В циркуляре министра внутренних дел по Департаменту государственной полиции № 1365 от 9 апреля 1882 г. разъяснялось, что ранее надзор (наблюдение) не приносил желательных практических результатов, поскольку в большинстве случаев ограничивался лишь внесением поднадзорного в соответственные списки и не обеспечивал дальнейшего за ним контроля.
Сведения за истекшее полугодие следовало доставлять в Департамент полиции к 1 февраля и к 1 августа. «В заключение, – писал Н. П. Игнатьев, – позволяю себе выразить надежду, что применение на практике сего Положения, устанавливающего постоянный обмен сведений между чинами Корпуса жандармов и общей полиции, создаст между этими учреждениями одного и того же ведомства вполне доверительные и откровенные отношения, при которых только и возможна деятельность государственной полиции, все отрасли коей обязаны стремиться к достижению одной и той же цели охранения существующего государственного порядка».[512]
Несмотря на то что Н. П. Игнатьев предпринял ряд шагов по стабилизации политического положения в стране, на своем посту он оставался недолго. Его проект создания Земского собора, представленный государю в середине мая 1882 г., встретил резкую критику Победоносцева. Первоначально Александр думал назначить новым министром внутренних дел М. Н. Островского, однако Победоносцев предложил кандидатуру графа Д. А. Толстого. Последний, назначенный министром 30 мая, видел свою задачу в том, чтобы парализовать любую оппозицию правительству. Историк А. А. Кизеветтер отмечал в мемуарах, что в обществе отзывались о Толстом как о реакционере. М. Н. Катков писал, что имя нового министра само по себе является манифестом и программой.
Одним из элементов программы нового министра стала борьба с «крамолой» в сфере образования. По рекомендации Толстого министром народного просвещения был назначен И. Д. Делянов – последовательный противник либеральных начал в учебных заведениях.
В сфере обеспечения государственной безопасности Толстой опирался на пожелание императора реорганизовать систему политического сыска. (Победоносцев еще 28 мая писал Александру, что объяснил Толстому намерение императора отделить управление Министерством внутренних дел от дел государственной полиции.) Обер-полицмейстером Петербурга стал П. А. Грессер.
А чем же занимались народовольцы? К началу 1882 г. из 28 основоположников «Народной воли» и членов Исполнительного комитета, принятых в него до 1 марта 1881 г., на свободе оставалось три женщины (А. П. Корба, М. Н. Ошанина, В. Н. Фигнер) и пять мужчин (Ю. А. Богданович, М. Ф. Грачевский, С. С. Златопольский, П. А. Теллалов и Л. А. Тихомиров). Террористическую деятельность они не прекратили, и «мишенями» для них стали военный прокурор В. В. Стрельников и фактический начальник петербургского Охранного отделения Г. П. Судейкин.
Народовольцы следили за Стрельниковым по всей стране и приняли решение ликвидировать его в Одессе. Восемнадцатого марта 1882 г. Стрельников пообедал во французском ресторане и вышел на Николаевский (Приморский) бульвар для совершения послеобеденной прогулки. Когда он присел на скамейку напротив Лондонской гостиницы, к нему из-за живой изгороди подошел Н. А. Желваков и произвел выстрел. Убедившись, что Стрельников мертв, боевик перепрыгнул через кусты и начал спускаться по крутому спуску к Приморской улице, где в пролетке его ожидал С. Н. Халтурин. Отход, однако, не удался: оба террориста были задержаны полицейскими и публикой, по решению Александра III преданы военному суду и повешены под вымышленными фамилиями.
Той же весной в Петербурге, в преддверие террористических актов, среди которых на первом месте стояло устранение Судейкина, М. Ф. Грачевский создал динамитную мастерскую. Он, А. П. Корба и введенный в состав Исполнительного комитета новый руководитель Военной организации «Народной воли» А. В. Буцевич стали готовить покушение на Судейкина, но все трое были выслежены и 4–5 июня 1882 г. арестованы.
Двадцать пятого июня по инициативе Д. А. Толстого была учреждена должность товарища министра внутренних дел, заведующего государственной полицией, который одновременно становился и командиром Отдельного корпуса жандармов. На должность был назначен генерал П. В. Оржевский. Шестнадцатого июля была введена в действие «Инструкция товарищу министра внутренних дел, заведующему полицией». Кроме полиции и жандармов, Оржевский руководил деятельностью губернаторов и градоначальников в делах охраны общественной безопасности, предупреждения и пресечения государственных преступлений. Под его председательством проводились Особые совещания по различным вопросам охраны императора. Толстой, занимавшийся больше политическими, чем практическими вопросами, достаточно быстро попал под влияние Оржевского. Но когда министру дали понять, что он напрасно передал всю полицию в руки последнего, тот сказал: «Пусть на нем лежит ответственность, и пусть в него стреляют, а не в меня».[513]
Одним из наиболее секретных и действенных методов получения информации в начальный период правления Александра III была перлюстрация корреспонденции.[514] До 1882 г. на содержание секретных почтовых чиновников и канцелярские расходы отпускалось 92 тысячи рублей в год. Александр увеличил секретный бюджет на 15 тысяч рублей. В докладе Толстого императору от 5 июля 1882 г., в частности, говорилось:
«Учреждение перлюстрации, или тайного досмотра частной корреспонденции, пересылаемой по почте, имеет целью представление государю императору таких сведений о происшествиях, таких заявлений общественного мнения относительно хода дел в империи и такой оценки действий влиятельных лиц, какие официальным путем не могли бы дойти до Его Величества. Достижение этой цели обусловливается полною независимостью перлюстрационной деятельности от каких бы то ни было властей, кроме императорской, ибо в представлении государю копий или выписок из корреспонденции, согласно высочайшей воле, не стесняются никаким лицом, как бы ни было оно высоко поставлено и как бы оно ни было близко особе Его Величества. <…>
Производство перлюстрации <…> поручается весьма ограниченному числу чиновников, в коих положительно дознаны:
1) безграничная преданность особе государя,
2) безусловное сочувствие и повиновение установленному образу правления,
3) полное беспристрастие к родственным или общественным связям,
4) постоянная готовность к труду и к совершенному отчуждению себя не только от светских развлечений, но даже и от всякого общежития, если служба того требует,
5) скромность, необходимая для ограждения перлюстрации от всякого оглашения перед лицами, непосвященными в тайну ее существования, составляющую тайну царствующего, и, наконец,
6) нравственность, умственное развитие и образование, соответственные важной обязанности освещать перед монархом те случаи и обстоятельства, которые, по каким-либо соображениям государственных властей и отдельных лиц, могли бы быть затемнены или скрыты от Его Величества».[515]
В сентябре 1882 г. сменилось руководство московского Губернского жандармского управления. Новым начальником областной жандармерии назначили полковника Н. А. Середу. При его вступлении в должность весь штат МГЖУ составлял двенадцать человек.
Осенью ближайшее окружение Александра III предприняло попытку договориться с народовольцами. Пятнадцатого октября 1882 г. к Вере Фигнер в Харьков приехал публицист Н. К. Михайловский, который сообщил, что к нему по поручению одного очень высокопоставленного лица (Воронцова-Дашкова) явился литератор Н. Я. Николадзе.
«Правительство, со слов Николадзе, передавал Михайловский, утомлено борьбой с „Народной волей“ и жаждет мира, – вспоминала Фигнер. Оно сознает, что рамки общественной деятельности должны быть расширены, и готово вступить на путь назревших реформ. Но оно не может приступить к ним под угрозой революционного террора. Этот террор, только он, препятствует осуществлению этих реформ. Пусть „Народная воля“ прекратит свою разрушительную деятельность, и они будут проведены. Если „Народная воля“ решится воздержаться от террористических актов до коронации, то при коронации будет издан манифест, дающий: 1) полную политическую амнистию; 2) свободу печати и 3) свободу мирной социалистической пропаганды. А в доказательство своей искренности правительство освободит кого-нибудь из осужденных народовольцев, например Исаева. <…>
Сам Михайловский придавал большое значение миссии, возложенной высокопоставленным лицом на Николадзе. Я же нашла в ней повторение того, чем в 1879 году прокурор Добржинский обольстил Гольденберга. Добржинский тоже уверял Гольденберга в благожелательности правительства, которому в проведении необходимых реформ мешает террористическая деятельность Исполнительного комитета. Во имя блага родины он увещевал Гольденберга пожертвовать друзьями и товарищами и расчистить широкий путь к свободе русского народа. <…>
Результаты известны: Гольденберг раскрыл все, что ему было известно, и хотя физически не отдал никого в руки правительства, но дал некоторые адреса, описал наружность, дал характеристику всех лиц, которых когда-либо встречал, а когда увидел, что обманут, повесился в Петропавловской крепости, как нас тотчас же уведомил Клеточников (летом 1880 года).
Я не буду здесь приводить все доводы, которые убеждали меня в том, что это ловушка <…>. На все мои возражения, указывающие на несерьезность и даже опасность каких бы то ни было сношений по данному делу, Михайловский поставил вопрос: „А может ли фактически партия произвести какие-нибудь террористические действия в настоящее время?“
На это мне пришлось сказать правду: положение революционной организации не дает надежд на это.