— Нет, ты точно придурок, — старшина покрутил пальцем у виска.
А ведь какая-то мысль мелькнула в этот момент. Но Паша не успел её удержать, и она растаяла, как снежинка на ладони.
Возвращаясь с пробежки, рота пробежала мимо своего же ротного, спешащего на службу.
— Епишев! — крикнул ротный. — Ты что, пережрал вчера?
Паша поник: вот дела… ротный уже все знает…
— Никак нет, товарищ майор, — как можно бодрее отозвался Паша, зная главное правило военной разведки — никогда ни в чем не сознаваться.
— Ага, а то я не вижу! — крикнул ротный, но он уже был далеко.
Как ни силился Паша вспомнить, где он вчера так ударно потрудился на фронте борьбы с собственной печенью, так ничего и не вспомнил. Количество выпитого алкоголя не позволяло ему это сделать. Голова натурально раскалывалась.
— Я во сколько вчера пришел? — аккуратно спросил он старшину.
— В обед, — пояснил старшина-контрактник.
— В обед? — это было более чем удивительно. — Я что, проспал весь день и всю ночь?
— Не, спать ты уже ночью упал.
Эта новость вообще обрушила только-только начавшую нарождаться объяснимую версию вчерашних событий.
— А что я днём делал?
— Ты что, не помнишь?
— Нет.
— Ты жрал весь день, как не в себя. Молодежь строил на подоконниках. Потом снова жрал. Вот тебя и вырубило.
Паша прикинул — это он мог.
— А откуда у меня «гражданка»?
— Ты в ней пришел.
— Ни хрена не помню…
Паша по привычке направил двух «удавов» заправлять койку, на которой спал, удивляясь тому, что в расположении произошли некоторые изменения — количество коек уменьшилось, и не было той, на которой он спал целых два года. Его тумбочка оказалась пуста. Он повернулся к копошащейся неподалеку молодежи:
— Это что за номер? Где мои мыльно-рыльные принадлежности?
— Паша, так ты же всё своё забрал с собой, когда уходил… — сказал ему один из «фазанов».
Паша почесал репу.
— Ни хрена себе я нажрался, ничего не помню…
Он наехал на молодежь, и ему выдали новую зубную щетку и одноразовую бритву. Приведя себя в божеский вид, он решил устроить в каптерке более тщательный досмотр. Но получасовые поиски результатов не дали — его формы не было нигде. Зато «гражданка», в которую он был одет, лежала теперь на самом видном месте.
— А ты что в такой форме? — в каптерке появился ротный.
— Да вот, постираться решил, — соврал Паша, спасая положение.
— Постираться? — ротный почему-то сделал удивленные глаза, хотя до этого он всегда с воодушевлением принимал такое стремление личного состава к чистоте.
Паша ждал от майора претензий по поводу вчерашней пьянки, но их почему-то не было. В голове опять мелькнула какая-то мысль, но опять она растаяла как снежинка.
— Ну да, постираться, — кивнул Паша.
— Вот это ты хочешь постирать? — майор указал на «гражданку», которую он, против обыкновения, почему-то не кинулся тут же изничтожать.
— Почему это? — спросил Паша. — Форму. А это я не знаю чьё…
— Ты вчера в ней пришел. Это твоя одежда, Паша!
— Товарищ майор, не наговаривайте на меня! — Паша замахал руками. — Я вчера не бухал. Я же не дурак за несколько дней до дембеля, в такой залёт влетать… не моя это одежда, не моя. На меня наговаривают.
— За несколько дней? — спросил ротный, как-то хитро прищурившись.
— Ну да. Вы же не продержите меня до Нового Года… да и начальник штаба бригады обещал отпустить меня скоро.
— Начальник штаба? — спросил ротный с еще большим удивлением.
— Ну да.
— Паша, скажи мне честно, ты точно не помнишь, что вчера было?
— Не помню, товарищ майор. Точно не помню.
— Хорошо… — глаза майора вдруг заблестели каким-то ранее не виданным азартом. — Ты знаешь, что такое дембельский аккорд?
*****
В автобусе, который вез Пашу домой, от него все старались отстраниться. Да нет, от него пахло всего лишь краской.
Краской, которой Паша до самого обеда красил длиннющий забор, окружающий расположение бригады.
— Козлы, — в тысячный раз повторял он про себя. — Какие же вы все козлы…
На руках у него кровоточили мозоли от лопаты, которой он три часа копал яму для нового сортира.
— Не, ну уроды… — не унимался он, заставляя пассажиров автобуса каждый раз вздрагивать.
Голова неимоверно чесалась — на пилораме было полно летающих опилок, и за два часа плодотворной работы по распиловке бревен на нужды роты специального минирования, можно было набить ими не только голову.
— Я вас всех ненавижу, — шептал Паша.
Под ногтями застыл клей, с помощью которого он почти до вечера склеивал новые карты районов ответственности бригады где-то на Кавказе.
*****
Рейсовый автобус шел уже по темноте. Ехать предстояло еще около полутора часов, и Паша попытался расположиться так, чтобы можно было заснуть. Чувство огромной несправедливости затмевало все его сознание. Ярость не давала ему успокоиться.
И тут он вдруг вымученно улыбнулся.
Характеристика, подписанная генералом и скрепленная печатью части, осталась где-то там, в каптерке. Наверное, придется снова ехать. Другого выхода нет.
Главное — не нарваться в бригаде на очередную «проставу».
А то, как бы не пришлось опять, по причине временной потери памяти, пахать во благо Родины сверх установленных лимитов священного воинского долга!
Парашютные прыжки
Кто говорит, что страшно только в первый раз? Смело посылайте таких говорливых куда подальше. Прыгать с парашютом страшно всегда. Только если ты умеешь этот страх побороть, то ты прыгнешь и первый раз, и второй, и тысячный. По статистике в основном гибнут или перворазники на первом-втором-третьем прыжке, либо те, у кого уже за плечами прыжков не одна сотня, а то и тысяча. Первые просто не умеют еще правильно реагировать на опасное развитие ситуации, а вторые уже захвачены изнутри фальшивой бравадой, затмевающей серьезность происходящего.
Первый прыжок я выполнил когда мне было 15 лет. Аэроклуб в советское время был знатным — по количеству воспитанных в нем мастеров и кандидатов в мастера спорта он был второй в стране. Было чем гордиться.
Тренером и инструктором у меня был мастер спорта Гриша Лысик, а выпускающим на первом прыжке мастер спорта Коля Закиров. В то славное советское время Родина не скупилась на воспитание своего будущего поколения, а потому за прыжки плата не взималась. Можно было прыгать, по самое не расти, благо, что шефом аэроклуба было Авиационное Производственное Объединение «Прогресс», в те времена как раз закончившее выпускать боевые вертолеты Ми-24 и переходящее на выпуск машин нового поколения Ка-50 «Черная Акула». «Прогресс» щедро снабжал топливом всю аэроклубовскую авиацию.
Так вот, подняли нас на аппарате тяжелее воздуха, в просторечье именуемом Ан-2, на высоту 800 метров, открыли люк, показали мне один палец — мол, первым выходишь, и в путь. Первым прыгать в первый раз страшно вдвойне. Хорошо прыгать следом за кем-то — сознание быстрее отключается, и ты как будто отдан стадному инстинкту… левую ногу на порог, руки на левую лямку, шею втянул, снова подумал, что лучше бы ты не шел в парашютисты, наклон вперед и… тишина…
Это я отвлекся, а первый прыжок я делал первым в первом заходе. Словами не передать все отвращение нормального человека к сигналу готовности. Мурашки по телу до сих пор. Ладно, встали первые трое. Стою и думаю, зачем же я родился. Коля Закиров вниз посмотрел, потом отходит в сторону и просто так мне: «Пошел»!
А внизу так в дымке все… бетонная полоса… деревня неподалеку… столы брезентовые расстеленные… и круг, куда попасть надо, вытоптанный.
«Пошел»! — откуда-то из другого мира…
Да, надо прыгать. Чувствую, что нет сил себя перебороть. Нужен рывок. Решительный рывок. Будь что будет. Ногу на порог, руки на лямку, перегибаюсь через проем и вываливаюсь из люка. Пошел…
Считать не надо. Прыжок на принудительное раскрытие, на стягивание чехла. Сам раскроется. Уложенный в оранжевый чехол купол и стропы вытягиваются на всю длину, а это около четырнадцати метров, да еще около трех метров вытяжной фал. Потом лопается обрывная стропа, и купол выходит из чехла, сразу наполняется набегающим потоком и все… бренное тело висит на стропах…
Чувство такое, как будто тебя, как нашкодившего котенка взяли за шиворот и болтают из стороны в сторону.
И тишина… самолет где-то вдали, из него уже выбросили еще двоих, которые так же болтаются на раскрытых куполах. Порядок действия после раскрытия следующий: нужно поднять голову и убедиться, что купол раскрылся штатно, перехлеста строп нет. Сделать это не всегда возможно, так как подвесная система приподнимает спинку ранца вверх и утыкается в шлем (это обычно мотоциклетная каска, зачастую облезлая и побитая), после чего пятнадцатилетний подросток не всегда может самостоятельно поднять голову и разглядеть купол. Потому и предусмотрен такой вариант, как опрос рядом летящих. Делается это методом громкого выражения своих чувств для привлечения к себе внимания. Но тебе уже так же орут по тому же вопросу. Нормально!
Можно лететь дальше. Теперь нужно поправиться в системе, т. е. вынуть свое хозяйство из ножных обхватов, и поудобнее сесть на круговой лямке. У перворазника (так называется человек, впервые прыгающий с парашютом) это занимает секунд двадцать-тридцать, у матерого парашютиста — несколько секунд. Теперь нужно найти стропы управления — клеванты. С их помощью предполагается, что можно менять направление скольжения. Парашют Д-1-5у имеет вертикальную скорость снижения 5 метров в секунду, а горизонтальную — полтора метра. Скорость разворота уже не помню, но, обернувшись разок на триста шестьдесят градусов, можно с удивлением натурально упасть в грязь лицом…
Ну, и процесс приземления: это вообще вещь. Главное — не свалиться в чей ни будь огород с большой собакой (можно свести собаку с ума, ловко сев ей на загривок), или на излучатель какой-нибудь особо важной антенны (коих полно на любом аэродроме). Так же не особо приветствуется приземление на столик руководителя прыжков, или на коляску с его мирно спящим ребенком. Как только ты приземлился, ты уже совсем не тот человек, который был до прыжка. Ты горд за себя, ты счастлив. А главное — ты жив, и имеешь возможность радоваться этому миру…