.
Дорога пролегала по дну неглубокой ложбины между двумя пологими заснеженными холмами. Где-то за тучами садилось солнце, и снег вокруг потихоньку менял цвет, становясь из белого синим. Пятеро офицеров ФСБ, поджидавшие в засаде того, для кого в качестве приманки был подготовлен старый корейский джип, уже основательно закоченели. Утешало только одно: объект тоже сделан не из железа, и по-настоящему долго ждать его не придется. Он осторожничал, как всякий мало-мальски грамотный профессионал, но любой осторожности, как и любой выносливости, есть предел.
Майор Зубарев как раз хотел поделиться этой мыслью с напарником, капитаном Спицыным, когда за спиной у него послышался шорох и хруст ломающегося под чьей-то ногой наста. Майор обернулся и вздрогнул, увидев на фоне темнеющего неба стоящего во весь рост человека в белом маскхалате, со снайперской винтовкой наперевес.
– Эй, пацаны, – весело окликнул тот, – кто в войнушку?
И, как держал, обеими руками, от груди бросил свою винтовку прямо в лицо Зубареву.
Майор машинально поймал ее на лету, отлично при этом понимая, что делает совсем не то, что следовало бы делать. В руке у стоящего на склоне белого призрака, словно по волшебству, возник пистолет. Он дважды резко щелкнул, короткое эхо заглохло, запутавшись в кустах. Зубарев упал, прижимая к груди винтовку и пачкая снег кровью, а его напарник капитан Спицын, так и не успев понять, что происходит, молча уткнулся простреленной головой в сугроб.
Со стороны копны коротко протрещала автоматная очередь, пули вспороли наст, взметнув в воздух цепочку снеговых фонтанчиков, но человек, в которого стреляли, уже катился кубарем по склону. Задержавшись на полпути, он привстал на одно колено и взмахнул рукой. В воздухе мелькнул какой-то темный предмет, и через секунду копна исчезла в лохматом кусте разрыва. Вместе с дымом, тучами снега и комьями мерзлой земли в стороны полетели клочья тлеющего, дымящегося сена, и наступила тишина.
Потом послышался чей-то стон, мучительный кашель, и из дыма, пьяно шатаясь и зажимая ладонью разорванное осколком плечо, вышел какой-то человек в серо-белом зимнем камуфляже. Снова щелкнул пистолетный выстрел, человек упал лицом в сугроб и замер, почти неотличимо слившись с фоном.
Через минуту живых на месте перестрелки не осталось. На снегу лежали, остывая, пять тел в камуфляже, дымилась, не зная, разгореться ей по-настоящему или погаснуть, развороченная взрывом копна, и стоял, поджидая случайную жертву, предусмотрительно начиненный взрывчаткой джип с торчащим в замке зажигания ключом.
…Приняв душ и переодевшись в деловой костюм, Андрей Васильевич Бочкарев вернулся в кабинет и утвердился за письменным столом. Плотно задернутые портьеры, как обычно, мешали определить, день на дворе или ночь, настольная лампа бросала круг яркого света на матовую поверхность столешницы. Часы показывали восемь вечера с какими-то минутами; работы, как обычно, было невпроворот, но генерал никак не мог на ней сосредоточиться. Он ждал доклада, который уже давно должен был поступить, но доклада все не было, и это обстоятельство, поначалу просто странное, становилось все более тревожным по мере того, как секундная стрелка раз за разом обегала циферблат.
Отчаявшись сосредоточиться на чем-то ином, Андрей Васильевич снял трубку внутреннего телефона, заказал себе чаю с лимоном, а потом, вторично за эти сутки наплевав на собственные принципы, достал из ящика стола заначку и закурил. В нижнем углу компьютерного монитора уже некоторое время мигал желтый прямоугольник с надписью: «Вам пришло новое сообщение».
– Муть нибудь, – проворчал генерал, но все-таки навел курсор мыши на значок уведомления и щелкнул левой кнопкой.
Сообщение пришло по электронной почте и не отличалось пространностью. «Мой генерал! – было написано там. – Довожу до Вашего сведения, что я жив и здоров, чего, увы, не могу пожелать Вашему превосходительству. Не так давно Вы изволили поставить меня перед выбором, столь же простым, сколь и неприятным. Теперь Ваша очередь выбирать. Чтобы было понятнее, напомню слова из песенки, ставшей визитной карточкой одной популярной телепередачи: «Я всегда с собой беру видеокамеру!» Я, лично, делаю это примерно с тех пор, когда наш общий знакомый полковник Т. так неудачно свалился с моста в реку. Диктофон тоже всегда со мной – по крайней мере, был до недавнего времени. Что получилось из этого моего хобби, Вы можете узнать, перейдя по предлагаемой ссылке. Целую в холодеющий лоб. Прощайте, мой генерал! Более, увы, не Ваш – Спец».
– Ах ты, щенок! – чувствуя, что и впрямь холодеет, процедил Андрей Васильевич.
– Виноват, товарищ генерал? – растерянно переспросил незаметно подошедший дежурный адъютант.
– Это не тебе. Ступай, – резко отмахнулся Бочкарев, и адъютант исчез, оставив на краю стола поднос с чаем и баранками.
Забыв о чаепитии, Андрей Васильевич щелкнул по приведенной в письме этого подонка ссылке. После неизбежной паузы, сегодня показавшейся особенно долгой и мучительной, на экране возникло изображение – черно-белое, слегка смазанное, но достаточно четкое для того, чтобы во всех деталях разглядеть лица. Вернее, только одно лицо, поскольку Якушев предусмотрительно держался спиной к объективу. Судя по странному ракурсу, камера была спрятана в спортивной сумке, которая стояла на скамейке в раздевалке во время того памятного разговора. Генерал включил воспроизведение, черно-белые призраки на экране ожили, задвигались, из колонок зазвучал глуховатый голос, в котором Андрей Васильевич с тоской и бессильной злобой узнал свой собственный.
«Конечно, – втолковывал он, – это чудовищно, когда офицер ФСБ ради получения генеральского звания убивает десятки ни в чем не повинных мирных граждан своей страны. Но что сделано, то сделано. Томилин мертв и похоронен, а нам остается либо последовать за ним, либо обратить эту бесспорно неприятную, но реально существующую ситуацию на пользу делу. А польза, согласись, есть, и немалая! Я уж не говорю о том, что благодаря Томилину мы получим больше свободы и сумеем хорошенько прижать хвост кавказцам. Но ведь и простым гражданам это только на пользу! Да, тем, кто умер, уже не поможешь, зато живые теперь могут не бояться входить в здания пассажирских терминалов, потому что после такого происшествия это ворье на транспорте наконец-то приступит к исполнению своих прямых обязанностей…»
На столе мягко затрещал телефон прямой связи с кабинетом директора ФСБ. Андрей Васильевич сверился с названием сайта и пожал плечами: ну, конечно, а ты как думал? Сайт популярный, а вот эти циферки… ну да, так и есть, это – количество просмотров. Пять сотен, шесть… ага, вот и тысяча выскочила…
Рядом с первым телефоном ожил второй – без диска, с золотым двуглавым орлом на белом корпусе. «Надо же, сколько высочайшего внимания за один раз, – с кривой улыбкой подумал генерал Бочкарев, тяжело вставая из-за стола. – Прямо не знаю, кому первому ответить… Да, надо признать, что этот Якушев не только отличный стрелок, но еще и талантливый пиарщик. Кто до этой минуты знал генерала ФСБ Бочкарева? А теперь это имя станет известно всему миру и еще долго, наверное, не будет сходить с газетных страниц…»
Жить хотелось по-прежнему, и даже еще сильнее, чем раньше, но выбор, о котором упомянул в своем письме Якушев, был очевиден. А насчет того, что хочется… Хочется-перехочется, как говаривала покойная бабка Андрея Васильевича. А когда он пытался добиться своего слезами, добавляла: «Авось, не помрешь. Гляди-ка, на заборе – ни одной шкуры ребячьей, все телячьи да жеребячьи…»
Телефоны продолжали звонить наперебой – один мягко, приглушенно трещал, другой заливался требовательным высоким колокольчиком.
– Авось, не помрете, – с усмешкой сказал им Андрей Васильевич, открывая сейф.
Рука коснулась лакированного красного дерева стоящей на средней полке коробки, откинула золоченый крючок и подняла крышку. Указательный палец дотронулся до врезанной в рифленую рукоять золотой пластинки с именной дарственной надписью, не задерживаясь, скользнул под предохранительную скобу и обвил холодное железо спускового крючка. Большой тем временем опустил флажок предохранителя; левая рука привычно проверила обойму и оттянула ствол, досылая патрон. Раздумывая, куда бы выстрелить, чтобы было наверняка, Андрей Васильевич вспомнил вранье по поводу обстоятельств смерти Томилина, которым не далее как сегодня утром потчевал покойного Асташова. Теперь собственные слова показались ему пророческими, и, мимолетно подивившись этому совпадению, генерал твердо упер холодное дуло в гладко выбритую, благоухающую французской туалетной водой, уже слегка дрябловатую кожу между кадыком и нижней челюстью.
Ему захотелось напоследок сказать или сделать что-нибудь значительное, запоминающееся; он уже начал чувствовать, что нужные слова вот-вот родятся, всплывут из темной глубины помертвевшего сознания, но тут в дверь громко, требовательно постучали, и, не успев даже толком испугаться, генерал-майор Бочкарев рефлекторно нажал на спусковой крючок.