– Я все-таки хотел бы уточнить некоторые моменты, – упрямо наклонив голову, продолжал лезть на рожон пустившийся во все тяжкие Асташов. При этом он как бы смотрел на себя со стороны и поражался: господи, да неужто это и впрямь я?! Вот дела-то, кто бы мог подумать!..
– Какие еще, в ж…, моменты? – устало и пренебрежительно произнес ДТШ.
– Я так понял, что вы намерены уволить меня, потому что вам не понравилось мое выступление на коллегии…
– Экстремистская выходка, – уточнил Антонов. – Форменный дебош.
– Это ваше мнение, – заметил Игорь Геннадьевич. – И подписать приказ о моем увольнении – ваше право. А я, в свою очередь, имею право оспорить ваше решение в судебном порядке.
– На здоровье, – отмахнулся Антонов. – Совсем свихнулся, – неизвестно кому пожаловался он.
– А за что, собственно, вы намерены меня уволить? С какой формулировкой?
– Не волнуйся, формулировку подыщем такую, что тебя с ней грузчиком на овощной склад не примут. Раздавлю, как червяка, чтоб другим неповадно было!
– Спасибо, – сказал Асташов. – Вот теперь мне все ясно. Можете не трудиться, «чтоб другим неповадно было» – отличная формулировка. Исчерпывающая, я бы сказал. – Он заставил себя улыбнуться, чувствуя, что вместо улыбки у него получается волчий оскал. Впрочем, это тоже было кстати. Момент истины настал, и Игорь Геннадьевич неожиданно осознал, что страх улетучился, а на смену ему пришло какое-то холодное, лютое наслаждение. Медленно, как герой вестерна, тянущийся к кобуре с верным кольтом, он сдвинул назад полу пиджака и так же медленно, растягивая удовольствие, вынул из чехла диктофон. – А этого ты не нюхал?! – дословно цитируя Томилина, с торжеством воскликнул он, не забыв своевременно остановить запись. – Давай, зови эту б…дь из приемной, диктуй свой вонючий приказ! Ты у меня в зале суда сожрешь его всухомятку вместе с этой записью!
– Ты меня этой фальшивкой не пугай… – грозно начал заметно полинявший при виде его предусмотрительности Антонов, но Игорь Геннадьевич не дал ему договорить.
– Насчет фальшивки расскажешь судье. А я предъявлю акт голосовой экспертизы. У меня, чтоб ты знал, есть друзья, которые могут ее провести. А тебе, тупому борову, устроить ха-а-арошую проверку на служебное соответствие. По всем статьям, по всей строгости закона! Вот интересно, кто после этого станет место грузчика искать, я или ты? Подумай хорошенько, козел, прежде чем что-то предпринимать. Чао, белла!
Не дожидаясь ответа, он покинул кабинет, напоследок с наслаждением ахнув дверью так, что секретарша за своим столиком подскочила и выронила флакончик с лаком для ногтей. В приемной резко запахло ацетоном, секретарша с кудахтаньем кинулась оттирать лак с приготовленных на подпись министру документов.
– Всего доброго, – вежливо сказал ей Игорь Асташов и вышел из приемной, чувствуя себя Цезарем, ведущим легионы на Рим.
Глава 14
– Умри, но не сдавайся, наши танки на подходе. Чао, белла! – бодрым голосом закончил напутственную речь полковник Томилин и, пока этот слюнтяй снова не начал жаловаться и канючить, прервал соединение.
Получилось вроде бы неплохо – энергично, сжато и по существу. «Ребята, не Москва ль за нами? Умремте ж под Москвой…» Тьфу-тьфу-тьфу, не приведи господи…
Держась поодаль от стен, чтобы не испачкаться, Александр Борисович вышел из голой, густо припорошенной известковой пылью кухни в такую же голую, погребенную под наслоениями извести прихожую. На замусоренный грязно-белый пол из дверей гостиной падал косой четырехугольник непривычно яркого электрического света, по полу змеились испачканные белым провода.
– Пока русские сами, по доброй воле не уйдут с Кавказа, мира в наших горах не будет, – доносился оттуда молодой мужской голос, говоривший с кавказским акцентом. – Так думаю не я один, так думают многие. Это не вражда к русским, это законное желание самим решать свою судьбу. Я не хочу войны, не хочу никого убивать, не хочу жить в лесу, как зверь. Поэтому я здесь, как и многие мои земляки. У нас дома работы нет, а я должен зарабатывать, чтобы помогать отцу содержать семью. Так велят наши обычаи, такова воля всемогущего аллаха…
– Достаточно, – сказал Александр Борисович, входя в комнату. Старательно держась спиной к объективу, он пожал интервьюируемому руку, слегка приобнял за плечи, и только потом посмотрел на часы. До возвращения остальных гастарбайтеров оставалось еще минут сорок, но им ничто не мешало передумать и нагрянуть сюда раньше времени. – Молодец, Магомет, ты говорил как настоящий взрослый мужчина. И этот костюм тебе к лицу.
– Угу, – зачехляя громоздкую профессиональную камеру с логотипом телеканала на боковой стенке корпуса, иронически поддакнул тощий рыжий оператор. – Вылитый боевик!
Сказано было, что называется, не в бровь, а в глаз. В необмятом камуфляжном костюме, из-под которого выглядывал черный свитер с высоким горлом, с густым черным пушком на румяных щеках Магомет Евлоев выглядел не как настоящий боевик, но как юнец, мечтающий стать им, когда еще немного подрастет. Проблема с костюмом решилась сама собой: оказалось, что другой приличной, чистой одежды у парня нет, и что необходимость хитрить, таким образом, отпала сама собой.
Полковник тоже был одет в камуфляж. Мальчишку это не удивило: он привык видеть людей, одетых именно таким образом, и сам предпочитал одеваться в стиле «милитари» – не в погоне за модой, как его московские сверстники, а потому, что это было удобно и практично. Кроме того, тема документального фильма, который якобы снимал Томилин, предполагала, что ведущий должен разыгрывать из себя этакого героического охотника за информацией, милитаризованного в силу производственной необходимости правдолюба, который привык спать на голых камнях под открытым небом и вести репортажи из обстреливаемых развалин. Конечно, настоящие журналисты намеренно избегают наряжаться в хаки и камуфляж, дабы не быть подстреленными по ошибке, но откуда сопляку об этом знать? Пусть считает Александра Борисовича неумным чудаком, если ему от этого легче. Зато в кадре взрослый мужчина в камуфляже, обнимающий на прощанье точно так же одетого юношу, будет выглядеть правдоподобно и вполне однозначно, особенно после этих слов насчет обычаев и воли всемогущего аллаха…
– На себя посмотри, – строго одернул он излишне разговорчивого и не в меру ироничного оператора. – Бородищей зарос, как дикобраз, штаны камуфляжные… Думаешь, среди кавказцев рыжих нет? Да навалом!
Магомет Евлоев хихикнул. Хмурый осветитель собирал свои штативы и провода, ворча по поводу известки, которую теперь придется отовсюду оттирать. Положив на плечо юноше руку, Томилин отвел его в сторонку и, достав из нагрудного кармана, веером развернул перед ним пять тысячерублевых купюр.
– Гонорар восходящей звезде документального кино, – сказал он, уже не заботясь о каком-либо правдоподобии, поскольку дело было сделано, а парнишка явно не отличался качествами, необходимыми для успешного выживания в большом городе. – А ты точно ничего не говорил своему бригадиру?
– Он стал бы меня отговаривать, – просто ответил Магомет. – У него непростая судьба, он воевал, сидел в тюрьме и больше никому не верит – ни своим, ни русским.
– Понятно, – с сочувственным видом кивнул Томилин. – Его опыт драгоценен, и ты его учел – не ушел в лес, не стал повторять ошибки, за которые Марат заплатил кровью и сломанной судьбой. Но его советы, основанные на этом опыте, тебе ни к чему – у тебя другой опыт, свой, и ты в свои двадцать лет видишь дальше, чем он в свои сорок. Я правильно тебя понял?
– Более или менее, – смущенно улыбнулся юноша. – Я уважаю старших, но…
– Но иногда они говорят и ведут себя, как ослы, – дружески посмеиваясь, подсказал Томилин. – Эта проблема стара как мир, дружище. Не ломай над ней голову, она оказалась не по зубам даже самым мудрым из людей. Просто живи своим умом и не зевай. Ну, будь здоров, – заторопился он, видя, что телевизионщики уже привели свое барахло в транспортное состояние, – нам еще надо успеть кое-что отснять. Да, чуть не забыл. Мне иногда бывает нужен расторопный помощник. Ты как, не против? Сумеешь раз в неделю отлучиться на часок?
– Думаю, Марат не станет возражать, если это будет не слишком часто, – кивнул Магомет.
– Тогда держи. – Томилин протянул ему новенький мобильный телефон. – И не спорь, пожалуйста! Гордость гордостью, но в Москве без связи нельзя. Если не хочешь принять от меня подарок, считай, что я просто выдал тебе рабочий инструмент. Думаешь, у меня много лишнего времени, чтобы каждый раз приезжать сюда и сигналить под окнами? Звони, кому хочешь, говори, сколько угодно, только не забывай вовремя пополнять счет: ты можешь понадобиться мне в любую минуту, и у меня нет желания выслушивать сказочки про абонента, который находится вне зоны доступа. Усвоил?
– Да, – кивнул Магомет, пряча телефон в карман. На его лице не было радости дикаря, получившего блестящую игрушку; мобильный телефон был для него одним из благ цивилизации, о которых он прекрасно знал, но которые не мог себе позволить из-за вечной напряженки с финансами.
– Тогда пока, – сказал Томилин, протягивая для пожатия руку.
– До свидания, уважаемый, – сказал Магомет, пожав ее с должным почтением.
На лестничной площадке между первым и вторым этажами полковник догнал телевизионщиков, которых по его просьбе выделил Берий. Услышав его шаги, рыжий оператор замедлил шаг и обернулся. На его бледных губах играла блудливая улыбочка, которую Александру Борисовичу едва ли не каждый день приходилось видеть на лицах самых разных, далеко не всегда знакомых друг с другом людей. Всех их, несхожих между собой, занятых в различных сферах человеческой деятельности и придерживающихся различных, порой диаметрально противоположных взглядов, объединяло одно: они точно знали, что деньги не пахнут.
Не тратя лишних слов, полковник извлек из внутреннего кармана портмоне и честно расплатился с охотниками за сенсациями. Улыбка оператора стала удовлетворенной, не утратив, впрочем, первоначальной блудливости.