В узком кругу Ишутин неоднократно говорил:
– То, что мы делали до сих пор, все это не есть дело. Господа, по моему мнению, лучше – паф-паф.[430]
Под «паф-паф» понималось цареубийство, поскольку одним из идеалов Ишутина был итальянец Орсини.
Мнение о необходимости убийства государя все более укреплялось среди радикальных ишутинцев, поскольку освобождение крестьян, по мнению «борцов за народное счастье», затормозило назревшую революцию в России. Сторонником убийства был и Д. В. Каракозов, предпринявший первую попытку покушения на Александра II.
В то время к подразделениям охраны российского императора относились: Рота дворцовых гренадер, Собственный Его Императорского Величества конвой, Дворцовая стража, караулы от лейб-гвардейских полков. По вопросам охраны все они подчинялись Министерству Императорского двора и коменданту Императорской Главной квартиры. Однако эффективно обеспечивать безопасность охраняемого лица можно, лишь следуя древней восточной мудрости, которая гласит: «Предотвращенная схватка – выигранная схватка». А чтобы выиграть схватку, надо получить достоверную информацию о готовящемся террористическом акте, персональном составе террористов, способе, месте и времени покушения.
Здесь мы снова возвращаемся к оперативной триаде: выявление, предупреждение, пресечение. Осуществить поиск, обработку и реализацию информации может только специально созданная, профессионально обученная, мотивированная и соответственно экипированная служба безопасности. А физическая (личная) охрана есть не более чем последний рубеж обороны, нагрузка на который тем больше возрастает, чем хуже поставлена информационно-аналитическая и оперативно-розыскная деятельность.
Четвертого апреля 1866 г. император совершал прогулку в Летнем саду; полицейский наряд в этом месте состоял всего из четырех человек: надзирателя и трех унтер-офицеров. Надзиратель Черкасов сопровождал императора, унтер-офицер Дворцовой стражи Степан Заболотин и унтер-офицер Жандармского эскадрона Лукьян Слесарчук находились у главных ворот, один унтер-офицер – у боковой калитки.
Около четырех часов дня Александр и сопровождавшие его лица вышли из ворот и направились к поджидавшей карете. Генерал-адъютант Э. И. Тотлебен и офицеры Свиты находились за спиной императора, шесть казаков конвоя располагались возле кареты на Дворцовой набережной Невы.
В мемуарах князя В. П. Мещерского отмечается, что «стоять около коляски при выходе Государя дозволялось всякому: были тут обычный жандарм, обычный полицейский городовой и обычный сторож сада. Все они, при приближении Государя становясь во фронт, стояли к нему лицом и спиною, увы, к той кучке, где был злоумышленник Каракозов».[431]
Когда император приблизился к карете, из приветствовавшей его толпы раздался выстрел. Условия для покушения были идеальными: между стрелком и государем никого не было, их разделяло не более пяти метров. Находившийся рядом с Каракозовым в момент выстрела костромской крестьянин О. И. Комиссаров подтолкнул стрелка под локоть, в результате чего пуля прошла выше головы Александра II.
Каракозов бросился бежать вдоль Невы, но был задержан унтер-офицерами Заболотиным и Слесарчуком и доставлен в Третье отделение на Фонтанку, 16. В момент задержания он был вооружен двуствольным пистолетом, второй ствол заряжен, курок взведен. При обыске у него были обнаружены фунт пороха и пять пуль, стеклянный пузырек и девять порошков, две прокламации «Друзьям рабочим».
Арестованный показал, что его зовут Алексей Петров, он – крестьянин одной из южных губерний, которую не назовет. На вопросы о целях покушения, сообщниках, месте проживания в Петербурге и о родственниках он отвечать отказался.
Пятого апреля В. А. Долгоруков доложил о первых итогах следствия Александру II. Государь повелел передать стрелявшего Особой следственной комиссии[432] графа С. С. Ланского-второго.
Допрос начался 5 апреля в 5 часов пополудни. Несмотря на увещевание священника, арестованный отказывался давать показания. Поскольку он назвался крестьянином, было принято решение о наложении оков (к дворянам эта мера могла быть применена только после лишения по суду всех прав состояния).
Арестованный продолжал молчать и после того, как на него надели кандалы. Непрерывный допрос (перерывы делались лишь для «духовного увещевания» допрашиваемого) продолжался до 7 апреля. В три часа утра «Петров» заявил, что готов дать показания, если ему позволят отдохнуть. Допросы прекратили.
Параллельно с допросами проводились криминалистические исследования и оперативно-розыскные мероприятия. При химическом анализе, произведенном профессором Ю. К. Траппом, было установлено, что в стеклянном пузырьке содержится синильная кислота, а в порошках – стрихнин и морфий. Указанные вещества являлись ядами мгновенного или замедленного действия, в зависимости от концентрации. Наличие ядов позволило сделать предположение, что преступник имел намерение покончить с собой.
Осмотр одежды «Петрова» подтолкнул к версии, что он не являлся жителем Петербурга и, следовательно, нуждался во временном жилье. По законам того времени любое лицо, прибывшее в столицу, было обязано в течение суток с момента заселения представить паспорт для регистрации в полицейский участок. На Фонтанку по очереди вызывали всех дворников, портье гостиниц, трактирных официантов, банщиков и других лиц, которые могли видеть террориста.
Седьмого апреля содержатель гостиницы «Знаменская» опознал в покушавшемся человека, поселившегося в 65-м номере 2 апреля и скрывшегося 3 апреля после напоминания о необходимости представить паспорт. В номере немедленно произвели обыск, в результате которого жандармы обнаружили обрывки бумаги, оказавшиеся фрагментами почтовых конвертов. На одном из них удалось разобрать адрес: «В Москву. На Большой Бронной дом Полякова, № 25. Его высокоблагородию Николаю Андреевичу Ишутину». На другом конверте сохранился фрагмент адреса: «Ермолов, Пречистенка». В Москву направили срочный запрос об установлении этих лиц и указание об их немедленном аресте в случае обнаружения.
Арестованный после отдыха вновь отказался отвечать на вопросы, нарушив данное следователям обещание: «Петров» переиграл комиссию, получив для себя дополнительное время. После этого император назначил председателем комиссии графа М. Н. Муравьева, и допрос возобновился. Арестованному не отказывали в еде и питье, но твердо заявили, что он не будет спать до тех пор, пока не начнет отвечать на вопросы. Член комиссии П. А. Черевин вспоминал, что допросы продолжались безостановочно по 12–15 часов. В течение этого времени не позволялось сидеть или прислоняться к стене. Ночью арестованного будили несколько раз и заговаривали с ним преимущественно по-польски, полагая, что спросонья преступник проговорится. Столь напряженные допросы объяснялись желанием следователей подавить у арестованного волю к сопротивлению. Однако ни избиения, ни пытки к подследственному не применялись.
Девятого апреля в Москве были арестованы Н. А. Ишутин, П. Д. Ермолов и проживавшие вместе с последним М. Н. Загибалов и Д. А. Юрасов. Ишутину предъявили фотографию террориста, по которой он опознал своего двоюродного брата Д. В. Каракозова. Всех арестованных незамедлительно доставили в Петербург для допросов. После очной ставки Ишутина и Каракозова последний стал давать показания.
Ишутин заявил о неосведомленности в делах брата, вероятно полагая, что сумеет убедить следователей в непричастности к покушению. Он стал активно сотрудничать со следствием, которое, в свою очередь, начало с ним оперативную игру. Ему предложили написать брату письмо и склонить его к чистосердечному признанию. Желая продемонстрировать властям свою невиновность, Ишутин 28 и 30 апреля написал брату два послания, в которых убеждал того раскаяться в содеянном. Ишутин писал и о своей полной невиновности и просил брата облегчить ему участь, равно как и участь других арестованных.
Под давлением неопровержимых улик и особенно после писем Ишутина, в которых, повторим, тот заявлял о своей непричастности к покушению, Каракозов начал давать признательные показания, указал на участвовавших в подготовке покушения петербуржцев А. А. Кобылина и И. А. Худякова.
В конце апреля следствие уже располагало точной информацией о роли Ишутина, о его встречах с Каракозовым за две недели до выстрела и об обсуждении ими деталей террористического акта.
Постепенно все участники групп Ишутина и Худякова были установлены и задержаны. Общее число арестованных к сентябрю 1866 г. составило 196 человек. В ходе следствия выяснились подробности о внутренней жизни организаций и о подпольной антиправительственной структуре «Ад».
Остановимся на основных версиях покушения Каракозова.
Считается, что покушение предотвратил крестьянин О. И. Комиссаров, помешавший произвести прицельный выстрел, за что, в качестве награды, его возвели в дворянское достоинство. Если это действительно так, впору говорить о полном провале всех охранных структур империи, в том числе личной охраны государя. Однако уже в 1866 г., то есть сразу после покушения, достоверность этой версии вызывала сомнения у некоторых высокопоставленных лиц. Сам Каракозов во время допросов настойчиво утверждал, что ему никто не мешал стрелять и не толкал под руку. Неудачу своего выстрела он приписывал собственной «нервической торопливости».
В письменных показаниях Каракозова есть интересные признания:
«Эта мысль (убить царя. – Авт.) родилась во мне в то время, когда я узнал о существовании партии, желающей произвести переворот в пользу великого князя Константина Николаевича. <…> Что касается до личностей, руководивших мною в совершении этого преступления и употребивших для этого какие-либо средства, то я объявляю, что таких личностей не было: ни Кобылин, ни другие какие-либо личности не делали мне подобных предложений. Кобылин только сообщил мне о существовании этой партии