Он вернулся в гостиную, снял и спрятал в саквояж свое рабочее обмундирование, привел себя в окончательный порядок перед зеркалом в прихожей и вышел из квартиры, оставив дверь на лестничную площадку слегка приоткрытой. Уже в лифте он вспомнил о пуле, но возвращаться не стал: это плохая примета, да и надо же, наконец, бросить ищейкам хоть какую-то косточку, пока они окончательно не утратили интерес к расследованию! Основа любой игры – азарт; расследование преступления – гибрид гонки на длинную дистанцию и шахматной партии. А какие могут быть шахматы, когда твой партнер не знает, как переставлять фигуры, и какой интерес участвовать в гонке, когда все твои конкуренты, с каждым шагом отставая все больше, едва плетутся на расстоянии нескольких километров позади тебя?
Вторично миновав консьержа, никем не остановленный серийный убийца по прозвищу Зулус вышел из подъезда, сел за руль угнанной пару часов назад машины и отбыл в неизвестном направлении, увозя с собой очередной трофей. Он был доволен: справедливость в очередной раз восторжествовала. Настало время подумать, кто будет следующим, и у него уже появились на этот счет кое-какие соображения.
Глава 6
Юрию везло почти до полуночи, а потом он все-таки засыпался. И случилось это, как водится, по его собственной неосторожности.
Поначалу все шло по плану – если, конечно, наспех составленный им в уме перечень необходимых действий вообще можно было назвать планом. По дороге в Медведково, где жила подруга Марины Сидневой, за ними увязалась какая-то машина. Юрий сделал несколько ненужных поворотов, убедился, что незнакомый автомобиль упорно, как привязанный, маячит в зеркале заднего вида, и рассказал по этому случаю бородатый анекдот про деда на «запорожце», который зацепился подтяжками за «мерседес», а тот долго и безуспешно пытался от него оторваться. Наградой ему стала лишь бледная тень улыбки, и у него сложилось стойкое и не совсем приятное впечатление, что Марина его либо вообще не слышала, либо слышала, но не поняла.
«Хвост» Юрий сбросил на следующем перекрестке, банально прибавив газу и проскочив его на красный свет. Преследователь попытался повторить его маневр, но ему не повезло: кто-то из тех, кому он должен был уступить дорогу, оказался не в меру прытким, и две машины замерли посреди перекрестка, любовно прижавшись друг к другу смятыми в гармошку жестяными щеками и нежно переплетя отвисшие до самого асфальта губы оторванных бамперов. Юрий покосился на свою пассажирку, но та не заметила аварии: она была целиком поглощена мыслями о своем Женечке, которому в связи с этим оставалось только позавидовать.
Избавившись от обузы в лице измученной беспокойством женщины, Юрий погнал машину прямиком в больницу, надеясь, что не опоздал. Он успел приехать до того, как закончились часы приема посетителей, что позволило ему на вполне законных основаниях завладеть несвежим белым халатом и беспрепятственно проникнуть в здание. И он пошел по пахнущим медикаментами и подгорелой овсянкой коридорам, рея полами надетого внакидку, как бурка, халата и держа на виду пакет с купленными по дороге апельсинами – своего рода знамя, опознавательный знак человека, явившегося навестить больного родственника.
В коридоре ему попался заморенного вида парнишка на костылях, которому Юрий торжественно вручил апельсины. Получилось удачно: парень, похоже, остался доволен, из чего Юрий сделал вывод, что до сего дня цитрусовые, да еще в таком количестве, перепадали ему нечасто. «Не объелся бы, – озабоченно подумал Якушев. – А то начнется какая-нибудь аллергия, а все благодаря доброму дяде, который совсем как тетя Марина постеснялся идти в больницу с пустыми руками…»
Дальше дело пошло уже не так гладко. Если верить информации, полученной Юрием в справочном бюро на первом этаже, больной Сиднев все еще лежал в реанимации, пребывая в состоянии искусственной комы, вызванной медикаментозным способом. Насколько Юрий понял из ворчливых и, как ему показалось, не особенно компетентных объяснений дежурившей в справочном медсестры, сделано это было для того, чтобы борющийся за жизнь организм не отвлекался на мелочи наподобие боли, усталости, приема пищи и прочей чепухи, а занимался своим главным на данный момент делом – выживал. Из этого следовало, что выжить ему не так-то просто, и Юрий про себя порадовался тому, что рядом нет Марины. Конечно, ей никто не мешает позвонить в больницу и узнать, что ее драгоценный супруг по-прежнему болтается где-то между тем и этим светом, не в силах решить, уйти ему или остаться. Позвонить-то она, конечно, позвонит, но вот Юрия, к счастью, в это время рядом не будет. Пусть ее утешает подружка, а он тем временем попытается помочь организму отставного капитана Сиднева справиться со стоящей перед ним боевой задачей – выжить.
На поверку это оказалось труднее, чем можно было предположить. В реанимацию, где до сих пор лежал Сиднев, не пускали. Юрий видел, как туда пыталась прорваться какая-то навьюченная сумками и пакетами с едой толстая тетка. Медсестра в дверях стояла насмерть; тетка предложила ей денег и нарвалась на довольно резкую и где-то даже нелицеприятную отповедь. Юрий, исподтишка наблюдавший за этой сценой, предположил, что денег было недостаточно, но затем, устыдившись собственного цинизма, принял решение считать, что дело не в деньгах, а в клятве Гиппократа. Бывают же, наверное, на свете честные медсестры, да и черту, как ни крути, где-то провести надо: реанимация – не проходной двор, товарищи, здесь люди не дурака валяют, отлынивая от работы, а борются за жизнь…
Проверять медсестру на вшивость путем постепенного повышения предлагаемой суммы он не стал: а вдруг и вправду честная? Тогда и в отделение не попадешь, и фотокарточку свою засветишь, разом сделав бессмысленными все дальнейшие попытки.
Присев на диванчик в холле, откуда была хорошо видна звуконепроницаемая, запертая на кодовый электрический замок дверь отделения реанимации, Юрий принялся рассматривать возможные варианты.
Вариантов было кот наплакал, и все они представлялись, мягко говоря, сомнительными. Украсть где-нибудь одеяние врача? Не пойдет, потому что медсестре на входе в отделение непременно станет интересно, что он за птица и что ему надо в реанимации; возможно, прорваться внутрь и получится, но вот остаться там надолго нечего и рассчитывать: дежурная сестра ни за что не спустит глаз с незнакомого подозрительного доктора.
Отключить свет и прикинуться электриком? Ничего не скажешь, лихо придумано! Это ведь не командный бункер противника, не офис и не склад, это – больница скорой помощи. Прямо сейчас в операционных врачи наверняка вытаскивают кого-то с того света, а вот за этой дверью, в peaнимации, кто-то продолжает жить только благодаря подключенной к организму сложной медицинской аппаратуре. Обесточивание здания с почти стопроцентной вероятностью приведет к человеческим жертвам, а это не совсем то, ради чего Юрий сюда явился.
Можно перекрыть воду, но, если в голове у дежурной сестры есть хоть капелька мозгов, она сообразит, что искать причину такой поломки надо не в ее отделении, а в подвале, в царстве труб, вентилей и насосов, и не преминет указать на это скребущемуся в дверь фальшивому водопроводчику.
Имитировать какой-нибудь сердечный приступ? Но даже при самом беглом осмотре врач в приемном отделении мигом определит, что пациент здоров как бык, и прогонит симулянта взашей. А если симулировать слишком убедительно, здешние айболиты могут из самых благих побуждений вкатить ему какую-нибудь инъекцию, которая спасла бы настоящего больного, а вот его, здорового, в два счета отправит к праотцам. А еще можно…
Тут его размышления были прерваны появлением пожилой санитарки в грязноватом белом халате, которая, переваливаясь утицей, волокла на плече здоровенный холщовый мешок – наверное, с бельем, – на котором было неровными буквами написано: «Реанимация». Остановившись перед запертой дверью, санитарка набрала код, неуверенно тыча в кнопки толстым, привычным к грубой мужской работе пальцем.
Сидевший поодаль Якушев весь обратился в зрение. Санитарка стояла спиной, частично загораживая дверь и замок своей широкой талией и прочими частями тела, располагавшимися вверху и внизу этой линии, в данном случае скорее воображаемой, чем существующей в действительности. Подсмотреть код, таким образом, было практически нереально – по крайней мере, для обычного человека, не обладающего некоторыми специальными навыками и способностями. Юрий такими навыками обладал, хотя от долгого бездействия они уже успели основательно притупиться.
Автоматически, не прилагая к этому сознательных усилий, он вошел в состояние полной сосредоточенности и отрешенности от всего постороннего, мало чем отличавшееся от гипнотического транса. Он не столько видел, сколько чувствовал, каких именно кнопок касается палец санитарки. Тем не менее одна из четырех набранных ею цифр осталась для него загадкой.
Решение пришло спонтанно и было окончательным. Как только санитарка скрылась за дверью, Юрий встал, спокойно пересек холл и подошел к двери реанимационного отделения через секунду после того, как клацнули контакты замка. В холле было малолюдно: посетители в большинстве своем уже разошлись по домам, а те, что остались, предпочитали развлекать больных разговорами на свежем воздухе, в больничном парке, благо гроза давно прошла и погода опять стояла отменная.
Дверь открылась со второй попытки. Понимая, что действует наудачу, Юрий проскользнул в сумрачный, без единого окна, сверху донизу выложенный скучным белым кафелем коридор, освещенный двумя люминесцентными лампами. Из-за угла доносились женские голоса; там что-то передвигали и переставляли, шурша и брякая. В углу у входа стояла рогатая вешалка, на которой висели два халата и женский плащ неуместно веселой канареечной расцветки. В коридор выходило шесть дверей; четыре из них были застекленные и вели, надо полагать, в палаты интенсивной терапии, а две оставшиеся, глухие и не такие широкие, явно служили входами в какие-то подсобные помещения.