В общем, когда все поняли, что самый лёгкий — это Джимми, со слов Лёхи, стало ясно, что впереди их всех ждёт настоящий военный цирк.
— Я нэ пайду, командыр, ты што? — тут же заявил Джимми.
Ну, а как иначе — он даже полы в казарме никогда не мыл, ссылаясь на некие мужские традиции Кавказа.
Отказ Джимми выполнять боевую задачу не стал большим препятствием в её исполнении. Было принято второе военное решение — на палатку полезет, если уж не самый лёгкий, тогда самый безотказный. Или, проще говоря, лох.
Лохом был некий Потап, по совместительству который оказался и самым тяжелым военнослужащим из всей компании.
— Слишишь, Потап, ти давай, лэзъ на палатка, — сказал Джимми, полностью поддерживая новое решение.
Потап, девяностокилограммовый парень, который был настолько же безотказен, насколько и тяжел, нездорово похихикивая, направился к палатке. Ему дали иглу с толстой ниткой, убедительно напутствовали в полном успехе предстоящих действий, дружно подсадили, и он оказался на палатке.
И вот когда Потап уже начал подбираться к прогоревшему участку, все услышали короткий треск разрываемого брезента. Потап остановился, и в нерешительности оглянулся назад…
— Давай, двигай! — посоветовали ему снизу — те, кто уже понимал, что произойдет в следующее мгновение, и оттого стоящие в предвкушении предстоящей развязки… — сейчас! Сейчас!
— Угу, — невесело кивнул Потап, и двинулся дальше.
— Руки шире расставь, — подсказал ему Лёха, который уже давился предстоящим смехом.
Разумеется, палатка в какой-то момент не выдержала, и с брезентовым треском, взмахом рук и отчаянным воплем, Потап ухнул вниз, пропав с поля зрения.
Все ринулись в палатку. Потап лежал на командно-штабном столе и угодливо обстановке похихикивал. Всё Лёхино отделение принялось ржать — безудержно, внадрыв.
Лёха, понимая, что сие действо может самым негативным образом отразиться на его самочувствии, вышел из палатки, и занялся изготовлением искрогасителя, наблюдая, как от штаба части к палатке уже направился оперативный дежурный — тот самый майор Иванов.
Иванов, слыша гомерический хохот, доносящийся из палатки, строго поинтересовался у Лёхи, что там происходит.
— А вы, товарищ майор, зайдите, и сами посмотрите, — удерживая себя от нахлынувшей волны смеха, невозмутимо сказал Лёха.
Когда майор вошел в палатку, смех прекратился. Как отсекли.
— Да вы ох…ли… — раздалось оттуда громко-майорское.
— Это Потап порвал, — дружно отозвалось отделение.
Не, вот так подумать — а кто еще мог порвать палатку? Конечно, только тот, кто её и рвал… только Потап… Мы же не можем обвинять в этом всё отделение… хотя именно при полном попустительстве которого сие и стало возможным…
Майор вышел из палатки в ярости. Завтра с утра тут должен был появиться весь штаб Пятой армии.
— К утру палатка зашита, — крикнул майор отделению.
— Готово, — сказал Лёха, подавая майору искрогаситель.
Тот посмотрел на Лёху, взял искрогаситель, покрутил его в руках…
— Ты — иди спать, — сказал майор. — Ты своё дело сделал. А эти — пусть исправляют тут всё…
Это и нужно было моему другу.
Вот и вся история.
Утром палатка была зашита. Лёха не знает, кто её зашивал.
Эвакуация
Разведывательный отряд специального назначения вторую неделю находился «на войне». Местом временного базирования была выбрана железнодорожная станция Червленая-Узловая, откуда разведгруппы работали в сторону Гудермеса и по рядом стоящим населенным пунктам. Разведчики жили в комфорте — в пассажирском вагоне, любезно выделенным дистанцией пути, а вернее нагло захваченным самими разведчиками…
Конец февраля 1995 года выдался вполне теплым, что было совсем непривычно разведчикам, которые прибыли на ридну чеченщину из суровой уссурийской тайги. В страшный замес в Грозном отряд практически не попал, коснулся лишь самого края, и вот сейчас большие командиры российской армии выгоняли спецназ на борьбу с ночными передвижениями духов. Дело было в том, что по ночам действовал комендантский час, особенностью которого было разрешение не спрашивать приближающегося о его принадлежности и смело мочить его со всех стволов…
Группа майора Семенова ходила на засаду в район железнодорожного моста у Брагуны, который охранялся бойцами внутренних войск, и которые, по данным разведки, по ночам за небольшую сумму пропускали через мост чеченских боевиков. Решено было в один прекрасный момент задолбить этих духов, а потом еще и разобраться с охраной моста — кто откуда призывался…
Группа ходила «на мост» две ночи подряд, но в эти ночи никакого крупного движения замечено не было. И вот, под вечер третьего дня группа, получив оружие, заряжалась, снаряжалась, в общем, готовилась…
Разведчик-пулеметчик Рафик Баширов взяв из ружпарка свой пулемет, уселся с ним поудобнее на бревно, заменяющее скамью, расстелил кусок брезента и принялся чистить свою «швейную машинку». Напротив него, на другом бревне, устроился старший разведчик Петя Злобин с автоматом, оснащенным прибором бесшумной и беспламенной стрельбы. Рафик и Петя были закадычными друзьями, призывались с одного города и во взаимной нелюбви друг к другу замечены не были.
Обыкновенный треп языком во время чистки оружия — святое дело. Бойцы вспоминали прошлый выход, обменивались шутками, подначивали друг друга. В прошлом выходе Злобин наступил в глубокую яму с водой и почти всю засаду просидел с промокшей ногой. Вымучился он здорово, но, приложив максимум мужества, на предложение командира группы снять засаду и вернуться в ПВД, отказался.
— Да что ей будет? — вопрошал Злобин, имея в виду свою ногу.
Осмотревший его после выхода врач отряда капитан Кириллов покачал головой:
— Смотри, герой, еще один такой выход и можно тебе ногу отстегивать. Ты больше так не рискуй. Пусть лучше засада сорвется, чем ты ногу на хрен отморозишь…
А теперь Злобин сидел на бревне и героически рассказывал о своих мучениях:
— Да ты Рафик, не представляешь, чего мне это стоило! Знаешь, как у меня нога от холода ныла? Я думал, что все — кранты, думал, что уеду из Чечни этим, как его… Маресьевым…
— На протезах? Круто… — смеялся Баширов. — У тебя погоняло будет: Петруха — Деревянная Нога…
— Тебе смешно, а я сижу на своей позиции, пальцы на ноге вообще не чую, думаю, что всё… но засада важнее, как же я вас подведу… да меня пацаны в отряде потом засмеют… никто же про лужу не вспомнит… все будут только помнить, что я замерз…
— Да герой, герой… — смеялся Рафик. — Говорил я тебе — давай на засаду водки с собой возьмем… мигом бы отогрелся…
К друзьям подошел начальник медпункта капитан Кириллов.
— Как твоя нога? — обратился он к Злобину.
Тот подскочил:
— Нормально, товарищ капитан!
— Не болит?
— Никак нет!
— Не почернела?
— Никак нет!
— А ну, покажи… а то за твою отмороженную ногу мне командиры голову быстро скрутят…
Разведчик быстро разулся и показал ногу. Все было в порядке. Каким-то чудом нога не понесла никаких потерь…
— Ладно, обувайся… и смотри… больше по лужам не ходи.
— Так я же не видел эту лужу. Там такая темень была… хоть глаз выколи…
— Ладно, бывай…
Капитан ушел. Его сменил командир роты майор Семенов, который ходил на засаду в качестве командира группы.
— Ну что… Маресьев…
— Да все нормально, товарищ майор, меня сейчас врач смотрел, все хорошо, нога в норме…
— Точно?
— Точнее некуда… товарищ майор.
— Ну раз так… смотри у меня!
— Есть…
Семенов ушел.
Рафик поставил пулемет на сошки, проверяя работоспособность механизмов. Вставил короткую ленту с двадцатью пятью патронами. Несколько раз дернул затворную раму. Механизм подачи ленты работал прекрасно…
Злобин сидел как раз напротив среза ствола пулемета. Он радостно сказал:
— Я свою ногу теперь беречь пуще прежнего буду.
В этот момент раздался хлопок одиночного выстрела.
Петя глупо смотрел на срез пулеметного ствола, из которого тонкой струйкой тек серый дым. Так же глупо на пулемет смотрел и Рафик.
На коленном сгибе чуть было не отмороженной ночью ноги, на камуфляжной штанине виднелась крохотная дырочка. Оба бойца некоторое время смотрели на эту дырочку, пока Петя не понял, что она значит, только после чего догадался проследить возможную траекторию. Взгляд его скользнул вдоль ноги, с каждым сантиметром обозреваемого тела сердце его замирало… и замирало… и наконец взгляд уперся в вывернутую наружу дырку на самой ягодице.
Крови еще не было, но было уже предельно ясно, что пулеметная пуля калибром 7,62 мм вонзившись под коленную чашечку, прошла вдоль всей ноги и благополучно вышла из ягодицы, перебив по ходу своего движения все, что только можно было перебить в многострадальной ноге старшего разведчика…
Боль приходила постепенно, так же постепенно Петя увеличивал громкость своего звучания. Когда же он достиг своего природного предела, на звук сбежались отрядные командиры всех мастей.
Перед оказанием помощи пострадавшему, командир отряда майор Андреев дал по ребрам разведчику-пулеметчику Баширову, на словах горячо поблагодарив его за внезапно предоставленную командирам свежую головную боль, и лишь после этого рука врача потянулась к промедолу.
Разумеется, ночная засада была сорвана. И если в предыдущую ночь Петрухина нога, попавшая не в то место, не в то время, еще смогла вынести все тяготы и лишения военной жизни, то теперь тяготы пересилили мужественного разведчика…
Петруха выл по геройски громко, на разные голоса… Появилась и кровь. Куда же ей деться? Штаны разрезали, стали бинтовать. Процесс осложнялся тем, что наложить жгут было не возможно, так как, по всей видимости, пулеметная пуля перебила Петрухе тазовые кости. Кириллов сделал все, что мог: закрыл раны, вколол обезболивающее… но с таким ранением подстреленного нужно было срочно ложить на операционный стол.