В тот же день именным указом Александра II была упразднена должность военного генерал-губернатора Санкт-Петербурга, а занимавший ее А. А. Суворов был назначен генерал-инспектором пехоты. Дела военного ведомства и комендантскую часть передали в управление командующего войсками Петербургского военного округа. Состоящее при генерал-губернаторе Особое управление и дела столичного полицейского управления были переданы в управление обер-полицмейстера с подчинением по «делам охранения общественной безопасности» Третьему отделению, а по делам исполнительной полиции – МВД. Высшим лицом, отвечающим за спокойствие и безопасность в столице, становился Ф. Ф. Трепов.
Первоначально предполагалось, что Охранная стража будет состоять «под главным ведением» Третьего отделения, но находиться в непосредственном распоряжении санкт-петербургского обер-полицмейстера. Однако, как это часто бывает, за право руководства новым силовым подразделением и, соответственно, за влияние на государя начали бороться две сильные и талантливые личности. Шувалов практически сразу попытался оттеснить инициатора создания стражи Трепова от управления ее практической деятельностью. Но компромисс между Треповым и Шуваловым был найден: на время пребывания царской семьи в столице Охранная стража поступала в оперативное подчинение петербургского обер-полицмейстера.
Тем не менее Трепов стал искать возможность учредить собственную специальную службу путем реформирования столичной полиции. Суть реформы заключалась в способности городской полиции не только поддерживать общественный порядок, но и оказывать действенную помощь полиции политической. «В настоящее время можно предвидеть необходимость в следующих отделениях <…> 9. Секретное – по делам политическим, а именно: переписка о лицах, преданных секретному надзору по поводам политическим, розыск скрывшихся политических преступников, распоряжения о внезапных арестах, обысках и ревизиях по требованию 3-го Собственной Его Величества канцелярии и следственной комиссии и т. п. В распоряжении этого отделения будет специальная политическая полиция…».[439]
В том, что касалось секретного отделения, соображения Трепова не вошли в проект штата городской полиции. Вместо секретного отделения была введена должность чиновника особых поручений при обер-полицмейстере, которому и поручалось заведование секретной политическою частью, остававшейся за штатом. И хотя официально Александр II утвердил временный, сроком на три года, штат петербургской полиции только 27 июня 1867 г., секретное отделение (Отделение по охранению общественной безопасности для производства негласных и иных розысков и расследования дел о государственных преступлениях в целях предупреждения и пресечения) на практике существовало с мая 1866 г.
Тринадцатого мая 1866 г. Александр II издал свой знаменитый рескрипт на имя председателя Комитета министров князя П. П. Гагарина, которым поручал правительству «охранять русский народ от зародышей вредных лжеучений».
Для выполнения вытекавших из царского рескрипта мероприятий была учреждена Особая комиссия. В ее состав вошли наиболее реакционные, по мнению либералов, лица: шеф жандармов П. А. Шувалов, министр внутренних дел П. А. Валуев, председатель Следственной комиссии М. Н. Муравьев, обер-прокурор Синода и министр народного просвещения Д. А. Толстой, министр государственных имуществ А. А. Зеленой, главноуправляющий Вторым отделением В. Н. Панин и князь В. А. Долгоруков.
В своей работе комиссия приняла к сведению и докладную записку Муравьева, который, в частности, предлагал следующее:
«Для восстановления власти необходимо прекратить развившиеся последнее время нападки печати и враждебные выходки дворянских и земских собраний против правительства, его принципов и представителей. Правительство не может выдержать всестороннего напора, и присущее ему обаяние неизбежно перейдет от него к тем, которые пользуются привилегией безнаказанно на него нападать. Нынешнее пассивное отношение правительства к этому двойному нападению ненормально и поэтому не может долго оставаться в данном положении. Правительство или будет в состоянии совладать с прессой и требованиями собрания, и тогда нынешний образ и основы правления останутся нетронутыми, или же оно <…> быть может, само повлечет к переменам формы правления.
Для того чтобы устранить притязания журналистики, надо неуклонно пользоваться существующими мерами: предостережением и закрытием изданий, которые будут нападать на правительственные начала; несколько закрытых журналов, несколько временных неудовольствий могут ли иметь значение в общем итоге? Если же эти меры окажутся недостаточными, то необходимо будет изменить законоположения о печати, которые таким образом выказали уже на первых порах свою несостоятельность. Свобода печати несовместима с нашим образом правления; она возможна лишь в конституционном государстве, где она служит дополнением свободе слова. Свобода печати составляет не первый, а второй фазис развития народной свободы; ей всегда предшествует свобода слова, которая, действуя большей частью на ограниченное собрание людей, может быть тотчас опровергнута. Где не существует свободы слова, там свобода печати является слишком опасным оружием против правительства, которое не может вступать в ежедневную полемику и делается безответным противником, принужденным уступать в неравной борьбе.
Для того же, чтобы положить предел враждебным демонстрациям различных собраний и приучить их к уважению и некоторой боязни правительства, необходимо сделать ответственными за их направление лица, руководящие ими. Положение вещей, при котором со всех сторон преследуют правительство с полной безнаказанностью и требуют от него того, что противно его началам, не может быть терпимо далее, потому что такое положение быстро поведет к изменению основ, на которых покоится самодержавие.
Необходимо далее, чтобы цензурные учреждения яснее и энергичнее указывали своим провинциальным представителям направление, которым они должны руководствоваться, и удаляли тех из них, кои не действуют по данному mot d’ordre.[440] Не может же каждый правительственный агент иметь свой особый взгляд, особый цвет. Необходимо прекратить настоящее положение, при котором землевладелец, горожанин, крестьянин, подчинен в одной губернии одним порядкам, в другой – другим, всегда зависящим от политических убеждений лиц, которым вверено управление губернией или какою-либо ветвью администрации.
При разнообразии и неопределенности политических воззрений представители правительства, предоставленные в этом отношении самим себе, прислушиваются к органам печати, более подходящим к личным убеждениям и вкусам, и действуют по их внушению или ищут популярности, стараясь льстить страстям большинства. От этого происходит полная безнаказанность тех, которые не исполняют в точности требований закона, если только они имели случай доказать, что следуют тенденциям, которые нравятся известным партиям; между тем начала, на которых основаны цивилизованные общества, как то: уважение к собственности, исполнение закона, ответственность представителей власти, вера в прочное будущее, – исчезают. Необходимо, чтобы правительство выказало себя сильнее вожаков общественного мнения, потому что люди всегда льнут к силе и прислушиваются к ее голосу; разительный тому пример у нас на глазах: последнее восстание было подавлено лишь тогда, когда правительство решительно заявило свой перевес над ним. <…>
Выше уже сказано о тех обвинениях, которые слышатся со всех сторон на то, что развитие, даваемое учебным ведомством в последнее 10 лет, вместо того чтобы принести хорошие плоды, создало, напротив, поколение, зараженное ультрадемократизмом, социализмом, нигилизмом, и что вред каждого из этих стремлений делается тем более опасным, что последователи их поставляют за цель жизни пропагандирование своих идей между юношеством и даже между детьми, которых они делают вредными гражданами, могущими потрясти со временем общественный порядок государства. Нет сомнения, что корень зла скрывается главнейше в политических и нравственных убеждениях тех личностей, в руках которых находится воспитание молодого поколения; многие из них сами посевают в молодежи эти вредные семена. Существуют факультеты в университетах и даже целые гимназии, как, например, Пензенская, Саратовская, Казанская, которые приобрели прискорбную известность своим дурным духом. Между тем не видно, чтобы для искоренения такого зла были приняты действительные меры. Личный состав, как преподавателей, так и учебного начальства, должен быть поэтому значительно изменен, и нельзя не прийти к прискорбному заключению, что лучше на некоторое время приостановиться на пути просвещения, чем выпускать тот недоучившийся уродливый слой, который в настоящее время обратил на себя внимание правительства. Можно надеяться, что новый министр просвещения сумеет энергичными мерами восстановить извращенное народное образование, но для этого ему необходимо, между прочим, полное содействие со стороны начальников губерний и политической полиции.
Независимо от сего нельзя не обратить внимание на следующее важное обстоятельство: законы весьма ясно и строго определяют условия, требуемые от лиц, которым дозволяется народное и частное воспитание. Именно звание домашнего учителя присвояется только лицам, окончившим курс в высших учебных заведениях или выдержавшим установленный для сего экзамен; лица же, [которые] принимаются за воспитание детей, не имея надлежащих по закону свидетельству, и родители или содержатели пансионов, берущие подобных лиц для обучения детей, должны по закону подвергаться за это денежным пеням. Законоположения эти, однако, никем не соблюдаются, и как народным, так и частным воспитанием руководят самые жалкие личности. В столицах и внутри империи есть множество людей между гимназистами высших классов, которые свободно занимаются воспитанием детей. Дешевизна их условий служит приманкой для многих недостаточных родителей, теряющих из виду, что люди эти имеют целью нравственное растление юношества. Если приведенные законы устарели, то следует их изменить, но во всяком случае не может быть допущен тот беспредельный простор, который существуете ныне в этом отношении».