— Я вас разбудила? — тихонько спрашивает женщина. — Извините, пожалуйста.
— Нет, я не сплю. В окно смотрю: красиво.
Она бросает взгляд на ночной пейзаж и кивает: мол, да-да, красиво.
Потом спрашивает:
— А вы далеко едете?
— До самого конца.
— О, да, далеко… А давно сели?
— Вчера ночью. Меня, кстати, Тёма зовут, а вас?
— Наталья Андреевна.
— Очень приятно, Наталья Андреевна! Так чем вы расстроены?
— Да так, — в который раз вздыхает попутчица, — вам не интересно…
— Что вы, я с удовольствием вас послушаю. Подруге или родственнице некоторые вещи не расскажешь, а случайному попутчику — самое то. И вам полегче станет, и мне всё равно не спится.
Может быть, кому другому она бы и отказала, но не мне. Я умею располагать людей. В каком-то смысле работа такая.
— Да вот… с сыном поссорилась… ну то есть не поссорилась… хотя… нет, поссорилась… Он опять пить начал, кредитов набрал, микрозаймов всяких. А у них с Ленкой скоро ребёночек родится! Пора уже за ум взяться, так нет. Я на него и накричала. Он на меня. Ленка в слёзы. А мне к мужу возвращаться надо: он после инсульта совсем плохой, надолго не оставишь… Эх, ну что за жизнь, а⁈ Что за жизнь…
Попутчица вытирает слёзы рукавом, шмыгает. Лезет за бумажным платком.
— И денег вечно нету, а Ленке и Денису — это сын мой — помогать надо? Надо. Ремонт дома сто лет не делали. Куртке моей семь лет! Из неё уже — вон смотри! — нитки лезут. Скоро развалится, и буду голая бегать по первому снежку!
Женщине кажется, что она плачет во весь голос. На самом деле слёзы и правда текут рекой, но тихонько. Ей кажется, что она голосит, а на самом деле её еле слышно, но слова льются из неё неиссякаемым потоком: чем больше говорит, тем больше хочется продолжать. Жалеет себя, злится на сына. И на себя злится. Завидует Ленке: та молодая, почти здоровая и курточку купила вот только в сентябре. Устала от мужа — и за это тоже на себя злится. Голодна. Толком не спала всю неделю, что гостила у сына: изводила себя, попрекала, что плохо воспитала своего Дениса, злилась, обижалась,
Ох, как же я люблю ночные разговоры! Всё напоказ перед внимательным незнакомцем, тенью замершим у окна.
Бормочу в ответ ничего не значащие слова утешения, а в ответ слышу тихий плач и бессвязный поток слов.
«За что?.. Дениска… Дура я… За что? Устала… Сколько ещё? Устала… Сил нет… За что?»
Скоро попутчица выдыхается и засыпает, уронив голову на сложенные на столе руки.
Вздыхаю и снова смотрю в окно. Дома. Деревья. Столбы. Деревья. Темнота, изредка пронзаемая светом фонарей и фар. Как красиво. Можно бесконечно смотреть на это движение.
Через пару часов поезд замедляется. За окном незнакомый город в загадочной дымке утреннего тумана.
Интересно, кто сядет тут?
Неинтересный мужик и заплаканная женщина спят крепко-крепко. Готов поспорить, у него разболится голова и будет трещать целый день. А вот у Натальи Андреевны, наоборот, уже через сутки наладится сон, улучшится цвет лица, она станет выглядеть моложе и спокойнее. И проблемы с сыном больше не будут доводить её до слёз. Вообще ничто не будет её расстраивать, обижать, злить или тревожить. Разве не прекрасно?
Из-за тумана город за окном кажется таинственным и ненастоящим. В густой дымке тонут очертания приближающегося вокзала. Стук колёс кажется глуше, а голос диспетчера — ещё неразборчивее, чем обычно.
Поезд останавливается.
Вскоре дверь купе приоткрывается, и злюка впускает моего нового попутчика, хмурого блондина с тощим рюкзаком за плечами.
Эх, он выглядит неразговорчивым, и я, подавив разочарованный вздох, отворачиваюсь к окну. На перроне здоровенный мужик фотографирует на телефон обнявшуюся парочку.
— Изгнание на счёт три! — вдруг произносит блондин.
Я удивлённо поворачиваюсь к нему и вижу, что он смотрит на меня точь-в-точь как проводница-злюка. Правой рукой блондин держит у уха телефон, а левую с зажатым в нём ножом он вытянул в мою сторону. Сумасшедший!
— Раз.
Я пытаюсь вскочить. Но не могу. Что-то будто держит за ноги.
— Два.
Что такое⁈ В чём дело⁈ За что?
— Три!
Сияющий знак летит ко мне, сорвавшись с кончика ножа безумца. Снаружи прилетает ещё три знака. Пятый врывается в купе через пол.
Они сливаются в смертоносное бело-синее пламя и…
— Готово, — Егор с мрачным удовлетворением оглядел то, что осталось от «болтливой тени»: покрытый чёрным налётом потрёпанный игрушечный заяц и еле различимый тёмный силуэт у окна.
Егор надел перчатки, сунул зайца в рюкзак, покрытый вышитыми знаками и выглянул в коридор.
Встревоженная проводница тут же кинулась к нему.
— Как люди?
— Всё в порядке. Спят. Наш специалист говорит, что мы вовремя успели, и «тень» не нанесла непоправимого урона. Спасибо, что сообщили о подозрительном пассажире!
— Вам спасибо!
— Место, где сидела «тень», надо очистить: вымыть солёной водой, освежить цитрусами — можно апельсиновые шкурки положить, можно фрукты нарезанные рядом поставить, главное, чтобы было побольше натурального запаха.
Проводница кивнула.
— Люди проспят ещё часа два, — продолжал Егор. — Тогда переведите их в другое купе и можно заняться очисткой. Главное, успеть до сумерек.
— Хорошо! Всё сделаем.
Егор попрощался с ответственной девушкой и вышел из душного сонного вагона на перрон.
Аз уже вылез из-под вагона и тут же сунулся к рюкзаку:
— Игрушка, да?
— Да. Заяц.
— Чаще всего игрушки бывают! — радостно кивнул Азамат. — Хотя вообще любая важная для владельца вещь годится, кроме денег. А так — и украшение может быть, и перчатки, и зонтик. Всё, что человек в поезде забыл, а потом сожалел сильно.
— Про кровь узнали? — спросил Егор у подошедших Макса и Вики, изображавших влюблённых у вагона.
— Да, — отозвалась Вика. — Во вторник самоубийца кинулся под поезд с этим вагоном.
— Про ссору, — вступил в разговор Макс, — сведений нет, но люди часто ссорятся.
Всего три элемента и особая ночь — и вот «болтливая тень» появляется в вагоне и настойчиво ищет расстроенного или сердитого собеседника. Она выпивает негативные эмоции — все, до последней капли — и, если её не развеять, то жертва перестаёт злиться, обижаться, страдать, затем перестаёт замечать тех, кто раздражает и тревожит. А через некоторое время она становится совершенно равнодушной ко всем и всему, кроме себя.
— Зайца я утащу в лабораторию, — заявил Аз.
— Эд тебя отвезёт. Макс, Вика, вас я по домам закину, отзвонюсь Иванычу — и спать.
— Утомительное это дело — в ночь дежурить, — зевнул в кулак Максим.
— Зато какое интересное! — подмигнул Азамат, прижимая к груди рюкзак.
Помеха. Часть 1
10 ноября
Заявка от Альбины Васильевны — головной боли всех дневных групп — поступила под конец смены.
Азамат, картинно уронив голову на папку с текущим делом, воскликнул:
— Только не это! Можно я не поеду?
Ехать к старушке, обожающей дёргать спецотдел, не хотел никто.
Егор оглядел группу и сказал:
— Мы с Викой съездим. Остальные доделывайте отчёты за сегодня и свободны.
Вика с трудом подавила вздох.
Вызов по известному всем адресу от Альбины Васильевны — это не меньше часа пустопорожних разговоров, жалоб на соседей, участкового, продавщиц в окрестных магазинах, сантехников, электриков, почтальонов и всех прочих несчастных, до которых могла дотянуться въедливая пенсионерка.
Но не ехать нельзя: спецотдел обязан проверять все вызовы. Егор едет потому, что старший, а Вика — потому, что лучше всех справляется с вредной заявительницей. Азамата пенсионерка явно недолюбливает, Макса она в последнюю их встречу задержала на два с лишним часа, а со здоровенным новичком отказалась разговаривать наотрез.
Аз ликовал. Эд кивнул и вернулся к отчётам. Максим предложил поехать вместо Вики, но она покачала головой. Раз старший решил, что едет она, значит, так и будет. Да и не настолько её пугает старушка, чтобы просить о замене. А если бы и пугала, Вика не привыкла прятаться от страхов.
Она подхватила сумку и пакет, собрала стопку положенных в таких случаях протоколов и спустилась к гардеробу. Тёмно-серое пальто, серебристый шарф, перчатки — готова. Шапку можно пока не вытаскивать из пакета: на улице тепло и снежно, а они с Егором в любом случае на машине. Вика бросила последний взгляд в зеркало, поправила шарф и направилась к гаражу.
Через десять минут Вика, сидя на привычном месте в машине Егора, спросила:
— Что там на этот раз?
— Ничего нового, — пожал плечами старший, выводя «форд» из гаража. — Очередная жалоба на соседей.
Альбина Васильевна Коврова вызывала «спецов» постоянно. Им ещё повезло: Б-пять в этом году получали вызовы от гражданки Ковровой всего два раза. А вообще запросам пенсионерки не было конца: она требовала проверять и перепроверять подозрительных соседей, обследовать мясо в ближайшем продуктовом, инспектировать чердаки и подвалы окрестных домов, обновлять защиту на светофорах, изучать местных котов и бродячих собак на предмет одержимости, обыскивать кусты, потому как в них точно-точно что-то завелось и снова проверять соседей. Словом, «работа» для спецотдела находилась у Альбины Васильевны не менее четырёх раз в неделю. А ещё порция нотаций, ворчания и замечаний. После каждого изматывающего разговора с Ковровой хотелось взять три выходных подряд и проспать их от и до.
На улице по-прежнему шёл пушистый, почти новогодний снег, так что Егор вёл машину медленно и осторожно.
Через полчаса «Форд» остановился у знакомой панельной пятиэтажки, выкрашенной в красно-розовый цвет. Егор отчитался диспетчеру о прибытии на место, и они пошли к пятому подъезду.
Снегопад усилился, и Вика решила, что зря не взяла шапку: теперь волосы отсыреют.
Егор позвонил в девяносто вторую квартиру, но Альбина Васильевна не торопилась открывать. Как-то она продержала группу у подъезда, взявшись пылесосить ковёр, а в другой раз не услышала звонка из-за голосящего телевизора.