— Если это не заяц, то звоните ещё раз, ладно?
— Хорошо. Спасибо вам, молодой человек!
— Не за что.
***
— Спецотдел, диспетчер Олег, слушаю вас.
— Здрасте, это Тёма. Я вам днём звонил.
— Привет, Тёма! Как ты?
— Мы с мамой у тёти Люды. Папа в больнице, но с ним всё хорошо. А Алину забрали те люди, которые на красной машине приехали. Говорят, это она чудище вызвала, потому что папа не захотел маму бросить и с ней, с Алиной, жить.
— Эх, жуткие дела творятся, Тёма. Но хорошо, что с папой всё в порядке.
— Да! Я поэтому и звонил. Хотел ещё раз сказать вам спасибо, дядя диспетчер!
— Тебе спасибо, что был молодцом и сообразил нам позвонить.
— Вы очень хороший, дядя! Я бы без вас совсем-совсем испугался. Вы спасли меня и папу!
***
— Олежка, ты чего?
— Да всё нормально, Ника. Аллергия: полынь же цветёт.
— А, у моей бабули тоже аллергия: всё время чихает и сморкается, и глаза слезятся, да… Вот, возьми платочек. После смены идём в «Самурая»?
— Давай. Маша, Ира, Ренат, Дина, Рита, вы с нами?
— Да!
День города
11 августа
Макс только вышел из машины Егора, подбросившего его до дома, и уже предвкушал спокойный воскресный вечер в приятной компании, когда телефон в кармане разразился трелью. Стоило взглянуть на экран, как стало ясно: спокойный вечер отменяется. Звонил Даня, а он ни за что не стал бы беспокоить брата просто так.
— Макс, привет!
Рядом с Даней гремела музыка, кто-то вопил и, видимо, радовался жизни, так что голос брата Макс различал с трудом. Ничего удивительного: Даня большую часть времени проводил в окружении гитар, барабанных установок и прочих инструментов, а также тех, кто на них играет. Как брат умудрялся не просто жить, а ещё и творить в непрестанном шуме и грохоте, оставалось для Максима загадкой.
— Привет, Дань.
— Слушай, есть дело.
— Какое? — Кошкин выудил из сумки ключи и открыл подъездную дверь.
— Важное! По твоему профилю, но не официально. По-братски, так сказать.
— Даня, ты же знаешь...
— Да-да, я знаю, — перебил Даня, — знаю, что у тебя есть инструкции и всё такое. Но ещё у тебя есть единственный и любимый брат. А у него есть просьба.
— Ладно, рассказывай, что стряслось. И отойди туда, где потише, — попросил Макс, поднимаясь на свой этаж.
— Не могу, — хмыкнул брат. — У нас же тут День города, я на концертной площадке, если что.
— Точно! Сегодня ведь... — Макс порадовался с утра, что Б-пять не отправляют охранять массовые мероприятия, и на том думать забыл о Дне города.
— Ни разу не удивлён, что ты не помнишь. Ладно, нравится тебе дома с книжкой — дело твоё. Хотя движуха тут ого-го, кстати! Потому в общем-то и звоню.
Максим насторожился и замер у двери квартиры.
— Тут одна девчонка кого-то, по ходу, к себе подселила. Приезжай прям щас — может, ещё увидишь! Ваши тут есть, так что если вдруг какой-то адский ад, то свистнешь своим — и повяжете Рину. Приедешь?
— Приеду. Где тебя найти?
— В кафешке «Чики-фрики». Скажи, что тебя ждут в шалаше, ок?
— Ладно.
Максим со вздохом простился с Драйзером, Синатрой и лазаньей по-неаполитански, с которыми собирался провести вечер, и спустился к двери подъезда.
Если быстро дойти до перекрёстка, срезать дорогу дворами и пройтись вдоль старых дореволюционных домов, то он будет на площади Славы через десять минут. Надо только уточнить, где там кафе, в котором брат назначил встречу. Макс глянул на карту: он выйдет к площади вот тут, а кафе «Чики-фрики» на другом углу — всё ясно.
Макс вышел в душный августовский вечер и торопливо зашагал к перекрёстку.
Звуки музыки и отголоски пения слышались на всех окрестных улицах. В День города на каждой площади своя концертная программа, и горожане всюду наверняка делали одно и то же: болтали, снимали себя и окружающих на телефоны, ели, пили газировку и всякие коктейли, приплясывали под грохочущую из динамиков музыку.
Толпа вдруг взорвалась аплодисментами и криками.
Максим вышел на площадь и увидел сияющие экраны на сцене, разноцветные светодиодные ленты, перекрывающие пространство над площадью пёстрым неоновым «потолком». Вокруг фонарей вились безобидные существа, то и дело сползая на столбы и забираясь обратно.
Полицейские и коллеги-спецы дежурили по периметру площади. Макс заметил пару знакомых в оцеплении и поздоровался кивком.
Пахло поп-корном, жжёным сахаром, пивом и людьми.
Вроде бы всё нормально.
Со сцены запела девушка — нежное сопрано звучало чисто, но, как показалось Максиму, недостаточно сильно. Однако уже к концу музыкальной фразы Кошкин передумал: голос девушки сплетался с переливами гитары, завораживал. Макс невольно замедлил шаг, прислушиваясь: казалось бы, не самый широкий диапазон, не самые чистые интонации, но хочется ведь слушать!
Люди вокруг единой волной покачивались в такт голосу солистки, поющей о расставании и расстояниях, и Макс отчётливо видел завороженные лица с одинаково распахнутыми глазами и приоткрытыми ртами.
Спецотделовец настороженно присмотрелся и начертил пару знаков. Нет, никто не тянет энергию из толпы. Странно.
Так, не об этой ли певице хочет поговорить брат?
Проталкиваясь сквозь зачарованную толпу к кафе, Кошкин думал о брате. Даню Максим любил, но действительно близких отношений между ними не сложилось, то ли в силу восьмилетней разницы в возрасте, то ли из-за разницы в мировоззрении, которую сложно было измерить годами или ещё чем-нибудь, но ощущалась она как бездна.
Даня — по паспорту Даниэль Кошкин, в честь маминой любимой писательницы, — с детства был гордостью родителей. Макс братом тоже гордился и в чём-то даже восхищался, признавая и его талант, и умение нравиться людям, и почти не раздражающую самоуверенность. То, что они абсолютно разные, как полагал Макс, не мешало им быть семьёй.
О, вот и «Чики-фрики»: на вывеске красовались улыбающиеся бургеры и картошка-фри с глазами. Бр-р-р.
Максим зашёл внутрь и сказал подошедшей девушке в жёлтом форменном платье, что его ждут в шалаше.
— О! Да, конечно, — восторженно произнесла девушка. — Вот сюда, пожалуйста.
Ясное дело, восторг относился вовсе не к заурядному посетителю кафе, а к тому, кто его ждал.
В «Шалаше» — кабинетике, оформленном ветками и нарисованными лесными птахами — сидели двое: пирсингованный здоровяк с алым ирокезом в поношенной кожанке с заклёпками — Данин барабанщик, Фидель, и сам Даня.
Нельзя не признать, что сценический образ братишке очень шёл. И чёрный ирокез с белой поперечной полосой, и выбритые виски, и подведённые чёрным глаза, и пирсинг в брови. И драная синяя водолазка, диковато сочетающаяся со строгими брюками, покрытыми десятками булавок. Костюмы Даня менял постоянно, а вот обуви оставался верен: уже который год и в пир, и в мир ходил в любимых шипастых гриндерсах с разными шнурками — левый белый, правый чёрный.
— Хай! Хой! — хором поздоровались панки и расхохотались.
Макс пожал протянутые руки и кивнул. Фидель уткнулся в телефон, давая братьям поговорить.
— Слышал Рину? — поинтересовался Даня.
— Ага. В ней подселенец?
— Видимо, да. Я её давно знаю и её «Городскую бесконечность» тоже. Норм ребята, но не огонь. Особенно как раз Рина. Знаешь, из тех, кто мог бы зажечь, но слишком старается. Такая, на шесть из десятки.
Макс прекрасно понимал, что брат говорит вовсе не о внешности знакомой. А о том, какая она на сцене. Как она поёт. Как держит — или не держит — публику. Как чувствует слушателей.
— А сёдня это двенадцать из десяти! — хохотнул Фидель. — Во, гляньте.
Он протянул телефон. На экране под фотками миловидной длинноволосой девушки в сине-голубом платье в пол пестрели сердечки, восторженные эмодзи, букетики и аплодисменты.
«Лучшая!!!»
«Любовь навсегда!»
Рина, Рина, Риночка, Рина, Рина, Рина.
Даня кивнул и добавил:
— Я её пару недель назад видел в «Технопабе»: там живая музыка по пятницам. Тогда она была как всегда. Ну, хотела и старалась, но не смогла. Потом переживала, плакала. А сегодня, ты сам видел, Рина — другая.
Даня сделал выразительную паузу, внимательно поглядел на брата: мол, понимаешь?
— Вроде и поёт как раньше. И тексты всё те же, и обработка. Парни в команде, инструменты — ничего не поменялось. А звучит по-другому. И слышится тоже.
Макс кивнул: да, обычной эту Рину он точно не назвал бы.
— Её уже дважды на «бис» вызывали, — заметил Фидель, — но ща, наверное, отпустят. А то следующая группа её порвёт, хы.
—Пойдём-ка поймаем Рину! — встал Даня. — И сюда притащим, чтоб братец на неё посмотрел.
— Напоминаю: «демонов» не видно. Но, согласен, эта девушка очень подозрительная.
— Жди тут. Я скажу, чтоб тебе хавки подогнали: ты ж наверняка пожрать не успел. Мы минут через десять Рину приведём.
Даня и Фидель вышли, и вскоре Максу принесли вполне аппетитную шаурму и порцию запечённой с травами картошки.
Выявить «демона» знаками, если не знаешь, с кем конкретно имеешь дело, почти невозможно. На создание особой ловушки из сети знаков времени нет: простейшая из ловушек такого типа строится два с половиной часа. Коврика вроде того, что Аз возит в машине Егора, под рукой тоже не имеется. Остаётся только одно: попытаться спровоцировать «демона», чтобы тот показал себя. Благо все эти твари импульсивны и любят поболтать.
Кошкин успел расправиться с неожиданно вкусным фаст-фудом и разжиться чашкой сомнительного кофе, когда дверь «Шалаша» открылась, впуская Даню, Фиделя, знакомую по фото девушку в красивом платье и незнакомого парня с бородкой, с неприкрытым восторгом глядящего на Рину. Та почему-то казалась очень грустной.
— Рина и её бас-гитара, Рен, — представил Даня. — Это мой братан, Макс. Ринка, ты садись с ним, а я вот тут.
— О, а мы с тобой, братан, сходим заказ сделаем! — Фидель сграбастал бородача за плечо и утащил из «Шалаша».