Дождавшись приветственного кивка полковника, Берий снова опустился на стул. На столе перед ним стояли две чашки, и, подойдя, Томилин с удовольствием обнаружил внутри них крепкий черный кофе, который здесь, в Останкино, был весьма и весьма недурен.
– Очень кстати, – сказал он, усаживаясь и придвигая к себе чашку. – Не дали выспаться, черти, а тут еще эта погода… Прямо на ходу засыпаю.
– Да, погода… – Обернувшись, Берий посмотрел в окно, за которым в серо-белой мельтешащей круговерти едва виднелся смутный, помеченный рдеющими красными огоньками силуэт телебашни. – В аэропортах все рейсы отменили, народ кишмя кишит, спят прямо на полу, а в Домодедово, представляешь, еще и свет вырубился – линия не выдержала, оборвалась. Конец света!
«Туда бы еще бомбу, – подумал Томилин. – Вот была бы каша!»
Он немного испугался, поймав себя на том, что едва не произнес это вслух. Мысли о задуманном деле не оставляли его ни днем, ни ночью и были такими неотвязными, что мало-помалу начали превращаться в навязчивую идею. Иногда полковнику даже казалось, что взрыв в аэропорту для него уже не столько средство достижения поставленной цели, сколько цель как таковая. Она щекотала самолюбие, бросала вызов профессионализму, а все прочее – триумфальное раскрытие громкого дела с широким общественным резонансом, повышение, генеральские погоны, полученные из рук самого президента, и сумма, на которую придется раскошелиться свежеиспеченному замминистра Асташову, – было просто приятным дополнением к победе, о которой никто никогда не узнает.
– Да уж, конец света, – проворчал он саркастически и глотнул кофе. – Двадцать первый век, Москва, и посмотри, что натворил обыкновенный снегопад! Такое впечатление, что кому-то там, наверху, – он ткнул указательным пальцем в потолок, – мы до смерти надоели, и нам решили для начала подрезать крылышки, чтоб не порхали, а ползали по земле, как нам и полагается от природы. Сперва из-за вулкана летать не могли, теперь вот это… Ладно, будем считать, что о погоде мы поговорили. Время не ждет, так что я, если позволишь, сразу перейду к делу.
Берий подобрался и для пущей важности посмотрел на часы.
– Да, – сказал он деловито, – действительно, дела сами собой не сделаются.
– А жаль, верно? – сказал Томилин и с улыбкой сделал еще один глоток. – Ах, хорош кофеек! Будто заново родился, честное слово. Что у вас слышно о вчерашнем происшествии? Я имею в виду ту машину, что сгорела на Юго-Западе.
– Это в которой три трупа – мужчина, женщина и ребенок? – хищно оживился Берий. – «Десятка», да?
– Угу, – держа у губ чашку, подтвердил Томилин.
– Да ничего конкретного, – раздраженно буркнул продюсер. – Менты виляют, отмалчиваются – ни бе, ни ме, ни кукареку. В самом начале один майор ДПС сгоряча брякнул, что, мол, машину расстреляли из автоматического оружия и подожгли, а уже через полчаса ГИБДД все это официально опровергла. Их пресс-секретарь мямлит что-то невразумительное о каком-то коротком замыкании, но даже эту версию просит не озвучивать: мол, обстоятельства не установлены, надо-де подождать заключения экспертов, и прочее в том же роде…
Томилин поставил чашку на блюдце, промокнул салфеткой губы и, положив на колени свой портфель, извлек оттуда тощую пластиковую папку бледно-голубого цвета.
– С тебя причитается, – сказал он и, снисходительно улыбаясь, со шлепком бросил папку на стол. – Эксклюзив! Бомба!
– Что это? – не прикасаясь к папке, спросил Берий.
«Ах ты, засранец», – подумал Александр Борисович.
– Информашка, – сказал он ровным голосом. – По вчерашнему происшествию. Ты – первый и пока единственный, кто ее получил.
– Ага, – сказал Берий. Тон у него был многозначительный. – Эксклюзив, говоришь?
Полковник не удостоил его ответом. Смерив Александра Борисовича пристальным взглядом, Берий вынул из папки лежавшие там бумаги и начал читать.
– О, – сказал он, пробежав глазами пару абзацев, а через некоторое время добавил: – Ого! Это правда? – спросил он, дочитав до конца.
– Это надо, – твердо ответил Томилин.
Берий вздохнул, убирая бумагу обратно в папку.
– Правда и ложь, вы не так уж несхожи, – грустно процитировал он.
– Вчерашняя правда становится ложью, вчерашняя ложь превращается завтра в чистейшую правду, в привычную правду, – закончил цитату полковник и добавил в прозе: – Кто бы сетовал! Это ведь твоя работа.
– А это – твоя? – предположил Лаврентьев, брезгливо приподняв за уголок бледно-голубую папку.
– Много будешь знать – скоро состаришься, – сказал Томилин. – И помрешь раньше времени. Думай, что говоришь, пресса! Я вообще не понимаю, чем ты недоволен, – погасив огонек холодной угрозы в глазах, продолжал он спокойным, будничным тоном. – Фактическая сторона дела изложена верно, в ближайшее время основная часть этой информации будет озвучена официально, со ссылками на данные экспертизы и показания свидетелей. Ты получишь ее на общих основаниях, одновременно со всеми остальными средствами массовой информации – правда, в несколько урезанном, причесанном и приглаженном виде. Чего ты не получишь, так это возможности первым рассказать стране горячую новость и заработать еще сколько-то очков в вашей вечной грызне за рейтинги. Ну, и еще вот этого…
Он показал собеседнику открытый портфель, из которого бесстыдно выглядывал уголок незапечатанного почтового конверта. При виде него на бледных губах продюсера заиграла блудливая улыбочка.
– Ты умеешь быть убедительным, – сказал он.
– А то, – хмыкнул Томилин. – Не в собесе работаю.
– Достал ты со своим собесом… – Выложенный на стол конверт исчез так незаметно, словно Александр Борисович пил кофе не с продюсером новостного телевизионного канала, а с именитым иллюзионистом. Берий под столом открыл конверт, заглянул в него и скроил кислую мину: – М-да…
Томилин ответил ему пустым, ничего не выражающим взглядом, и Лаврентьев, поняв намек, молча спрятал деньги в карман: он был не в том положении, чтобы торговаться, и прекрасно об этом помнил. Кроме того, жаловаться ему было не на что: за такие новости журналисты обычно не получают деньги, а платят сами.
– Еще один момент, – сказал Александр Борисович. – Мне может понадобиться твоя съемочная группа.
– Еще кто-нибудь собирается погибнуть от рук террористов? – иронически приподнял бровь Берий.
– Прикуси язык, – осадил его полковник. – И вообще, ничего подобного. Это просто личная просьба. Надо, чтобы люди с телевидения пришли, отсняли материал, а потом отдали его мне и тихо испарились. Разумеется, за отдельную плату.
– Звони, – пожав плечами, равнодушно сказал Берий.
Крепкий черный кофе помог лишь отчасти. Сонливость так и не прошла, атмосферный столб ощутимо давил на мозги, но, меся ногами снег по пути к своей машине, полковник Томилин чувствовал себя именинником. Все шло так, как должно идти, и даже чуточку лучше; события, люди, мнения и разговоры цеплялись друг за друга плотно, как части правильно собранной головоломки. Не далее как позавчера его превосходительство генерал-майор Бочкарев дал официальное «добро» на проведение операции, даже не подозревая, на что, собственно, соглашается. Он думал, что отдает приказ о дискредитации Магомеда Расулова, и только. Александр Борисович намеревался этот приказ выполнить, но упомянутая дискредитация была всего лишь небольшой и далеко не первостепенной частью его собственного плана. Асташов был полностью готов к употреблению, и даже поселившийся в доме уважаемого Магомеда отставной спецназовец Якушев перестал тревожить полковника. Он больше не был раздражающей помехой, ему тоже нашлось место в составляемой Томилиным мозаике, и теперь настало время его на это место установить.
Александр Борисович уселся за руль, запустил двигатель и, пока тот прогревался, сверился с бумажкой, на которой рукой капитана Куницына был записан домашний адрес Якушева. Поскольку полковник собирался вплотную заняться этим любопытным персонажем, мысли его естественным порядком перескочили на то, что Куницыну удалось выжать из покойного подполковника милиции Джафарова.
Узнать же удалось следующее. Как всякий нормальный мент, Джафаров был слегка нечист на руку и в свое время, как и следовало ожидать, влип в некрасивую историю, которая при удачном раскладе могла стоить ему погон, а при неудачном – свободы. Из этой истории его вытащил земляк – молодой, набирающий силу столичный бизнесмен кавказского происхождения Марат Дзгоев.
Это была предыстория. История как таковая началась, когда Дзгоев со своей строительной компанией выхватил из-под носа у сильного конкурента заказ на строительство каких-то олимпийских объектов в Сочи. Конкурент, к тому времени уже числившийся не только в списке самых богатых и влиятельных людей России, но и в депутатах Государственной Думы, такой обиды, разумеется, не стерпел и решил разобраться с наглецом по старинке – раз и навсегда. Знакомый чиновник из кремлевской администрации по дружбе подсказал, к кому обратиться, и заказ был сделан.
Тут-то на сцене и появился Якушев. Подрядчик, директор одного из частных охранных предприятий столицы, случайно встретил его на улице. Якушев только что уволился из армии и пребывал в откровенно бедственном положении человека, не знающего, куда себя девать и на какие средства существовать в дальнейшем. Поскольку упомянутый директор ЧОПа когда-то был его ротным командиром, да не где-нибудь, а в Чечне, и не когда-нибудь, а в далеком двухтысячном, Якушев с радостью согласился помочь ему в деликатном деле, заодно решив и свои финансовые проблемы.
Тут следовало бы заметить, что этот самый командир был большая сволочь, поскольку с самого начала рассчитывал использовать своего фронтового товарища в качестве одноразового исполнителя: сделал дело, получил пулю в затылок и свободен. Эта дурно пахнущая затея вполне могла увенчаться успехом, если бы не один крошечный просчет: поручая ликвидацию Дзгоева Якушеву, директор ЧОПа не знал, что в юности они были закадычными друзьями и даже ухаживали за одной девушкой (на которой Дзгоев, к слову, женился). Поставленный перед необходимостью одним махом разделаться и со старым другом, и со старой любовью, Якушев (кличка «Спец») вышел из-под контроля и пустился во все тяжкие, по ходу дела демонстрируя не только отменную спецподготовку, но и недюжинный ум. Трупов после него осталось, как после локального вооруженного конфликта; рядовые быки не в счет, но и список жертв с именами и репутацией тоже впечатлял. Та поросшая густым быльем история стоила жизни одному чиновнику кремлевской администрации, одному депутату Госдумы, одному олигарху, одному процветающему директору ЧОПа и одному старому мокрушнику, который всю жизнь играючи водил за нос правоохранительные органы, без единой судимости ушел на покой и получил свое, когда, соблазнившись высоким гонораром, попытался убрать Спеца.