умал, что вот, мол, трахнет такая лодочка торпедой в борт, ворвется в каюту тропическая водичка и… Главное, никто не узнает, где, ради чего и как уйдут кормить экзотических рыбок дружные морячки С-236. Приходили, конечно, мысли об «интернациональном долге», но почему-то они не утешали. Только теперь становилось понятно, что прочитанная еще во Владивостоке заметка в «Красной звезде» имела самое непосредственное отношение к нашей службе. Описанная в ней встреча советских и индонезийских руководителей состоялась 4 мая, а команду на выход из родной базы нам дали еще 2-го! Хрущев, сволочь, думалось мене, продал нас еще до этой встречи в Москве. Впрочем, экипаж был настроен по-боевому: вахты брали на себя повышенные обязательства, «боевые листки» регулярно выпархивали из замполитовской каюты. Лодка мчалась к цели — пункту дозаправки.
В середине пятого дня перехода, обогнув северо-восточную оконечность острова Сулавеси, вошли в бухту. Порт Битунг — небольшая гавань с бетонным причалом — пустынен. Никаких судов ни у причала, ни на рейде. Командир и индонезийский майор-переводчик сошли на берег, надеясь связаться по телефону с властями. Вернулись они через полчаса. Командир, чертыхаясь, объявил, что тут нас вроде и не ждали, но обещают «заправить».
Стемнело, вдруг — свет фар, к сходне подкатывает крытый грузовик. Механик бросился к нему, и, жестикулируя, о чем-то стал беседовать с сержантом, выскочившим из кабины. Подошел к ним и я с переводчиком. Механик почему-то хохотал. Наконец выяснилось, что нам в качестве «заправки» доставили целый автофургон баночного пива.
Прекрасное бременское пиво из ФРГ! Смех смехом, но где же дизтопливо? Под утро к борту лодки крошечный портовый буксир пришвартовал средних размеров баржу. Выяснилось, что шланг на ней раза в три тоньше нашего, а топлива примерно треть того, что нам надо. Мотористы стали ладить переходник и через пару часов начали вручную перекачивать топливо с баржи на лодку. Командир с переводчиком ушли на берег, чтобы по телефону доложить обстановку контр-адмиралу. Через некоторое время в гавань вошла С-293. Наконец, получили шифровку из Джакарты. Предписано пополнить запасы топлива от С-293, а ей — от следующей, когда та придет в Битунг. Так по цепочке и пополняться. А последнюю заправит танкер, который прибудет в порт. Все-таки мудрое у нас начальство.
Заполнив цистерны, патрулируем в заданном районе. Позиция наша прямо на экваторе, напротив того самого «Берега Маклая», где водил дружбу с папуасами наш знаменитый земляк. Экватор пересекали несколько раз в сутки. Сказать, что в лодке жарко, — это ничего не сказать. Днем под водой минимальная температура в большинстве отсеков +45. В электромоторном она доходит до +60. Температура забортной воды на глубине 100 м +30. У людей начались обмороки, тепловые удары. «Док» ползает по отсекам со шприцем, приводя в чувство теряющих сознание. Пятые сутки «утюжили» район. Даже индонезийцы вели себя странно: ничего не ели, не прикасались к принесенному с собой в полиэтиленовых пакетах сухому пайку (рис, галеты, еще что-то и две бутылки спиртного: виски «Блэк энд Уайт» и коньяк «Наполеон»), сидели поджав ноги на диване и потели…
Несмотря на жару, нервы наших офицеров не выдерживали: уж больно заманчиво выглядели белая и черная кошечка на этикетке «Блэк энд Уайта» и треугольник «Наполеона» на бутылке французского коньяка. Индонезийцы, перехватив наши взгляды, протянули нам напитки, мы, естественно, не отказались… Гости с ужасом наблюдали, как офицеры, обливались потом, исправно принимали пищу, предваряя ее, как положено, глотком спиртного…
До времени «Ч» (начала неограниченной подводной войны) оставалось менее суток. Пока район пуст. Кроме шумов косяка рыб акустики ничего не слышали. Вдруг… в очередной сеанс связи получили «радио». Командир заперся вместе с шифровальщиком с своей каюте. Что же там в шифровке?
С грохотом открылась дверь каюты. Командир приказал собрать офицеров и пригласил в кают-компанию офицеров-индонезийцев. Очень серьезно (но я неуловимым признакам видел, что он рад) командир прочитал шифровку. «С получением сего всплыть. Возвратиться в Битунг в надводном положении. В Битунге ждать дальнейших приказаний, не снижая боеготовности. Вопрос Освобождения Западного Ириана может быть решен мирным путем. Главком ВМФ». На лицах офицеров оживление. Индонезийцы заволновались. Старший майор пытался уговорить командира не принимать эту шифровку к исполнению. Говорил, что это, возможно, голландская провокация. Мы их успокаивали. Я разъяснил, что шифровка не может быть фальшивой. Слишком много должен знать противник, чтобы в специальной радиосети передать зашифрованный сверхсекретный текст. Бормоча «голланд хитрый», индонезийский майор отошел от меня.
Всплыли! Наверху — штиль, звезды с кулак. В нарушение всех канонов, благо море как зеркало, отдраили все люки, включая торпедопогрузочный и люк седьмого отсека. Выпустили наверх максимально возможное количество людей. Пошли домой, в пункт временного базирования еще недавно совершенно незнакомый нам, а теперь желанный Битунг!
Глядишь, и в Союз скоро вернемся!
В истории политики индонезийская авантюра Н. С. Хрущева не оригинальна. Достаточно вспомнить переход на службу в турецкий флот двух германских дредноутов «Гебен» и «Бреслау». Когда того потребовала военная обстановка, немецкие моряки надели фески и подняли флаги с полумесяцами.
В том далеком 1962-м Хрущев играл ва-банк и на Кубе, и в Индонезии. В сознании «вождя пролетариев» ожила идея «победоносного шествия всемирной революции». Ради этой химеры и был отдан зловещий приказ «топить всех!». Случай, Провидение, Вселенский Разум, Господь Бог и что еще!? — пронесли мимо нас эту чашу. И кто знает, сколько раз уберегала нас неведомая сила от «третьей мировой термоядерной».
(Н. Турбин. Топить их всех / Совершенно секретно. — 1994. — № 8.)
АФГАНСКАЯ ОПЕРАЦИЯ
Брежнев и его сподвижники, как известно, совсем не были склонны обременять себя доверительными беседами с управляемым ими народом. И советские журналисты не спешили оповестить мир о том, что происходит за закрытыми дверями ЦК. И в советском генштабе не устраивали регулярных «брифингов» для инкоров. Наоборот — и цекисты, и обслуживающая их пресса вкупе с КГБ и цензурой были озабочены тем, как бы понадежнее упрятать концы в воду и скрыть тайну. Так что вещие манделынтамовские слова — «мы живем, под собою не чуя страны» — в Советском Союзе оставались актуальны. И можно только посочувствовать многострадальному племени западных советологов, которым приходится, сравнивая и сопоставляя разрозненные факты, по крупице восстанавливать — словно доисторического динозавра по нескольким позвонкам — подлинную картину происходящего за стенами Кремля.
Плотным покровом тайны была окружена и «афганская операция». Среди западных экспертов до сих пор не утихают споры о том, в чем же заключалась ее истинная цель: одни утверждают, что вторжение в Афганистан лишь «первая ласточка», за которой должен был следовать советский рывок к Персидскому заливу и Индийскому океану. Другие говорят, что оккупация Афганистана — мера, направленная в первую очередь на охрану советских среднеазиатских республик от проникновения идей воинствующего ислама. Третьи считают, что Москва просто-напросто воспользовалась благоприятным моментом и прибрала к рукам то, что «плохо лежало».
Рано или поздно все тайное становится явным, и спустя год после вторжения в печать стала просачиваться информация, проливающая истинный свет на мотивы и намерения, толкнувшие кремлевских стратегов на афганскую авантюру. Немалая заслуга в этом принадлежит двум экспертам по Афганистану — английскому журналисту индийского происхождения Энтони Маскаренхасу и американскому востоковеду Зелигу Харрисону Им удалось встретиться и побеседовать со многими участниками и очевидцами афганской драмы и сделать собранные сведения достоянием гласности.
Чтобы понять первопричины событий, закончившихся вторжением 85-тысячного советского экспедиционного корпуса в пределы южного соседа, необходимо хотя бы вкратце ознакомиться с афганской историей предшествующего десятилетия. Испокон веку многочисленные племена, населяющие страну, враждовали между собой. И высшим судьей и последним аргументом в спорах и раздорах чаще всего оказывалась винтовка. Но даже и по афганским меркам история последнего десятилетия была особенно кровопролитной: в течение семи лет четыре раза менялась власть в Кабуле, и все четыре раза новое правление начиналось с похорон предыдущего властителя.
40 лет — с 1933 по 1973 год — Афганистаном правил Захир-шах. В 1973-м году Захир-шаха сверг его же первый министр Мохаммед Дауд, провозгласивший себя президентом, а Афганистан — республикой. Став у кормила власти, Дауд продолжал прежнюю афганскую политику нейтралитета с легкими реверансами в сторону северного соседа. Москва к нему относилась терпимо и особенных планов в отношении Афганистана не строила.
В это время в стране уже существовали две коммунистические фракции, связанные с разными этническими группами. Одна из них — Халк, возглавляемая Ноором Тараки и Хафизуллой Амином, вербовала своих последователей из числа жителей небольших городов и горных деревень и из среды военных. Другая — Парчам, под руководством Бабрака Кармаля, в большинстве состояла из выходцев из средних городских слоев и мелкой интеллигенции. Москва с самого начала больше благоволила к Парчаму и его лидеру Кармалю. Но коммунисты в середине семидесятых годов пользовались в исламском Афганистане весьма незначительным влиянием. И только после того, как Мохаммед Дауд стал все больше склоняться к западной ориентации и вместе с бывшим иранским шахом строить планы создания военного и политического союза, Кремль начал ратовать за слияние обеих коммунистических групп для противодействия Дауду.
Коммунистический переворот произошел 27 апреля 78-го года можно сказать на ровном месте.
Поводом к нему послужило убийство одного из лидеров Парчама — Мир Акбар Хайбера, последовавшая вслед за тем многотысячная демонстрация во время его похорон и начавшиеся за ней по приказу Дауда аресты коммунистов. Но Дауд промедлил — 27 апреля произошел переворот и Дауд был казнен.