыбайся, потому что это – твоя работа, к которой ты так стремился. В общем, не все коту масленица, будет и Великий Пост…
Вернулся Руслан.
– Сказали, вот-вот подойдет, – сообщил он, открыв дверцу, а потом, почему-то передумав садиться, убрал уже просунутую в салон ногу и выпрямился. – Да вот и они.
На площадь, сверкая фарами и мягко сияя освещенными окнами, въезжал туристический «Неоплан». Он двигался плавно, с солидной неторопливостью, словно не ехал, а плыл по морю раскисшего, перемешанного с песком и соляными реагентами снега. Под широким ветровым стеклом белела заметная издалека табличка с надписью «Махачкала – МОСКВА». Расулов задвигался на заднем сиденье, и телохранитель, торопливо подойдя, распахнул перед ним дверцу.
Блюдя неписаный протокол, Юрий тоже вышел из машины. Налетевший порыв ветра пополам со снегом до костей прохватил ледяным холодом, и Якушев, поставив торчком воротник пальто, торопливо натянул перчатки. Он чувствовал себя довольно глупо в презентованном Расуловым черном деловом костюме и шикарном полупальто, имевшем то же происхождение. Эти дорогие тряпки мало того, что были ему непривычны и стесняли движения, еще и служили скверной защитой от холода: ветер гулял под ними как хотел, без труда добираясь до голого тела, а удавкой обвивший шею однотонный галстук плохо заменял шарф или высокий воротник любимого старого свитера. Но положение обязывало, и приходилось терпеть, как терпел Руслан и четверо его коллег, которые, высыпав из джипа сопровождения, редким частоколом окружили хозяина.
Автобус остановился, с шипением и мягким стуком открылись двери, и из теплого салона, ежась от пронизывающего холода, посыпались пассажиры. Кашлянув в кулак, уважаемый Магомед двинулся вперед с той же солидной и плавной неторопливостью, с какой автобус только что заруливал на стоянку. Охрана последовала за ним, настороженно вертя головами из стороны в сторону. Ребята немного нервничали, и их можно было понять: место было людное и не самое спокойное в Москве. Да и случай выдался редкий, можно сказать, исключительный. Обычно гости добирались до дома Расулова самостоятельно; за наиболее дорогими и уважаемыми из них Магомед посылал водителя на «мерседесе». Сам он за ними не ездил никогда – во-первых, чтобы соблюсти достоинство, а во-вторых, чтобы не занимать место в машине, потому что его гости очень редко приезжали по одному.
Но сегодня привычный порядок был нарушен. Произошло это по настоянию Якушева, который прямо заявил: либо делай, что тебе говорят, уважаемый, либо оставайся при своем достоинстве и царских замашках, но без меня. Как и следовало ожидать, Расулов продемонстрировал истинную мудрость, безоговорочно приняв все поставленные Юрием условия. Якушев сделал ему соответствующий случаю комплимент, хотя в глубине души считал, что между хваленой мудростью кавказских старейшин и проявленным Расуловым здравым смыслом все-таки существует некоторая разница.
Усталый водитель открыл люки грузовых отсеков, из-за чего автобус мигом сделался похожим на странного жука с растопыренными жестяными надкрыльями. Вокруг него, как муравьи вокруг дохлого животного, сгрудились, засуетились, растаскивая свои мешки и чемоданы, а заодно разминая затекшие после многочасового сидения в салоне мышцы, полусонные пассажиры. Наконец, Юрий заметил отделившуюся от общей массы троицу, к которой направлялся уважаемый Магомед.
Стройный чернявый паренек лет семнадцати, на переносице которого прискорбным свидетельством его усердия поблескивали очки в тонкой стальной оправе, по всей вероятности, и был тем самым абитуриентом ливийского исламского университета, на которого возлагал такие большие надежды господин Расулов, а вместе с ним, по его словам, и все народы Северного Кавказа. Юношу сопровождали двое людей постарше, одетые подорожному просто, но вполне прилично и даже с некоторым лоском. Вид у них был вполне городской, но Юрий на этот счет нисколько не обманывался: очень многие полевые командиры и даже рядовые боевики, сбрив бороды и сменив камуфляж на цивильное платье, выглядят как денди, особенно после того, как незагорелые (все из-за той же бороды) щеки и подбородок сровняются цветом с другими частями лица.
Расулов по очереди обнял всех троих. От внимания Якушева не укрылось то обстоятельство, что он в нарушение законов гостеприимства не просто обнимает их, но мимоходом еще и ощупывает в районе поясницы, проверяя, не притащил ли и впрямь кто-нибудь из них на себе килограммов, этак, пять тротилового эквивалента. Поскольку никаких эксцессов не последовало, можно было считать, что поясов со взрывчаткой на гостях нет.
Юрий огляделся, но не заметил никаких признаков готовящегося захвата. Значит, либо ничего подобного не планировалось, либо ему удалось спугнуть эфэсбэшников своими страшилками про видеорегистратор, засаду и, главное, журналистов.
Обнимая гостей за плечи, дружески похлопывая и живо обмениваясь с ними репликами на родном языке, Расулов увлек их к машинам. Проходя мимо Якушева, один из них, тощий жилистый мужчина лет пятидесяти со щегольски подстриженными, подбритыми в ниточку усами небрежно обронил:
– Сумки возьми, дорогой.
Сказано это было вполне дружелюбно, но с легким оттенком надменности. Да и во взгляде кавказца сквозило снисходительное превосходство, основанное не на том, что он был сильнее, умнее, богаче или образованнее Юрия, а на том, что он был мусульманин с Северного Кавказа, а Якушев – коренной москвич с неопределенными взглядами на религию. Это было превосходство, полученное по праву рождения, превосходство господина над рабом – мнимое, разумеется, но оттого ничуть не менее оскорбительное. От него так и разило оголтелым расизмом, и Якушеву стоило большого труда промолчать.
К тому же, по существу поступившего предложения возразить было нечего. Расулов был большой человек, хозяин и занимался приемом гостей; гости были в гостях и пользовались всеми благами, которые мог им предоставить уважаемый Магомед, в том числе и услугами носильщика. Охранники охраняли, телохранитель Руслан тоже бдительно нес службу; носильщика как такового в пределах досягаемости не наблюдалось, и эта малопочтенная роль автоматически отводилась водителю – то бишь Юрию. Да и потом, в личные водители к Расулову он напросился именно ради получения этой роли, так что жаловаться было не на кого и не на что.
Багажа было немного: всего две сумки, правда, довольно туго набитые, и чемодан на колесиках. Обвешавшись этим добром, Юрий поспешил к «мерседесу». Открыв багажник, он побросал сумки внутрь и посмотрел, как там гости.
Гости были в порядке. Свято блюдя достигнутую договоренность, уважаемый Магомед вешал им на уши какую-то лапшу, указывая руками во все стороны и что-то горячо втолковывая. Все четверо стояли спиной к машине – что, собственно, и требовалось доказать.
Делая вид, что старательно укладывает багаж, Юрий расстегнул первую подвернувшуюся под руку сумку и запустил туда руку. Ладонь ужом заскользила среди тряпок, каких-то пакетов и свертков, ощупывая их, взвешивая и оценивая: не то, не то, это тоже не то, и это тоже… Потратив на беглый осмотр пару секунд, Юрий убедился, что в сумке нет ничего подозрительного, застегнул ее и взялся за вторую.
Там тоже ничего не обнаружилось, как и в чемодане, который, на счастье Якушева, был из самых дешевых, без кодовых и прочих замков, обычно доставляющих больше хлопот и неприятностей хозяевам, чем ворам. Уповая на то, что владельцы багажа не заметят, что в их вещах кто-то рылся, Юрий застегнул чемодан, задвинул его в дальний угол багажника и опустил крышку.
Ее мягкий стук послужил сигналом. Прервав свои объяснения, Расулов повернулся к машине лицом и сделал приглашающий жест в ее сторону. Все четверо двинулись к «мерседесу», и тут произошла небольшая заминка: охранник Аман, тот самый, что так восхищался навыками Якушева в метании ножей, подошел к хозяину, взял его за рукав и, отведя в сторонку, что-то такое зашептал ему на ухо, откровенно поглядывая при этом на Юрия.
«Заметил, зараза», – подумал Якушев.
– С ума сошел, слушай! – громко и возмущенно ответил Аману уважаемый Магомед. – Думай, что говоришь!
Аман отступил, почтительно склонив голову. Гости начали рассаживаться, и Юрий вернулся к исполнению своих лакейских обязанностей: ввиду количества прибывших Руслану предстояло пересесть в джип сопровождения, так что вся нагрузка по открыванию дверей легла на плечи свежеиспеченного водителя.
Наконец, с посадкой было покончено. Последним в машину погрузился Расулов. Он опустился на переднее сиденье, и уже успевший порядком закоченеть на холодном ветру Юрий почтительно закрыл за ним дверцу.