Торопливо соскабливая отросшую за ночь щетину, полковник пытался припомнить, как его угораздило уснуть за столом на кухне. Это была далеко не самая важная из тем, подлежащих обдумыванию в данный момент, но он пока что намеренно воздерживался от мыслей о звонке Молоканова и всем остальном, что было с этим звонком связано. Голова по-прежнему была тяжелой, в области затылка опять прочно утвердилась, напоминая о контузии, тупая ноющая боль, и он не чувствовал себя готовым к серьезным размышлениям, от которых так много зависело.
Да и то, каким образом он ухитрился, не будучи мертвецки пьяным, уснуть за кухонным столом с чашкой кофе в руке, на деле вовсе не было таким пустячком, как могло показаться. Начавшиеся после контузии выпадения памяти тревожили Павла Макаровича, поскольку в периоды полного беспамятства он, как правило, не сидел сложа руки. В черных провалах временной амнезии скрывалось немало фактов его биографии; изредка, если дело происходило при свидетелях, ему об этих фактах рассказывали, и от этих рассказов у него становились дыбом волосы по всему телу. До убийств дело не доходило – по крайней мере, в рассказах очевидцев, – но ведь очевидцы оказывались рядом далеко не всегда!
Иногда Павлу Макаровичу начинало казаться, что в своем теле он живет не один. Его сожитель представлялся ему кем-то вроде демона, расправлявшего перепончатые крылья всякий раз, когда первому, истинному «я» полковника Басалыгина случалось заблудиться в темных лабиринтах вызванной контузией амнезии. И оставалось только гадать, чего на самом деле хочет и на что способна эта хитрая, злобная бестия.
Вчера вечером, получив сообщение о смерти Гунявого, который, как было доподлинно известно Басалыгину, уже не меньше года работал на Молоканова в качестве осведомителя, он намеренно загрузил принесшего это известие Арсеньева бумажной работой. Эта парочка, майор и капитан, явно копала под своего начальника, намереваясь использовать против него ситуацию с Зулусом. Гибель от рук маньяка такой мелкой сошки, как отсидевший свой срок от звонка до звонка, вышедший в тираж, ни на что более не годный мокрушник по прозвищу Гунявый, наверняка была очередным ходом разыгрываемой Молокановым партии, и полковник постарался нейтрализовать хотя бы Арсеньева, приковав его к письменному столу.
При этом он отлично понимал, что эта мера половинчатая и, скорее всего, не даст желаемого результата. Так оно и вышло, но Павел Макарович не представлял, каким ветром Арсеньева занесло к дому Якушева и кто мог его прикончить и обезглавить.
Один из напрашивающихся ответов был такой: он сам. Он, полковник милиции Басалыгин, не осознавая своих действий, позвонил Арсеньеву и приказал установить наблюдение за бывшим спецназовцем Юрием Якушевым, который был задержан по подозрению в убийстве директора управляющей компании Парамонова и до сих пор не представил ни одного убедительного доказательства того, что он и Зулус – не одно и то же лицо. Выполняя полученный приказ и не будучи уведомленным о том, что Спец в данный момент находится на даче полковника Басалыгина, Арсеньев отправился к его дому и был там убит и обезглавлен. Кем? Да уж, наверное, не Якушевым! Хотя, с другой стороны, почему бы и нет? То, что он согласился взять ключи от дачи, вовсе не означает, что он сразу туда поехал…
Осознав, что упорно и безрезультатно думает о том, о чем думать не собирался, Басалыгин выбросил эти мысли из головы, ополоснул лицо холодной водой, вытерся полотенцем и, крякая и шипя сквозь зубы, растер по физиономии пригоршню одеколона. Времени на переодевание уже не осталось, и он решил ехать как есть – в джинсах и несвежей рубашке. Этот сомнительный туалет довершили старые кроссовки, наплечная кобура с «Макаровым» и легкая курточка песочного цвета, наброшенная, чтобы ее прикрыть. Покончив с туалетом, он выглянул в окно и увидел около подъезда свою служебную «Волгу» с синим стаканом проблескового маячка на крыше. На ум почему-то пришла колесница, доставляющая грешные души в чистилище. В некотором роде так оно и было, но, выходя из квартиры, полковник Басалыгин держал спину прямо, а подбородок высоко: он никогда не уклонялся от брошенной в лицо перчатки и не прятал голову в песок, тем более что в данном случае все это представлялось совершенно бесполезным.
Когда «Волга» въехала во двор знакомой пятиэтажки, было без четверти семь. Тело Арсеньева уже увезли; зеваки, разумеется, присутствовали, но не в таком количестве, как можно было ожидать. Объяснялось это не только сравнительно ранним часом, но и претерпевшим за последние десятилетия существенные изменения менталитетом российских граждан. Утолить жажду кровавых зрелищ теперь можно, просто включив телевизор, и большинство предпочитает поступать именно так, поскольку это полностью исключает риск, коим чревато общение с представителями правоохранительных органов. В наше время никто не хочет связываться с милицией, у которой свидетель и даже потерпевший в любой момент может превратиться в обвиняемого и которая, по твердому и небезосновательному убеждению многих россиян, не лучше, а кое в чем и значительно хуже бандитов.
От группы людей в погонах и штатском, что-то обсуждавшей поодаль, отделился и быстрым шагом направился навстречу полковнику Молоканов. Павел Макарович подавил рефлекторное содрогание при виде его лица – он, оказывается, уже и позабыл, на кого похож майор после своих похождений в ночном баре «Лагуна». Синяки, которыми заплыли оба его глаза, совсем почернели, и издалека Молоканов напоминал карикатуру на грабителя, какими их рисовали веке этак в девятнадцатом или начале двадцатого, когда считалось, что уголовные элементы выходят на дело в черных полумасках.
– Ну что тут у вас? – спросил полковник, машинально пожимая протянутую майором руку. – Зулус?
– Или имитатор, – кивнув, сказал Молоканов.
Задрав бровь, Басалыгин бросил на него пристальный косой взгляд.
– Докладывай, – буркнул он, воздержавшись от лишних вопросов.
– Его обнаружила дворничиха, – сказал Молоканов. – Вышла подметать в половине шестого, когда уже рассвело, и увидела…
Они подошли к стоящей с распахнутыми настежь дверцами «хонде», около которой увивался со своими причиндалами эксперт-криминалист, и Басалыгин от души посочувствовал тетке, первой наткнувшейся на очередной подарочек Зулуса. Даже без обезглавленного тела внутри машина выглядела жутковато. Все ее окна были густо забрызганы кровью, на полу и обоих передних сиденьях до сих пор стояли темно-красные загустевшие лужи. Немного крови натекло на асфальт, а на правой передней дверце снаружи виднелся четкий кровавый отпечаток чьей-то пятерни.
– Папиллярных линий нет, – заметив, куда смотрит полковник, сказал Молоканов. – Преступник работал в перчатках – эксперт говорит, что, скорее всего, латексных, медицинских.
– Кой черт его сюда занес? – сердито проворчал Басалыгин.
– Кого?
– Да Арсеньева же!
Молоканов вздохнул и виновато повесил голову.
– Честно говоря, это была моя идея. Я, конечно, прошу прощения, но…
– Можешь не извиняться, – криво усмехнулся Басалыгин. – Этот разговор давно назрел. Правда, я удивлен, что ты его все-таки начал. Мне казалось, что ты ударишь без предупреждения, в спину… Что ж, если это и разочарование, то, не скрою, приятное.
– То есть я могу говорить начистоту?
– Обязан, – буркнул полковник. – Очень любопытно посмотреть, как у тебя это получится.
– Думаете, не сумею? – Молоканов кисло ухмыльнулся. – Да, это непросто, особенно если учесть наши с вами взаимоотношения. Ну… Ну да, не спорю, была у меня такая мысль: убрать вас с глаз долой из отдела и вообще из органов, обвинив в пособничестве серийному убийце. Это было бы очень удобно во всех отношениях – и для меня, и для Арсеньева.
– Кто бы сомневался, – хмыкнул Басалыгин. – Это для тебя и сейчас удобно. Даже удобнее, чем когда бы то ни было. Щеглова нет, Арсеньева нет, почти никого из тех, кому вы за деньги помогали уйти от уголовной ответственности, тоже не осталось в живых… Теперь убрать меня, и ты в шоколаде – одинокий герой, изобличивший маньяка и его сообщника.
– Все правильно, – не стал спорить Молоканов. – Но теперь, когда убит Арсеньев… Вы же не думаете, что это сделал я, правда? Такая подстава выглядела бы слишком очевидной, а я не идиот. Да и вы не выглядите сумасшедшим, чтобы действовать вот так, практически в открытую, на глазах у всех убирая тех, кто вам не нравится. Именно поэтому я и заговорил с вами на эту тему, а не ударил, как вы выразились, в спину.
– То есть подозрения с меня сняты? Ну, спасибо и на том!
– Мне по-прежнему представляется очевидным, – сделав вид, что не заметил сарказма, продолжал Молоканов, – что Зулус где-то рядом, и мы оба его прекрасно знаем. У Щеглова и Арсеньева алиби – они мертвы. Остаемся мы с вами и… Ну, вы сами понимаете кто.
– Честно говоря, – сказал Басалыгин, – после убийства Щеглова я был почти на сто процентов уверен, что Зулус – не один человек, а двое: ты и Арсеньев.
– А я считал, что это вы и Якушев, – признался Молоканов. – И, сказать по правде, я пока не могу окончательно сбросить эту версию со счетов.
– Как и я свою, – ответил ему полной взаимностью полковник.
– Еще раз прошу прощения, – упрямо наклонил голову майор. – Должен обратить ваше внимание на некоторые детали, которые, увы, опровергают вашу версию и подтверждают мою. Арсеньев, который, по-вашему, был моим помощником, убит. А Якушев, который, согласно моей версии, действовал по вашей наводке и пользовался вашим покровительством, исчез. Мы взломали и осмотрели его квартиру, и знаете что?
– Нашли там голову Арсеньева, – предположил Басалыгин.
– Увы, – развел руками Молоканов. – Головы там нет. Но нет и винтовки, которую вы ему так любезно вернули. А есть вот что…
Он полез в карман и, вынув оттуда, показал полковнику два прозрачных полиэтиленовых пакетика. В одном из пакетиков лежала гильза, а в другом пуля, и было невооруженным глазом видно, что не так давно они представляли со