ранее присягавшие на верность Александру II. Диктатором восстания объявили Людвика Мерославского, который вначале осуществлял руководство из Парижа.
Мятеж начался в ночь с 10 на 11 января 1863 г. с нападения на спавших в казармах солдат ряда гарнизонов (наиболее крупные – в Плоцке, Кельцах, Лукове, Курове, Ломазах и Россоши). Однако устроить польскую Варфоломеевскую ночь не удалось. Русское командование учло уроки 1830–1831 гг., и все крепости Царства Польского остались в руках правительственных войск. Даже небольшие группы русских солдат храбро защищались, поэтому успехи повстанцев были незначительны.
К 20 января войскам было приказано сосредоточиться и выслать подвижные колонны для разгона и уничтожения мятежников. Многие уездные города и фабричные центры при этом остались без войск, и в них началась пропаганда со стороны повстанцев, а на заводах стали изготовлять оружие и формировать боевые отряды. Западная и южная границы Польши охранялись Пограничной стражей, численность которой не превышала трех тысяч человек. Без поддержки армии в начальный период мятежа пограничникам приходилось вести круговую оборону против повстанцев.
Чтобы заручиться поддержкой русских антиправительственных организаций и собственных крестьян, польские заговорщики использовали лозунг борьбы с царизмом с последующей передачей власти в руки народа. На деле руководители Центрального национального комитета преследовали другую цель – восстановление независимой Польши в границах 1772 г. В программе восстания, составленной Л. Мерославским, говорилось:
«Пусть обольщают себя девизом, что этот радикализм послужит для нашей и вашей (польской и русской) свободы: перенесение же его в пределы Польши будет считаться изменой отчизне и будет у нас наказываться смертью как государственная измена».[418]
Под радикализмом Мерославский понимал идею социалистической революции. По мнению большинства руководителей заговора, власть должна была перейти в руки польской шляхты.
После начала восстания офицеры-поляки действовали не менее коварно, чем при его подготовке.
«Жверждовский, – писал очевидец, – воспользовался совершенным доверием командира корпуса барона Рамзая и вызвался сам доставить в действующую армию громадный транспорт с оружием, боевыми припасами, деньгами, мундирными и амуничными вещами под прикрытием сильного отряда, и сдал этот транспорт вместе с прикрытием в литовских лесах повстанцам; а затем вскоре явился под именем Топора одним из главных начальников Литовского революционного отдела. Карьера его была непродолжительна: он сделал неудачную попытку овладеть городом Борисовым, был отбит, а потом в одной битве попал в плен и повешен Муравьевым».[419]
«С середины января 1863 г. деятельность Петербургской офицерской организации сосредоточилась главным образом на оказании помощи восстанию всеми доступными ей средствами. Участники организации старались привлечь сочувствие общественности на сторону восставших и активно работали над распространением соответствующих нелегальных изданий. <…> Ряд офицеров, состоявших в организации или находившихся под ее влиянием, всячески уклонялись от назначений в войска, осуществлявшие карательные функции, причем среди них были как поляки, так и русские. <…> Примерно 40 % участников офицерской организации оставили службу, чтобы перейти на сторону повстанцев, причем многие из них, пробравшись в район восстания (главным образом в северо-западные губернии), возглавили там повстанческие отряды или стали в них командирами подразделений. <…> Оставшаяся в Петербурге часть офицерской организации занималась мобилизацией материальных средств для нужд восстания, снабжением повстанческих отрядов оружием, боеприпасами, топографическими картами, помощью революционерам, вынужденным перейти на нелегальное положение. <…> При этом офицерская организация довольно долго сохраняла взаимодействие как с польскими повстанческими организациями в Вильне и Варшаве, так и с руководством „Земли и воли“…».[420]
Тридцать первого марта государь объявил амнистию для всех сложивших оружие, но успеха она не имела. В России складывалась крайне опасная ситуация. Сепаратисты широко применяли тактику партизанской войны, и только слабая тактическая и огневая подготовка партизан, отсутствие у них современного оружия и решительные действия русских войск не позволили им развернуть затяжную партизанскую войну. Имелась и реальная угроза высадки британских и/или французских десантов в Курляндии. В Дунайских княжествах, Галиции и Познани усиленно вербовались волонтеры и формировались рейдовые повстанческие отряды в юго-западные губернии России. Существовала и опасность мятежа во внутренних российских губерниях. С этой целью повстанцы направляли специальных агитаторов, которые должны были распространять «казацкую гайдаматчину» против всех представителей царского правительства: попов, чиновников и военных. Также организовывались морские десантные партии.
В Европе поляки приступили к информационной войне. Основные польские комитеты, ведавшие агитацией, пропагандой и сбором средств, располагались в Париже (центральный), Лондоне, Цюрихе, Брюсселе, Генуе, Стокгольме и Константинополе. «Европейская журналистика, на приобретение содействия которой Парижский центральный комитет не жалел денег, деятельно волновала умы европейского общества и поддерживала враждебное России движение. Митинги в пользу Польши составлялись в Англии, в Швейцарии и Италии, где главными деятелями являются Антонио Мости, агент Мадзини, и Бертани, агент Гарибальди. В Швецию в начале марта отправлены были два члена тайного комитета, Янушевич и Новицкий, с целью возбудить волнения в Финляндии».[421]
В начале восстания в своих воззваниях польские инсургенты именовали русских «москвой» (с маленькой буквы), а белорусов и украинцев – русскими или русинами. Затем для обозначения юго-западных губерний Российской империи поляки стали использовать название «Украина». Вскоре польские и малороссийские сепаратисты (первую скрипку в этом союзе играли поляки) стали пропагандировать идею отдельной украинской нации и отдельного государства.
Наиболее опасная попытка поднять военно-крестьянское восстание в поддержку поляков была предпринята в Поволжье весной 1863 г. Ее главными организаторами были поляки: французский подданный инженер И. Ф. Кеневич, поручик 48-го Одесского пехотного полка М. А. Черняк, штабс-капитан 4-го резервного батальона Охотского пехотного полка Н. К. Иваницкий, подпоручик 4-го резервного батальона Томского пехотного полка А. Е. Мрочек и подпоручик 4-го резервного батальона Азовского пехотного полка Р. И. Станкевич.
По поручению польского резидента Кеневича вольноопределяющийся Нижегородского батальона Внутренней стражи поляк Ю. Бензенгер, член московской «Земли и воли», составил подложный царский манифест о «полной свободе». Манифест в большом количестве был отпечатан поляками в типографии норвежского города Фридрихсгам. Русский шрифт был похищен служащим сенатской типографии в Петербурге поляком Л. Киявским. «Манифест» переправили в Россию через Финляндию, а типографию сожгли, чтобы не оставлять полиции Норвегии никаких улик.
Центром восстания Кеневич выбрал Казань, руководствуясь следующим соображениям: 1) город был крупным революционным центром, здесь было свое отделение «Земли и воли», организованное по типу общества иллюминатов; 2) в Казани имелся университет, то есть значительное количество оппозиционно настроенной молодежи; 3) в войсках, расположенных в Казанской губернии, находилось много офицеров и солдат польского происхождения, на поддержку которых можно было рассчитывать; 4) крестьянство Казанской губернии, хоть и напуганное бездненскими событиями, несомненно, помнило времена Разина и Пугачёва и могло содействовать восстанию. Для связи с регионом Кеневич использовал Черняка – члена офицерского кружка Сераковского, двоюродный брат которого, Иваницкий, командовал ротой в Казанской губернии.
Пятнадцатого марта 1863 г. Черняк и Иваницкий вступили в переговоры с членами студенческих кружков (Бургер, Полиновский, Сергеев, Жеманов и др.). «“Восстание нужно начинать как можно скорее, – говорил Черняк. – Вряд ли мы дождемся когда-нибудь в другой раз такого благоприятного стечения обстоятельств для начала восстания, как теперь. Восстание, происходящее в Польше, стягивание туда русских войск, повсеместное недовольство крестьян реформою – все это облегчает организацию восстания“. По мнению Черняка, восстание должно начаться с Казанской губернии, как самой удобной в стратегическом отношении. Отсюда оно пойдет вниз по Волге, перейдет на Урал и Дон, а с Дона его направят так, чтобы оно соединилось с восстанием в Польше. Начинать восстание нужно до начала полевых работ.
После Черняка стал говорить Иваницкий. Он развил подробно план восстания в Казани.
“Забрать Казань, – говорил он, – очень легко. Для этого стоит только обезоружить солдат, находящихся в городе, а это ничего не стоит. В самом деле: у каждой казармы стоит по два человека – один внутри, другой снаружи. Стоит только убить этих часовых, и спящие солдаты не услышат, как из казарм унесут ружья. Затем можно выпустить из тюрем арестантов“.
Полиновский возразил, что это поведет только к грабежу и убийствам.
Иваницкий не согласился и указал, что, когда во время осады Севастополя прибегли к этой мере, никаких грабежей не было; напротив, арестанты геройски действовали на укреплениях Севастополя.
„Захватив из казарм ружья, – продолжал Иваницкий, – нужно в ту же ночь забрать казначейство и арестовать губернатора. Тогда Казань в наших руках. Взятие ее произведет сильное нравственное влияние на народ, который скажет тогда, что если уж Казань взята, то значит – сила. Забрав Казань, нужно немедленно разослать людей по деревням, чтобы там вооружались – кто косой, кто чем попало – и чтоб шли в Казань. Если нас потом вытеснят из Казани, – добавил в заключение Иваницкий, – то мы без всякого препятствия отступим к уральским заводам, а там такая местность, что и сам чорт не сыщет“.