Невольно прислушиваюсь к идущим ко мне бойцам — не звучат ли подковки. Нет, не звучат. Тут два варианта: либо в части просто нет подковок, либо по статусу им еще не положено подковки носить. Про подковки вообще история отдельная. Вот не поймут меня штатские! Не поймут! Кто из «не служивших», знает команду: «правую ногу на носок ставь!». Вот для чего такая команда подается? Кого не спрашивал, никто не знает. А подается она для контроля за стертостью каблуков армейского кирзового сапога. Тут вот какое дело: на солдатском сапоге каблук — вещь заменяемая. Стоптал его на половину — смени. За полгода можно три каблука стоптать. Зимой каблуки вообще не стаптываются, а летом — только держись. Но тут тоже есть момент, где можно продемонстрировать свой статус. Пусть часто каблуки только молодые меняют. Старослужащий мудрый воин вобьет себе в каблук тремя малыми дюбелями специальную подковку. Металл будет стираться, а резина каблука останется целой. Сменить подковку — дело нескольких минут, сменить же каблук — это не один час возни. Обычно, молодой воин все делает сам. Поэтому будь ты самая последняя белоручка, никто за тебя в армии каблуки на твоих сапогах менять не будет. И потому белоручка берет сапожный молоток, железную ногу и вперед, к устранению недостатков! Помню, как я мучился первый раз. А на это дело смотрел один дембель, до службы в нашей роте в Таджикистане повоевать успел в 15-й бригаде. Так он долго смотрел на меня, башкой качал, а потом взял, да и показал, как правильно надо делать. Через полчаса я уже все закончил. До сих пор с теплотой этого мальчишку вспоминаю. Золото был человек. Правда, как-то попало от него, но сам понимаю, что за дело.
А как подковки прибиваются? В смысле не техническом, а организационном. У нас было принято, что подковки можно носить, став по армейским понятиям «фазаном», т. е. отслужив год. Но находятся зловредные молодые бойцы, которые начинают портить нервы старослужащим еще задолго до указанного срока. Мой призыв набил подковы еще зимой — все ж крутые. Особенно друг перед другом. Тут старики возвопили: да что же это такое, мол, как можно, скоро нас эта молодежь заставит еще и ЦП мыть!? Ну, тут нам всем предложили снять подковы. А куда их снимешь? Обидно, столько старался… не стал снимать. Бейте, режьте, снимать не буду. Помурыжили немного, и все затихло. А потом, помню, сами уже старые, стодневка идет… а мы из командировки только приехали, все такие боевики, сплошные рэксы спецназовские… а в роте молодежь появилась. И тут перед построением, стоим, важно переговариваемся, а с КПП выбегает наш молодой боец, и на цыпочках мимо нас. Стоять — бояться! Оказалось, подковки прибил. На цыпочках хотел тихонько проскользнуть. Не удалось. Стали ему рассказывать, мол, мы там по кавказским горам… по ночам… все нас там боялись… а он тут на всем готовом… и тому подобные сказки, а он стоит, чуть не плачет. И рад бы сию минуту подковы вынуть, да нечем…
Иду, бойцы приближаются. Смотрю на них, пытаюсь разглядеть значки на груди. Значков у них нет. У нас на срочке наличие значков (и их количество) достаточно точно могло сказать о статусе солдата. Если боец первого периода службы где-то притырил «бегунка» (знак «Воин-спортсмен» 1-й, 2-й или 3-й степени) и нацепил себе на грудь, значит, воин достаточно крут, чтобы не бояться, что знак отнимут старослужащие. Тут вот ведь какое дело — «бегунки» у старослужащих уже давно есть, а потому для себя отнимать не будут. А если пацан хороший, зачем у него отнимать. Ну, разумеется, предел тут тоже есть. Если молодой, вдруг заимеет значков на груди больше, чем у старого солдата, тут-то ему и кранты. Придется расставаться. На все эти «бегунки», классность, отличников и парашютистов наши командиры смотрели сквозь пальцы. Хотя, помню, был случай, когда ротный поймал одного дембеля (это был Рыжий, герой многих моих рассказов) и, ткнув ему пальцем в грудь, сказал, что на дембель Рыжий поедет только после того, как реально заработает себе все то, что у него висело на груди. Самым страшным для Рыжего оказался значок «100 отличных караулов», который он выменял где-то на складе не в нашей части. В караулы мы ходили редко, и у меня к концу службы их было всего тринадцать. Не больше было и у Рыжего. Если бы ротный уперся, Рыжий бы сдох в караулах. Так же у него висели на груди «Специалист 1 класса», Золотой «Воин-спортсмен», «Отличник Советской Армии» (до сих пор вижу такой значок на защитниках России), и еще у него был единственный честно заработанный «Парашютист-отличник», но колодка этого значка говорила о том, что обладатель знака совершил не менее пятидесяти пяти прыжков. В реальности у Рыжего не могло их быть больше четырнадцати — по семь за период обучения. Не знаю, где он взял цифру «50» на знак и «5» на колодку, но, судя по значку, он был в роте второй парашютист после зама по ВДС капитана Сережи Лютикова. У меня так и остался значок «Парашютист-отличник» с цифрой «10» на знаке и «2» на колодке, хотя у меня к концу службы было 17 прыжков (3 дома и 14 в армии). Как-то не особенно я старался блюсти точность в этом деле… Про медали за командировку вообще молчу, ибо в основном бойцы нашей роты свои награды получали уже дома, в военкоматах. Я, к примеру, получил свою только через 13 лет после службы. Потом через год еще одну. Но это уже вопрос не к нам.
Нет у бойцов значков. Может, вообще у них значков в части нет? Начинаю приглядываться к эмблемам — кто же они такие? Из какой части? Связь. О, это те, которые за городом стоят. Радиоразведка. Осназ. Нет у них наглости спецназовской в глазах. Да и откуда взяться. Примера-то брать не с кого. Это Уссурийск по норам прячется, когда второе августа наступает: бригада спецназа (тогда еще была) и десантно-штурмовая бригада — есть кому развернуться. А у нас в городишке тихо. Разве, что я в парке пьянку организую… так обычно же без мордобоя. Культурно. Чекисты меня подкалывали, мол правило себе завели: утром третьего августа, приходя на работу, не забыть заглянуть в обезьянник, проверить, не лежит ли там знакомое тело, а если не лежит, все равно просмотреть сводку, не мог я не отметиться… Но то время уже давно ушло. Давно уже годы не позволяют такое баловство…
И вот идут эти трое срочников. Смотрю им в глаза. А в глазах та самая неописуемая радость временной свободы. Свободы, которая у них закончится через несколько часов… и опять у них начнутся армейские будни…
Разминулись. Прошел мимо бойцов.
И тут я почувствовал запах. Тот запах, который ни с чем нельзя перепутать. Так пахнет казарма. Запах только мелькнул, но и того хватило. Здесь весь букет. Здесь и вакса для чистки сапог, здесь и мастика для натирания полов, здесь и кожа солдатского ремня, здесь и оружейное масло. А еще здесь усталость солдатская и вечный недосып. Здесь и перловая каша и тушенка. Здесь и построения и разводы. Здесь караулы, наряды, гауптвахта и парко-хозяйственные дни. Здесь полигоны, техника и оружие. Здесь марш-броски и спортивные праздники. Здесь казарменный мордобой и занятия по рукопашке. Здесь бронежилеты, каски, рюкзаки и разгрузки. Здесь парашюты, самолеты и воздушный простор. Здесь рейды, засады и смертельные бои. Здесь раненые и больные, здесь живые и мертвые.
Это — армия. Именно так она и пахнет. Этот запах забыть нельзя.
Палатка
От этой военной истории смеются только те, кто служил. Остальные разводят руками в недоумении — о чём тут смеяться?
Есть у меня друг, дружище, товарищ по жизни — по-всякому можно называть — Лёха Маракулин. В своё время служил он в армейской ремонтно-восстановительной базе, что в Липовцах. Тыловая часть, размеренная жизнь, и все такое. В общем, с его слов, начинаются у них учения. Есть такое понятие — КШУ. Кто знает, тот поймёт.
Короче, ставят они большую армейскую палатку. Для штаба. Внутри палатки, как и положено — большой стол. На нём будет лежать большая карта, на которой командование нашей родной уссурийской 5-й общевойсковой армии должно и проводить данное КШУ.
На установку и обустройство палатки ставят Лёхино отделение. Они, шесть человек, в течение светового дня ставят эту палатку, вымотавшись сверх человеческих возможностей. В общем, отдав все свои силы, поставили. А внутри установили печку-буржуйку. В неё дрова, которые горят, а по трубе искры вылетают.
Начальник штаба майор Иванов смотрит на это великолепие, и говорит моему товарищу изготовить для трубы искрогаситель, так как возможно попадание искр на элементы палатки и маскировочной сетки, и её возгорание.
Лёха, конечно, требованиям внял и начал самолично мастрячить для трубы искрогаситель из какого-то листового железа, но в это время из печки уже полетели первые искры, которые зажгли маскировочную сеть над палаткой (а это такая вещь, которая возгорается от легкой искры…). Сеть стала гореть, крики, паника, а там еще ГАЗ-66 стоял, который КШМ, с антеннами, в общем, машину завели, и, срывая сеть и антенные растяжки, отъехали от палатки, чтобы не дай бог, не сжечь еще и машину. Ну, там еще была беготня с пустыми огнетушителями, но это всё ерунда.
И как бы всё хорошо, но часть искр на палатку всё-таки попала. И в палатке от прогорания брезента, образовалась небольшая дыра. Прямо над столом, над которым предполагалось разворачивать стратегические карты. Военная беда, не иначе.
Начальник штаба (тот самый майор Иванов) так и сказал, мол, так дело не пойдет, надо зашивать.
И вот стоит отделение перед прогоревшей палаткой. Смотрит на нее. Все понимают, что зашивание палатки возможно только после её складывания, после её разборки. Но, при этом все прекрасно помнят, каких сил им этого стоило, каких трудов она им обошлась…
В общем, как говорит Лёха, принимается решение, что палатку надо зашивать любой ценой — как на войне. И зашивать прямо вот так, в стоячем состоянии. То есть, кому-то нужно на неё залезть, и сшить прогоревшую дыру, стянув края суровыми нитками.
В рамках принятой стратегической доктрины была организована большая иголка с толстой ниткой. Сим приспособлением должен был быть вооружен боец, который будет послан исполнять свой священный долг перед Родиной на прогоревшей палатке. Кто им может стать? По логике (по гражданской логике) им мог быть только наиболее лёгкий боец. И, как бы всё хорошо, но самым лёгким оказался некий Джимми — дагестанец, борец, боксер и вообще человек, который был в конкретном отрицалове Устава при прохождении действительной срочной службы. Как Лёха говорил, Джимми признавался ему даже в том, что в своё время был в отряде Хаттаба, но принять участие в реальный боевых действиях против ВС РФ не успел — к тому времени Хаттаба выключили, и отряд распался. А Джимми вернулся домой, откуда его успешно призвали в ряды ВС РФ.