Пытаюсь передохнуть, прежде чем выбираться. После того, как ты себя уже похоронил, возвращаться в жизнь тяжело.
Отдышался, ложусь боком на лед, он держит. Выползаю на лед весь. Подвесная система с меня слетела и держится за меня только ножным обхватом. Я не спешу её расстегивать — как бы парашют совсем не унесло под воду.
Снимаю с себя РД и винтовку. Осматриваюсь. Кто-то тоже попал в воду, пробив лед, но у этого товарища парашют на льду. Я один такой. Как самого легкого меня и занесло ветром дальше всех. Не вовремя случился этот порыв ветра. Он мог стоить мне жизни.
Но вижу, так же, что ко мне уже бегут мои боевые товарищи.
Я потихоньку начинаю доставать купол. Кусок ткани площадью почти 83 квадратных метра много может впитать в себя воды. Первым ко мне подбегает Лютиков. Он смотрит на меня:
— Ты как?
Я киваю:
— Я в норме, товарищ капитан. Только кажись, промочился немного…
Он оценивает шутку:
— Главное, что не обмочился…
Стою на ветру мокрый. Трясет всего — толи от холода, толи от пережитого страха. И не могу точно сказать, есть ли в словах капитана правда…
Парашют вытащили силами шести разведчиков. Сам бы я его не вытащил.
Следующие пять дней я провел в санчасти — с температурой (толи от простуды, толи от нервов). Хоть выспался.
Сушкой парашюта Лютиков сам занимался. Ко мне претензий он не имел. Всего у меня семнадцать прыжков. В нашем городе несколько лет назад энтузиасты восстановили аэроклуб. Ан-2 летает в небе постоянно. Народ на прыжки едет со всего края. Прыжок стоит денег, и не малых.
Я иногда смотрю на них и думаю — ну что вас так тянет в небо… за деньги? Мне в армии за прыжки платили (отдельная история), а вы тут за собственные деньги, с одним часом теоретической подготовки, да еще и неизвестно кто укладывал парашют…
Ведь случись что, никаких навыков по действиям в нештатной ситуации эти люди не имеют. И примеры уже были.
Пару лет назад сижу на второе августа в парке с народом. Пьем пиво — подготовка к грандиозному закладыванию за воротник в ожидании прибытия запаздывающих. За соседний стол подсаживается мужик в десантной форме, в тельнике. Мы все без «десантных атрибутов», поэтому мы пока из толпы не выделяемся (это будет двумя часами позже). Я к этому «десантному» товарищу, мол подсаживайся.
— Сашок, — представляется, к нам за столик садится, достает бутылку водки наполовину уже отпитую, чокается бутылкой с нашими стаканами пива и предлагает тост:
— За ВДВ!
Отпили. Я поинтересовался, где он служил. Ответ меня насторожил:
— Не, пацаны, нельзя мне говорить. Время еще не пришло. Секретный десантно-штурмовой батальон специального назначения ВДВ. Подчинялись только председателю КГБ.
— А где дислоцировался батальон? — не унимаюсь.
— Это военная тайна. Но о нас еще книги напишут. Мы по всему миру работали… Ангола, Вьетнам, Чили, Корея… я такой Крым и Рым прошел, вам и не снилось… вы по сравнению со мной — сопляки…
Нам вдруг взгрустнулось. На фоне такого уважаемого героя как военнослужащего «секретного десантно-штурмового батальона специального назначения ВДВ, подчиненного только председателю КГБ» мы почувствовали себя просто детьми. И тут с нами такой герой.
Его даже бить не стали.
Плата за прыжки
Если мне не изменяет память, то за прыжок с парашютом в те славные времена Родина платила военным парашютистам 15 тысяч рублей. Зарплата солдата срочной службы (лично у меня) была 9100 рублей. Для приведения к реальной стоимости денег, скажу, что доллар тогда стоил 2 тысячи рублей, а бутылка водки — 4 тысячи. Таким образом, оплата прыжков была не хилой прибавкой к «пенсии».
Ситуация с прыжками у нас была в норме: положенные семь прыжков в учебный период рота выполняла. Ситуация с выплатами несколько отличалась от нормы. Нет, не подумайте, деньги до нас доходили… но как? Об этом и будет рассказ.
Расположение отдельной роты специального назначения. Вечер после прыжков. Время между вечерней поверкой и отбоем — так называемое «для самоподготовки». Лежу в берцах на койке. Смотрю телевизор. Телевизор старый, черно-белый. Каналы переключает дневальный (если он призывом помладше…) по заявкам телезрителей.
В то время только-только пошла на российские экраны вся западная «кинокультура» и каждый вечер в телевизоре были Рэмбы, Чужие и Зубастики. Если было время, это всё смотрелось с открытым ртом.
В расположение заходит командир роты. Никто не шевелится. Иванов на это часто смотрел сквозь пальцы, но иногда, как и всякого командира, его это бесило, и он приводил расслабленный личный состав в чувство.
— Я не понял? Рота? — майор замер у входа.
Дневальный лежит на койке и смотрит кино. До него доходит, он подскакивает и орет:
— Смирно! Дежурный по роте на выход!
Я, как и вся рота, подрываюсь с койки — мне не хочется с утра бежать «тренировочные» двадцать километров. Но, кажется уже поздно…
— Это что за расслабон? Рота строится! — Иванов выходит на ЦП.
Рота выравнивается. Иванов идет по ЦП и мимоходом бросает дневальному:
— Выключи телевизор…
Тот выключает его и спешит к тумбочке. Там он в наряде… и его не должно касаться то, что сейчас будет со всей ротой. По крайней мере, он так думает.
— Что ребятишки, совсем нюх потеряли? Или для вас майор Иванов уже вообще ничего не значит? Командир роты для вас уже пустое место? Так?
— Никак нет… — мямлим в ужасе…
— А если не так, то почему не подается команда, когда командир входит в расположение? Почему все лежат в сапогах на койках, хотя отбоя еще не было? А? Сержант Матюшин? Почему так?
— Мы вас не заметили, товарищ майор…
— Дневальный охраняет оружейку, и не замечает никого, кто входит в расположение! Замечательно! Дневальный у нас что, вообще ничего не замечает? А?
Ротный смотрит на дневального. Тот быстро отвечает:
— Замечаю, товарищ майор!
— А почему молчите, когда я захожу? Язык в заду застрял?
— Никак нет… не застрял…
Ротный взирает на роту:
— Ладно с дневальным, у него язык в заду, но вот вы, Громов, ближе всех лежали… что, скажете, что не видели меня?
Когда ротный начинает кого-то называть на Вы, это плохой признак.
— Видел…
— Что должен сделать военнослужащий, первый увидевший входящего в помещение старшего начальника?
— Подать команду.
— Правильно, а вы что подали?
— Ничего. Я телевизор смотрел…
— А вот это не правильно… сто раз отжался!
Громов падает в упор лежа, и писклявым голосом вопит:
— Товарищ майор, я же столько не отожмусь!
— Почему? Ты же подготовленный разведчик! Вон как на киче в люди выбился! Отжимайся!
Тот делает несколько отжиманий, но падает грудью на пол и тем же голосом:
— Товарищ майор… я честно вас в начале не заметил…
— Давай, отжимайся!
— Я столько не смогу!
— Хорошо, тогда встать!
Вася встает. Ротный командует:
— Рота, упор лежа принять! Пятьдесят отжиманий! Матюшин, считайте!
Полтора десятка «рэксов» тут же выговаривают своему боевому товарищу все, что они о нем думают:
— Вася, ты попал…
— Слышь, малыш, будешь завтра всем койки заправлять…
— А я за него в прошлый раз в наряде еще отстоял…
Громов стоит, опустив голову. Матюшин начинает считать, и рота отжимается. Ротный ходит по ЦП:
— Я смотрю дисциплинка у нас прихрамывать начала… придется завтра совершить утреннюю пробежку километров на двадцать…
— У-у-у… — единый голос всей роты.
Отжались, встали. Ротный ходит вдоль строя.
— Я знаю, что полученные за прыжки деньги вы все пропьете. Не надо мне возражать, так как это повторяется каждый раз, чего бы вы мне не обещали! Потом, как обычно, я вас наказываю — мы бегаем много и продуктивно, вы исправляетесь, становитесь шелковыми, но как только получаете деньги снова — все повторяется! Поэтому я хочу вас спросить…
Ротный останавливается и смотрит каждому в глаза. Потом говорит:
— Поэтому я предлагаю на прыжковые деньги купить в роту новый цветной телевизор. Кто против? Кто хочет нажраться, и потом много и упорно бегать?
Молчим. Альтернатива конечно заявлена так, что и выбирать-то не из чего.
— Значит, все согласны? — уточняет майор. — Вот и хорошо! Завтра ты, — показывает на меня пальцем. — И ты, — показывает на Матюшина. — Едете со мной в город. Будем выбирать в роту телевизор…
Ротный перешел на Ты, значит, процесс изнасилования личного состава закончился.
На следующий день в роте был новый телевизор с пультом. Пульт прое…, в общем, потеряли на второй день. Однако неудобств это не вызвало. Снова стали применять старый проверенный способ переключения каналов — приказами дневальному.
Потом купили видеомагнитофон. И к нему штук десять кассет со всякими фильмами. Просмотры продолжались до самого подъема, а потом с красными глазами ходишь по части, как перепуганный.
И вот в казарму снова заходит ротный:
— Рота строится!
Построились. Далее последовала его проникновенная речь:
— Кто мне доложит — почему в роте происходит такая херня? Почему я, целый капитан, постоянно иду вам навстречу, постоянно забочусь о вас, постоянно закрываю глаза на ваши залёты и косяки!? И что я вижу в ответ? Что вы стоите, как стадо безмозглых баранов? Да, я говорю о порядке в роте! Обернитесь и посмотрите кругом! Не далее как позавчера я повёлся на ваши уговоры, потратил на вас своё личное время, поехал хер знает куда — в город за вашим видаком, и что в итоге? А в итоге то, что куда солдата не целуй — везде задница! Что это у вас под кроватью? Не знаете? А я вам скажу! Это бычок. Самый настоящий сигаретный бычок. Вы не ахерели курить в располаге? Вот это чья койка? Почему мятая? Кто на ней лежал? Иванов! Почему у тебя левый сапог не чищен? Петров! Ты когда нормальной подшивой будешь подшиваться? Сидоров! Ты когда брился последний раз? Давайте посмотрим правде в глаза! В роте — полный бардак, моральное разложение и неуставняк! Как только у вас появился видак, вы за два дня полностью развалили в роте внутренний порядок и дисциплину! И это я еще в каптерку не заходил! Сержанты перестали следить за внешним видом своих подчиненных! Подчиненные с пробором положили на сержантов! Твориться черт знает что! В общем так! Пока вы не научитесь поддерживать в роте должный порядок, пока сержанты не приведут внешний вид бойцов в надлежащий вид, пока вы не начнете жить в чистоте, я объявляю вам организационный период! А чтоб до вас глубже дошли мои простые требования, я забираю у вас видеомагнитофон! Он к вам вернется тогда, когда в казарме начнется ПО-РЯ-ДОК!