сейчас делать?“ Не в будущем, не тогда, когда „придет час“, сложится та или иная ситуация и т. п., – а вот именно сейчас, сегодня, в той ситуации, какая есть, и теми силами, какие есть. Насколько „практическое решение“, предложенное Гапоном, было „практическим“ на самом деле, это – другой вопрос <…>; но что оно явилось конкретным предложением, противопоставленным в те дни „идеологическим“ разговорам партийной интеллигенции, ведшей кружковую работу в рабочей среде, это – факт несомненный. И один уже этот факт отодвинул в январские дни партийное интеллигентское руководство и повел массы за Гапоном. Партийному руководству, чтобы не остаться вне событий, естественно, пришлось так или иначе к этому движению примкнуть. <…>
Если бы у нас были в то время на это нужные знания, способность к руководству массовой революционной борьбой, то не было бы вообще гапоновского дела. Но знаний не было. <…>
Чрезвычайно характерным в этом отношении эпизодом было собрание представителей общественных организаций (или, точнее говоря, общественных деятелей) Петербурга в ночь на 9 января (если память не изменяет, в помещении Вольно-Экономического Общества). Едва ли не большинством выступавших высказывалась твердая уверенность в том, что мирное гапоновское шествие неизбежно приведет к столкновению с войсками и может развернуться в дальнейшем в восстание. На этот случай выражалась готовность поддержать его всеми имеющимися в распоряжении представленных на совещании организаций средствами. Более того: для общего руководства, в случае указанного выше оборота событий, избран был особый комитет из трех членов, облеченный неограниченными диктаторскими полномочиями. Все общественные силы предоставлялись в распоряжение этого комитета на началах безусловного ему подчинения. Выборы комитета, ввиду его революционного характера, произведены были особенно конспиративно, тайным голосованием, подсчет голосов был доверен одному только лицу – председателю собрания (кажется, инженеру Лутугину). Этот единственный осведомленный о составе избранного комитета человек должен был оповестить трех избранников и, очевидно, в дальнейшем свидетельствовать о врученных им полномочиях, если бы в том встретилась надобность, ибо иных доказательств наличия полномочий у них не было. Как это свидетельство производить и как установить связь трех „диктаторов“ с общественными организациями и с тем движением, которое им поручалось возглавлять, никто и не думал. Фактически „тройка“ не только потеряла связь со всеми остальными уже на подъезде Вольно-Экономического Общества, по окончании собрания, но и сама не принимала (и не могла, конечно, принять) всерьез возложенной на нее диктатуры. Осенью 1925 г. мне довелось беседовать с Владимиром Ивановичем Чарнолусским, одним из деятельнейших тогдашних работников „Союза Освобождения“, попавшим в ту ночь в число трех диктаторов; об этом своем избрании он помнит, но имена двух остальных „диктаторов“ безнадежно забыл, факт в высокой мере характерный. <…>
Ночное совещание не выработало никакого плана действий на 9 января; кроме тех, кто примкнул к гапоновским колоннам, все остальные выступили в этот день „очевидцами“ или, в лучшем случае, чисто индивидуальными участниками демонстраций, шедших на улицах Петербурга».[588]
Оппонент Мстиславского, специалист в области охраны А. В. Герасимов впоследствии писал:
«Для власти было два прямых пути: или пытаться раздавить движение, арестовав его вождей и ясно объявив всем, что шествие будет разогнано силой; или убедить царя выйти к рабочей депутации для того, чтобы попытаться по мирному успокоить движение. <…> Мне передавали, что государь хотел выйти к рабочим – но этому решительно воспротивились его родственники во главе с великим князем Владимиром Александровичем».[589]
В итоге император остался в Царском Селе.
Командующий Петербургским военным округом великий князь Владимир Александрович решил подавить демонстрацию с помощью военных, не поставив об этом в известность полицию. Не имея опыта в разрешении сложных политических конфликтов, он принял наихудшее из возможных решений: отдав приказ расстрелять мирную демонстрацию, тем самым выстрелил в императора. Бумеранг, подорвавший веру народа в справедливого царя, был запущен.
В результате расстрела были убиты и ранены не менее десяти полицейских, сопровождавших демонстрацию и пытавшихся остановить военных. После этого случая далеко не дружественные отношения между армией и полицией еще более ухудшились.
Реакция части общества на кровавое событие последовала немедленно. В тот же день в Петербурге на Васильевском острове была захвачена оружейная мастерская Шаффа и разгромлено управление 2-го участка Василеостровской полицейской части. Но продолжения не последовало.
«Попытки организовать сопротивление войскам были единичны (Васильевский остров) и не носили массового характера; и причина этого, конечно, отнюдь не в том, что при создавшемся положении нельзя было бы этого массового отпора организовать. Город не был во власти войск, твердо державших, по существу, только центр и главные тактические пункты города. Целый ряд районов был свободен от войсковой охраны, что широко использовано было хулиганами, произведшими в некоторых частях города (на Петербургской стороне, например) форменный разгром магазинов. Поздним вечером мне пришлось быть на Большом проспекте Петербургской стороны. Он имел зловещий вид, так как уличное освещение не действовало, уцелевшие магазины были заколочены, и на улицах не было не души. Тучков мост занят был батальоном Финляндского полка. На всем остальном протяжении Петербургской стороны не было ни войск, ни патрулей. Приблизительно тоже было и на Выборгской и в „рабочей части“ Васильевского острова. Для борьбы были, таким образом, опорные пункты; но для нее не было ни руководителей, ни (что самое главное) желания масс эту борьбу начать. С 10 января, в сущности, „порядок“ был уже восстановлен: начались аресты».[590]
Ситуация в России постепенно накалялась. В январе 1905 г. в Москве, Варшаве, Риге, Саратове, Киеве, Одессе, Лодзи, Ревеле, Екатеринославе, Харькове и многих других городах прошли демонстрации, забастовки и митинги протеста, переходившие в открытые столкновения с полицией и войсками. Разгон демонстраций, аресты и ссылка участников движения не дали практического результата: события продолжали стремительно развиваться.
Одиннадцатого января император вновь учредил пост генерал-губернатора Санкт-Петербурга, на который назначил генерала Свиты Д. Ф. Трепова.
Восемнадцатого января вышла работа В. И. Ленина «Начало революции в России» с призывом к подготовке вооруженного восстания против самодержавия. А в Лодзи начались уличные бои между рабочими боевыми дружинами и двумя полками регулярной армии.
Двадцатого января вместо П. Д. Святополка-Мирского министром внутренних дел стал А. Г. Булыгин, в феврале заявивший Николаю II, что революция уже началась.
К работе в изменившихся политических условиях высшее руководство Российской империи оказалось слабо подготовленным. Общее состояние охранных служб Российской империи в описываемый период явно не отвечало требованиям времени. В этом ряду особенно выделяется убийство московского генерал-губернатора – великого князя Сергея Александровича. Будучи одним из наиболее влиятельных лиц при дворе, этот человек во многом определял внешнюю и внутреннюю политику Российской империи. Боевая организация эсеров приговорила его к смерти после расстрела демонстрантов 9 января 1905 г. Когда боевики начали подготовку к покушению, внутренняя агентура сообщила о готовящемся акте в полицию. Но дальше произошло нечто странное. Для организации дополнительной охраны великого князя у директора Департамента полиции А. А. Лопухина были запрошены 30 тысяч рублей, но он отказался их выделить, мотивируя это тем, что террористы якобы не посмеют совершить покушение на члена императорской фамилии. Охрану не усилили, и в итоге И. П. Каляев 4 февраля 1905 г. бросил бомбу в окно кареты Сергея Александровича непосредственно на территории Кремля – особо охраняемого режимного объекта! После получения известия о гибели великого князя Трепов бросил в лицо Лопухину одно слово – «убийца».
В оппозиционной среде началась интенсивная работа по вооружению партийных боевых отрядов.
«На улицах Петербурга, – вспоминала С. М. Познер, – впервые в день 9 января раздался клич „к оружию“, в последующие дни он перешел в подполье и властно требовал своего скорейшего разрешения. Петербургский пролетариат, готовый выйти на улицу для открытого боя с самодержавием, прекрасно понимал, что с голыми руками в бой не идут, что нужна боевая подготовка, нужно оружие. Оружия не было, его надо было достать во что бы то ни стало. Армия была не наша, она была во власти „присяги царю и отечеству“ – эту власть надо было разрушить. Во всей работе стал сказываться совсем иной темп. Напряжение росло. Лихорадочно с первых же дней после 9 января принялись добывать оружие. То и дело на явки петербургского комитета большевиков приходили товарищи и сообщали сведения о том, что можно получить 20–30 револьверов за плату или без нее, сообщали адреса. Горячо обсуждались вопросы о том, где и как добыть эти револьверы. Бегали по указанным адресам, чтобы заполучить эти „драгоценности“, но зачастую все эти предложения десятков револьверов оказывались или плодом пылкого воображения, или совершенно негодными к действию револьверами, причем цифры из 20–30 превращались на деле в 2–3.
Но надо было пройти этот путь погони за оружием, чтобы, отбросив его, подойти к планомерной работе по приобретению оружия. Приблизительно половина января проходит в такой хаотичной добыче оружия, когда все члены петербургской организации с. – д (б) считали это своим делом, и не было выделено еще специальных людей, которые занялись бы исключительно им. Но очень скоро членам организации стало ясно, что всем нельзя заниматься этим делом, как и нельзя заниматься вооружением пролетариата между делом. Потребность в людях, которые специально взяли бы на себя функции добывания оружия и всецело, не отвлекаясь ничем другим, занялись бы этим, выявилась вполне определенно. И вот в январе Петербургским комитетом был выделен Николай Евгеньевич Буренин, которому поручено было взять на себя дело добывания оружия. В то время он был ответственным техником ПК, занимался доставкой транспортов литературы из-за границы и распределением ее по России. Буренин был очень энерги