В мае 1902 г. ЦК партии в лице Чернова, Гоца и Гершуни принял решение расширить применение террора, приблизить его к массам. В качестве объектов для покушения были выбраны виленский, уфимский и харьковский губернаторы – по мнению эсеровских лидеров, наиболее одиозные «сатрапы». Двадцать девятого июля в Харькове Ф. Качура при выходе из театра дважды выстрелил в губернатора Оболенского, но промахнулся. После ареста Качура объявил себя членом Боевой организации. Шестого мая 1903 г. в общественном саду Уфы двумя членами «боевки» был убит губернатор Богданович. Террористы сумели скрыться.
Особых трудностей в начале XX в. террористы, даже одиночки, не испытывали: в те годы убить министра, чиновника или полицейского было довольно легко. Анализ удачных террористических актов показывает, что сотрудники полиции и жандармерии к вопросам обеспечения личной безопасности относились небрежно. Немногочисленная охрана, имевшаяся у высших должностных лиц Российской империи, являлась скорее протокольно-представительской и эффективно противодействовать организованной группе «идейных» боевиков не могла. Усугубляло картину то, что многие народовольцы, проживавшие за границей, охотно передавали эсерам навыки конспирации и боевой работы.
Успешным террористическим актам способствовал и крайне слабый уровень подготовки большинства полицейских, в том числе руководящего состава. В качестве примера приведем такой факт: в сентябре 1901 г. Гершуни несколько дней проживал в Петербурге под своей собственной фамилией, и только через год этот случай стал предметом разбирательства со стороны петербургского градоначальника генерала Н. В. Клейгельса.
Градоначальник издал предписание «О необходимости сознательного отношения к своим обязанностям»:
«Согласно секретному циркуляру Министерства внутренних дел по Департаменту полиции от 22-го июня 1901 года за № 2234 столичною полициею производится розыск Григория Андреева Гершун (Гершуни), бактериолога-врача. Означенный Гершун, с паспортною книжкою, выданною на имя провизора Григория Исаакова Гершуна, прибыл 11-го сентября 1901 года в дом № 2 по Пушкинской улице и, прожив там до 14-го сентября, выбыл, не быв задержан ввиду оказавшейся разницы в отчестве и звании, значившихся в розыскных на него листках и в предъявленной им по прибытии в столицу паспортной книжке.
Хотя обстоятельство это с формальной стороны может служить оправданием действий местной полиции, не принявшей мер к задержанию Гершуни, но шаблонное отношение к делу первостепенной важности временно исполнявшего обязанности пристава капитана Чернышева в данном случае обращает на себя особое внимание.
Не подлежит сомнению, что при внимательной распорядительности и сознательном отношении к серьезнейшим своим обязанностям капитан Чернышев имел полную возможность путем наведения соответственных справок обнаружить неточность листков и принять меры к задержанию Гершуни, беспрепятственное проживание коего в столице и объясняется главным образом ничего не обеспечивающим формальным отношением к службе.
На изложенный случай признаю необходимым обратить особое внимание гг. приставов и предлагаю принять все меры к невозможности повторения подобных случаев на будущее время».[556]
Эсеровские боевики были вооружены значительно лучше народовольцев. В конце XIX – начале XX в. произошел качественный скачок в развитии короткоствольного оружия, что обусловлено изобретением бездымных порохов и созданием малогабаритных патронов. Во многих странах мира были сконструированы и приняты на вооружение многозарядные (их часто называли автоматическими) пистолеты. Изобретенный в 1895 г. «Маузер К-96» стал любимым стрелковым оружием путешественников, офицеров колониальных войск и повстанцев. Начиная с 1898 г. он широко применялся всеми (!) воюющими сторонами во всех (!) вооруженных конфликтах, став своеобразным «калашниковым» начала XX в.
Пистолет конструкции американца Дж. Браунинга, производство которого началось в Бельгии в 1900 г., в начале XX в. стал основным стрелковым оружием террористов. При длине 164 миллиметра, высоте 122 миллиметра и массе 625 граммов его легко можно было спрятать под одеждой; сменный магазин на семь патронов располагался в рукоятке. Для повышения убойной силы пули специально надпиливали, что превращало их в разрывные, а также снаряжали ядами – чаще мышьяком или стрихнином, реже – экзотическими, которые могли либо достать, либо изготовить организаторы террора.
Следует особо отметить, что до 1914 г. в Российской империи любой подданный, не имевший конфликтов с властями, мог без проблем приобрести огнестрельное оружие – в оружейном магазине (хранение и ношение оружия преступлением не считалось, преступным было его неправомерное применение). Некоторые ограничения существовали для образцов, официально принятых на вооружение и находившихся в государственной собственности. Имея средства, можно было купить или выписать из-за границы любое оружие, находившееся в открытой продаже, и затем официально зарегистрировать его в полиции на свое имя.
С 1904 г. Боевая организация использовала и разрывные снаряды (бомбы). Надежная система учета и хранения взрывчатки в Российской империи, а также перекрытие каналов ее поступления из-за рубежа оказались серьезными факторами, сдерживавшими рост террористической активности боевиков. Поэтому бомбы собирали в нелегальных лабораториях, а основным взрывчатым веществом был самодельный динамит. Кустарное производство являлось опасным делом: в любой момент подпольная лаборатория могла взлететь на воздух вместе с «лаборантами». Но молодых фанатиков, готовых пожертвовать жизнью во имя революционной идеи, в те годы было более чем достаточно.
После убийства Сипягина министром внутренних дел и шефом жандармов стал В. К. Плеве. Высококвалифицированный юрист, убежденный сторонник самодержавия, он имел и выдающийся недостаток: Плеве относился к разряду тех должностных лиц, которые, достигнув высот, искренне полагают, что есть только два мнения – «мое» и «неправильное». Несмотря на руководство в 1881–1884 гг. Департаментом полиции, он не был крупным специалистом в области оперативной работы и считал, что для победы над революционерами достаточно применения запретительных и репрессивных мер. Самоуверенность и узость профессионального мировоззрения в конечном счете стоили ему жизни.
В мае 1902 г. директором Департамента полиции стал А. А. Лопухин, лично преданный Плеве, но в отличие от министра – убежденный либерал. Придя в полицию с прокурорской должности, Лопухин не был тем человеком, который мог организовать профессиональное системное противодействие усиливавшемуся революционному движению, особенно росту терроризма. К деятельности секретных сотрудников он испытывал «особенно прочные антипатии». Подобная позиция человека, согласившегося занять пост директора Департамента полиции, представляется странной. Полицейский чиновник, особенно высокого ранга, не должен демонстрировать негативное отношение к секретным агентам, тем более публично. Непрофессионализм Лопухина в итоге стал одной из причин неудовлетворительной (с элементами личностного профессионального саботажа) работы многих сотрудников полиции в 1902–1905 гг.
В отличие от высшего руководства империи, профессионалы из полиции и спецслужб оценивали сложившуюся ситуацию вполне адекватно. В подготовленной в начале 1902 г. «Записке о революционном движении в империи» заведующий Особым отделом Л. А Ратаев писал:
«Революция идет вперед, захватывает все более и более обширные слои общества, изобретает новые формы: правительство же пользуется для противодействия ей все теми же старыми способами, пригодными, быть может, лет сто назад. <…> Существует масса полиций <…> все они в лучшем случае друг другу только мешают, а подчас и противодействуют…».[557]
Для более эффективной работы он предлагал объединить усилия всех полицейских и жандармских служб в губерниях. Резолюция Лопухина гласила: «Возвратить в Особый отдел».
Летом 1902 г. по инициативе Ратаева была произведена реорганизация Особого отдела: в нем были созданы четыре стола (отделения). Первый стол (руководитель И. А. Зыбин) занимался шифровкой и расшифровкой служебной корреспонденции, дешифровкой перлюстрированной корреспонденции. Второй (Н. А. Пешков) координировал работу заграничной агентуры. Третий (В. Д. Зайцев) осуществлял наблюдение за учебными заведениями. Четвертый стол (Г. М. Трутков) вел переписку по данным агентурного и наружного наблюдений. Поскольку агентурная работа в губернских жандармских управлениях являлась наиболее слабым местом политического сыска, по инициативе Ратаева 12 августа Плеве подписал «Положение о начальниках розыскных отделений».
Обоснование создания специальных розыскных органов дано в циркуляре Департамента полиции № 5200 от 13 августа 1902 г. Циркуляр гласил:
«Постепенно усиливающееся за последние годы развитие кружков, занимающихся пропагандой социал-демократических идей в рабочей среде и широким распространением воспроизводимых ими на гектографе или ручным типографским способом революционных воззваний, брожение среди учащейся молодежи, сопровождаемое уличными беспорядками, систематическое водворение из-за границы транспортов нелегальной литературы и, наконец, возникновение революционных организаций, задавшихся целью перенести преступную пропаганду в среду сельского населения для подстрекательства крестьян к устройству аграрных беспорядков, побуждают начальников губернских жандармских управлений обратить почти исключительное внимание на политический розыск, отодвинув на второй план другие стороны лежащих на них обязанностей, среди которых важное место занимает производство дознаний о государственных преступлениях в порядке 1035 ст. Уст. угол. судопр.
Такое положение дела обратило на себя своевременное внимание Департамента полиц