«Пинкертоны»'чувствовали себя как дома не только на Диком Западе, но и в городах восточного побережья страны. Вероятнее всего, они были первыми в Америке, кто использовал фотографии в деле расследования преступлений. Когда в 1866 году Дик Уинскотт получал задание уничтожить банду Рино, он взял с собой фотоаппарат. Во время одной попойки он убедил Фреда и Джона Рино сфотографироваться. Копии снимков он тут же тайно послал Аллану Пинкертону. Это были первые фотографии Рино, и вскоре они появились в объявлениях о розыске, рассылавшихся Пинкертоном. Аллан Пинкертон создал первый в Америке альбом преступников. В другом альбоме содержались снимки и описания тысяч скаковых лошадей, для того чтобы иметь возможность во время скачек отличить их от подставных. Пинкертон и его сыновья заложили основу самой большой в мире специальной картотеки воров, занимавшихся кражами ювелирных изделий, и их укрывателей.
Когда в 1884 году Аллан Пинкертон умер, его агентство продолжало возвышаться над хаосом, царившим в американской полиции, как непоколебимая скала.
(Ю. Торвальд. Век криминалистики. — М., 1984.)
ТИМОТИ УЭБСТЕР
Тем временем Тимоти Уэбстер состязался с Алланом Пинкертоном в подвигах контршпионажа: он еще глубже проник в ряды сторонников Юга в Мэриленде, которые чувствовали себя «отрезанными» от своего сецессионистского отечества. Разыгрывая из себя заядлого мятежника, Уэбстер изображал каждую из своих дерзких поездок в Виргинию как подвиг, совершенный в пользу Юга и его приверженцев. Когда рьяный федеральный сыщик Мак-Фейл добился ареста Уэбстера в Балтиморе, Пинкертон посетил и допросил этого «подозрительного субъекта». Во время этой встречи было условлено, что Уэбстера, как мятежника, препроводят в форт Мак-Генри, там ему дадут возможность бежать из-под стражи, а охраняющие его солдаты получат приказ стрелять в воздух. Так и произошло. Уэбстер вернулся в Балтимору глухой ночью, был встречен там ликованиями, оставался среди мятежников трое суток, а затем снова улизнул для доклада Аллану Пинкертону.
В начале второго года гражданской войны Тимоти Уэбстер достиг уже полного расцвета карьеры. Когда молодой человек по фамилии Камил ер, известный сторонник Юга в округе Леонардстаун, рискнул пересечь Потомак, он тотчас же был арестован по подозрению в шпионаже. Одного слова Уэбстера, сказанного начальнику тюрьмы, куда посадили Камилера, было вполне достаточно для его освобождения.
Здоровье Уэбстера к тому времени пошатнулось; одно время он болел ревматизмом, приступы которого долго мучили его.
Вскоре должен был начаться поход Мак-Клеллана на полуостров. Секретная служба бросила все свои силы для выяснения численности гарнизона и системы обороны Ричмонда. Уэбстер внезапно замолчал — от него не поступало никаких сведений, хотя срок получения очередного донесения уже давно миновал. И Аллан Пинкертон решил встать на путь, который привел к гибели Уэбстера. Два федеральных агента, Прайс Льюис и Джон Скалли, вызвались проникнуть в Ричмонд и попытаться наладить связь с Уэбстером.
В это время тяжело больной Уэбстер находился в Ричмонде, он страдал острым суставным ревматизмом и не мог даже встать с постели. Скалли и Льюис увиделись с ним в гостинице, где за ним нежно ухаживала миссис Лоутон и заботилось местное население. Новоприбывшие, как этого опасался и сам Уэбстер, были немедленно взяты под наблюдение сыщиками. Обоих агентов Аллана Пинкертона заподозрили в шпионаже, внезапно заключили под стражу и пригрозили им виселицей.
Под влиянием сильнейшего давления, а также необходимостью сделать выбор между повешением и полным признанием Скалли сдал. После этого и Льюис решил быть откровенным с начальником полиции. Оба они явились главными свидетелями на процессе Уэбстера. Накидывая своими показаниями петлю на шею Уэбстера, они спасали себя от смертной казни. В итоге к повешению был приговорен только Уэбстер.
Генерал Мак-Клеллан сильно взволновался, когда было получено известие о судьбе, постигшей Уэбстера. По предложению Мак-Клеллана Аллан Пинкертон спешно выехал в Вашингтон, чтобы любым видом официального вмешательства побудить Ричмонд отсрочить казнь Уэбстера. Президент Линкольн согласился созвать заседание кабинета министров и попытаться что-нибудь сделать для человека, которому правительство было столь многим обязано. Военный министр Стэнтон заявил, что он использует все имеющиеся в его распоряжении средства для спасения Уэбстера; что касается Скалли и Льюиса, предавших Уэбстера ради спасения собственной шкуры, то они не заслуживают официального заступничества.
Решено было отправить по телефону и на специальном судне руководителям южан сообщение, в котором указывалось на снисходительное отношение федеральных властей к южанам и напоминалось, что многие из них, вроде миссис Розы Гринхау, после недолгого заключения были освобождены; что никто из обвинявшихся в шпионаже в пользу южан не был судим как за преступление, наказуемое смертной казнью, и не приговаривался к смерти. Южанам давалось понять, что если они казнят Уэбстера, то федеральное правительство отомстит за него.
В это время крепости и другие места заключения на Севере были переполнены сторонниками Юга; строгий военный режим в отношении мятежников дал бы президенту южан Дэвису Джефферсону представление о конкретных репрессивных мерах, которые правительство предпримет против мятежников, если Уэбстер, Скалли и Льюис будут повешены. Но сообщение военного министра было составлено в таких дипломатических выражениях, что политические руководители мятежников истолковали его как разрешение следовать по намеченному пути без особой опаски, в полном соответствии с тактикой их генералов. Так они и поступали до тех пор, пока смелые полководцы Грант и Шерман не возглавили борьбу против них.
Тем временем Мак-Клеллан медленно продвигался к Ричмонду и был всего в 4 милях от него, когда десант Гаррисона вынудил его отступить. Мак-Клеллан был американским наблюдателем в Крымской войне 1854–1855 годов. Эта война, по-видимому, и научила Клеллана осторожности в наступлении.
Решение Пинкертона отправить Скалли и Льюиса на поиски Тимоти Уэбстера стоило американцам жизни этого даровитейшего работника секретной службы. Но внезапная отставка Пинкертона с должности начальника секретной службы не имела никакого отношения к гибели Уэбстера. Дело в том, что после победы правительственных войск у Антитама командование армией было вверено Амброзу Бернсайду. И Пинкертон резко осудил президента Линкольна, демонстративно отказавшись руководить шпионажем и контршпионажем для нового командующего, сменившего обожаемого им генерала Мак-Клеллана.
(Р. Роуан. Очерки секретной службы. — М., 1946.)
СПЕЦИАЛЬНЫЕ МИССИИ БЕРТА ХОЛЛА
Имя американца Берта Холла навсегда связано с одним нововведением в области шпионажа в период Первой мировой войны.
Это нововведение — использование самолета для ночной переброски шпионов в тыл врага. Впервые к нему прибегли в балканских войнах 1912–1913 годов, затем тот же молодой американский искатель приключений появился на Западном фронте, где использование «воздушных шпионов» и «специальных миссий» шло рука об руку с усовершенствованием техники военной авиации.
Лейтенант Берт Холл начал свою карьеру военного летчика в 1912 году в рядах турецких войск, выступивших против Болгарии. Уроженец штата Кентукки, он провел детство в горах Озарка, сделался шофером гоночных автомобилей, а позднее — пионером летного спорта. На Балканах он летал на французском моноплане, турки наняли его для руководства их воздушной разведкой за 100 долларов золотом в день. Армии султана, которым противостояли сербы, греки и болгары, вынуждены были обороняться. Они потерпели поражения у Кирк-Килиссе и Люле Бургаса 24 и 29 октября 1912 года, главный город и крепость турецкой Фракии Адрианополь, издревле прикрывавший пути к Константинополю, был осажден сербо-болгарскими войсками.
Когда турки поняли, что проигрывают войну, их главной заботой стало благополучное отступление в Малую Азию. Холл хорошо и честно вел разведку, но занимался только разведкой и упорно игнорировал турецкие намеки на то, что он мог бы сбрасывать бомбы на их победоносных врагов. И когда ему перестали платить, он перелетел на своем моноплане вместе со своим энергичным механиком-французом на сторону болгар, пригласивших его работать на них за тот же суточный гонорар. Служа султану, он хорошо ознакомился с новыми оборонительными позициями перед Константинополем, ему предложили приземлиться за фронтом у Чаталджи и заняться шпионажем. Американец подчеркнул разницу между разведкой, которую он обязался вести, и шпионажем. За добавочное вознаграждение он согласился рискнуть и высадить болгарского секретного агента за турецкими линиями, это ему удалось, несмотря на примитивное состояние тогдашней авиации.
Когда же болгары спустя месяц задержали причитавшиеся ему платежи, летчик решил, что он сделал ошибку, перейдя к ним на службу, он уже собирался улететь, когда был арестован как неприятельский шпион. Арест поставил американского летчика в довольно затруднительное положение. Его лишили права обратиться к дипломатическому представителю Соединенных Штатов, и так как он не отрицал, что раньше работал по заданиям турецких генералов, то ему трудно было доказать, что он перестал работать на них.
Переданный военному суду, он открыто заговорил б деньгах, которые ему не заплатили, и его приговорили к расстрелу. К счастью, его механик француз Андре Пьерс никогда не питал особенной веры в болгарскую честность; оставшись на свободе, он отнес свою часть заработка в золоте некоему представителю власти. За несколько часов до назначенного на рассвете расстрела «шпиона» француз заплатил большую взятку кому следует, и американца выпустили на свободу.
В августе 1914 года Холл начал выплачивать свой долг находчивому французскому хладнокровию. На второй же день войны он записался в иностранный легион. После трех месяцев войны на его умение обращаться с самолетом обратили внимание, и он был переведен в летный корпус. Он стал членом эскадрильи Лафайетта и в конце мировой войны оказался одним из двух оставшихся в живых участников этой прославленной группы «воздушных чертей». Еще до сформирования этой эскадрильи Холлу, как бывалому военному летчику, собирались давать опасные специальные поручения. Это значило, что ему. пред стояло перебрасывать шпионов в германские военные зоны. Для этого требовалось, во-первых, умение летать ночью, ибо рассвет считался единственно подходящим временем суток для высадки шпиона, и, во-вторых, умение приземляться на незнакомых и неподготовленных площадках. Едва ли менее рискованным был и обратный полет. Этот подвиг надо было повторять каждые несколько дней, каждую неделю, каждые две недели, как только почтовый голубь приносил от шпиона записочку с сообщением, что он готов вернуться на французскую сторону.