– Я вовсе не обязан вам что-то рассказывать, – объявил господин продюсер.
Он уже немного оправился от испуга, и Юрий с грустью подумал, что телевидение ухитрилось-таки существенно изменить человеческую психологию. В наши дни невозможно включить телевизор без того, чтобы на экране кто-нибудь в кого-нибудь не тыкал пистолетом. Вид огнестрельного оружия стал таким привычным, что оно уже не ассоциируется со смертельной угрозой, а воспринимается как актерский реквизит: такой ствол я видел в таком-то сериале, а такой – в другом… Сидевший перед Юрием очкастый клоун просто не верил, что направленный на него пистолет может выстрелить – здесь, в большом, светлом, оборудованном по последнему слову техники, хорошо охраняемом здании, в двух шагах от симпатичной секретарши, телефона и кнопки экстренного вызова охраны.
– Не обязан, – согласился Юрий. – Но уверен ли ты, что на самом деле этого не хочешь? Поверь, пара ударов по почкам сделала бы тебя намного более разговорчивым, потому что я умею бить, а ты явно не умеешь держать удар и терпеть физическую боль… Правда?! – спросил он, резко подавшись к собеседнику через стол.
Лаврентьев пугливо отшатнулся.
– Правда, – констатировал Юрий. – Мараться об тебя у меня нет ни малейшего желания, но, если заставишь… В общем, не советую. Ладно, ты пока соберись с мыслями, а я тем временем поделюсь с тобой кое-какими догадками. Томилин работает в ФСБ, верно? А ты работаешь на него – ну, скажем так, сотрудничаешь время от времени. Из-за денег или потому, что он тебя чем-то шантажирует – неважно. Важно, что на днях он передал тебе информацию об убийстве подполковника Джафарова, и ты по его указке пустил ее в эфир. Ты еще не получил повестку в суд по поводу этого дела? Так вот, получишь. Магомед Расулов намерен снять с тебя за клевету последние штаны, и, поверь, он своего добьется. Но сейчас это наименьшая из грозящих тебе неприятностей. Наглое, циничное преступление – так, кажется, ты сказал? А группу свою ты направил в район Ленинградки по просьбе Томилина, верно? Хочешь, назову точный адрес, по которому они работали? Хочешь, скажу, что они снимали? А заодно объясню, кто и почему устроил им эту аварию. Это, конечно, только мои догадки, наверняка все это знают только два человека – Томилин и ты. Только двое! Это тебе ни о чем не говорит?
– Не может быть! – ахнул Лаврентьев.
Юрий вдруг понял, на кого он похож: на Берию, вот на кого.
– Чего не может быть? Того, что сотрудник ФСБ, вместо того чтобы заниматься делом, по заказу сверху шьет террористическую деятельность невиновному человеку? Того, что по ходу этого дела он одного за другим шлепает совершенно посторонних людей, которые даже не подозревают о его существовании – сторожа в загородном доме, подполковника милиции, парочку телевизионщиков? Или того, что после всего, что уже сделано, он сочтет небесполезным заткнуть рот еще и тебе? Ты ведь у нас особенный, верно? Ты ему честно помогал, ты не затевал ничего, что могло бы ему повредить, ты готов хранить молчание и даже пытаешься это делать… За что же тебя убивать? Неужели только за то, что слишком много знаешь? Полно, за это ведь не убивают, правда? Никогда не убивали и сейчас не убивают. А если и убивают, то где-то далеко и, уж конечно, не тебя. Кто же посмеет поднять руку на продюсера задрипанного телеканала!
– Но что же делать? – пролепетал Лаврентьев, очень своевременно и благоразумно оставив в стороне вопрос о полномочиях Юрия.
– Во-первых, рассказать все, что тебе известно о Томилине и об этом деле, – сказал Якушев. – Это нужно для того, чтобы пережить нашу встречу. Ведь до всего остального, согласись, еще надо дожить. Ну, а потом, как говорится, ноги в руки. Мобильник отключи, а лучше выбрось – по нему тебя найдут хоть на Таити, машину оставь на стоянке, домой не суйся, расплачиваться старайся только наличными… ну, я не знаю, купи себе в ларьке какой-нибудь детективный роман, там все подробно описано.
– Что же, вот так все бросить и бежать?
– Или так, или вперед ногами, – подтвердил Якушев. – Не волнуйся, долго бегать не придется. Если твой Томилин станет продолжать в том же духе, долго на свободе он не проживет. Ты можешь и дальше хранить лояльность по отношению к нему в расчете на то, что он тебя пожалеет. В общем-то, мне твой рассказ уже ни к чему: главное – фамилию – ты сказал. А найти среди сотрудников ФСБ Александра Борисовича Томилина – дело техники. Но, если ты мне не нужен, ты мне действительно не нужен. Совсем, понимаешь?
Отложив пистолет, он вынул из одного кармана куртки ком пластита, а из другого – свой детектор электромагнитного излучения. Детектора было жаль, когда-нибудь впоследствии он мог еще пригодиться, но то, что Юрий минуту назад сказал Лаврентьеву – что до «впоследствии» еще надо дожить, – в полной мере касалось и его самого.
– Это взрывчатка? – испуганно поинтересовался Лаврентьев.
– Угу, – рассеянно ответил Юрий, разминая тугой ком обеими руками.
– Вы террорист?
– Не-а. Просто мимо проходил. Дай, думаю, загляну, взорву к чертовой матери одного поганого продюсера вместе со всем его поганым каналом, а заодно и с половиной этажа…
– Но это и есть терроризм!
– Правда? А я и не знал… – Юрий вдавил детектор нижней частью корпуса в сероватый ком взрывчатки и критически оглядел дело своих рук. Он подумал, не присовокупить ли к получившейся нелепой конструкции еще и детонатор, но отказался от этой мысли: еще, чего доброго, и впрямь рванет. – Спасибо, что предупредил, в другой раз буду осторожнее. А пока – пока.
Он положил руку на рукоятку пистолета. Лаврентьев вздрогнул.
– Прекратите, умоляю! Что вы в самом деле, нельзя же так сразу… Вам нужен Томилин? Да ради бога, о чем речь! Я все скажу и… и чтоб он сдох, сволочь! Неужели это действительно его работа?
– Ты о съемочной группе? Даже не сомневайся. Кто другой стал бы просто так, от нечего делать, рисковать, подрезая им тормозной шланг? Его, его… Ну, ты будешь говорить? Диктофон есть? Давай, говори прямо в него, и без глупостей – мозги вышибу.
Когда Лаврентьев закончил, Юрий усадил его обратно за стол и водрузил перед ним свою поделку – комок пластита с торчащим из него детектором. Поскольку Вадим Викторович был телевизионщик и наверняка хоть что-то смыслил в электронике – по крайней мере, мог отличить пульт управления телевизором от вольтметра, – Юрий развернул детектор так, чтобы Лаврентьев видел только заднюю стенку корпуса да рдеющую наверху красную точку светодиодной лампочки.
– Это датчик движения, – непринужденно сообщил Якушев. – Можешь разговаривать по телефону, писать, работать на компьютере, курить – в общем, что хочешь. Но, если попытаешься покинуть кресло и выйти из поля зрения датчика… В общем, лучше не пробуй, а то даже похоронить будет нечего. В датчик встроен радиоуправляемый детонатор – что ты хочешь, двадцать первый век! Поэтому, если ты скажешь по телефону что-то лишнее и я замечу, что охрана или кто-то еще проявляет к моей персоне повышенное внимание, я просто возьму телефон, – он вынул из кармана и показал Лаврентьеву мобильник, – и наберу известный мне номер. Звонка ты не услышишь, зато верхолазы намучаются, снимая твои кишки с верхушки телебашни.
– А…
– Сорок минут. После этого устройство автоматически деактивируется. От души советую прислушаться к моему мнению и поскорее уехать из города. Бомбу прихватишь с собой и утопишь в каком-нибудь болоте, незачем ей тут народ пугать. Все понял? Тогда будь здоров. И подыщи, наконец, себе приличную работу…
– Где-то здесь, – сказал капитан Куницын, вглядываясь в экран стоявшего у него на коленях ноутбука.
– Да что ты говоришь! – саркастически восхитился полковник Томилин, загоняя свой внедорожник на просторную стоянку перед Останкинским телецентром. – Не могу поверить, что продюсер телевизионного канала находится на своем рабочем месте!
– Здесь – это не в телецентре, – удивив его, сказал Куницын. – Это прямо здесь, на парковке.
– Да ну! – не поверил Александр Борисович. – Дай-ка взглянуть.
Куницын с готовностью развернул к нему ноутбук. Полковник заглушил двигатель и вгляделся в схематичное изображение городских улиц на экране. Схема была дана с сильным увеличением, так что Александр Борисович видел только пару проездов, парковку, на которой они сейчас находились, да прямоугольник, обозначавший здание телецентра. Капитан не ошибся: красный кружок, которым на схеме была обозначена их машина, почти соприкасался с другим, тоже красным, но мерцающим – тут, на парковке, а вовсе не в здании. Мерцающим кружком система спутниковой навигации пометила сигнал, исходящий от мобильного телефона продюсера Лаврентьева. Посмотрев в окно, Томилин увидел припаркованную поодаль знакомую «субару» – вишневую с металлическим отливом, с массивным пластиковым обвесом корпуса и с целой батареей сильных галогенных фар, установленных на хромированной дуге кенгурятника. Это была машина Лаврентьева, и у полковника немного отлегло от сердца.
– Сто пудов, телефон в машине забыл, шляпа гражданская, – вторя его мыслям, сказал Куницын. – А еще продюсер!
– У тебя сколько телефонов – два? – сказал полковник. – У меня, например, два: один для работы, другой для личной жизни. А у нормального московского продюсера этих телефонов обычно полные карманы.
При этом он подумал, что Берий и нормальный московский продюсер – это, как говорят в Одессе, две большие разницы. Насколько было известно полковнику, Вадик Лаврентьев имел всего один телефон; если он ухитрился обзавестись вторым втайне от Александра Борисовича, это настораживало даже сильнее, чем его упорное нежелание отвечать на звонки. Тайн от полковника Томилина у Берия не было – по крайней мере, до сих пор.
Он непроизвольно зевнул и потер кулаками слипающиеся глаза. На Москву уже опустился ранний зимний вечер – непроглядно темный, пасмурный, с легким снежком, который театральными блестками посверкивал на лету в свете сильных уличных фонарей. В телецентре заканчивалась смена и готова была начаться другая, перед широким, ярко освещенным крыл