В те полки и батареи, где солдаты высказывали сомнения в истинности присяги, Николай немедленно направлял высших офицеров гвардии и своих адъютантов, которые объясняли положение дел. Самое активное участие в приведении подчиненных к присяге принял великий князь Михаил. В его воспоминаниях сказано:
«Солдаты ослеплены были отнюдь не мечтаниями о каком-либо ином порядке вещей, а единственно призраком законности, и в самом уклонении своем от новой присяги видели только исполнение своего долга, отнюдь не замышляя ничего против царственной семьи…».[328]
В ротах конной артиллерии и среди оставшихся в казармах рот Московского полка солдаты при появлении Михаила недоумевали: «Как же нам сказали, что ваше высочество в оковах?»[329] Чтобы доказать гвардейцам, что их обманули, Михаил повторно присягал вместе с ними.
Активную помощь Николаю I оказали: принц Е. Вюртембергский; генерал-адъютанты Александра I К. Ф. Толь, И. В. Васильчиков, А. Х. Бенкендорф, П. В. Голенищев-Кутузов, Н. И. Депрерадович, Е. Ф. Комаровский, В. В. Левашов и В. С. Трубецкой; флигель-адъютанты И. М. Бибиков, А. М. Голицын; почти все адъютанты Николая Павловича – А. А. Кавелин, В. А. Перовский, Н. П. Годеин, Ф. Ф. Беллинсгаузен, А. П. Лазарев, В. Ф. Адлерберг; из других лиц – генералы Н. И. Демидов, И. М. Ушаков и А. Н. Потапов. Гвардейские матросы С. Дорофеев, М. Федоров и А. Куроптев, стоявшие в строю мятежного экипажа, спасли жизнь Михаила Павловича, когда Кюхельбекер хотел убить великого князя выстрелом из пистолета: «“Что он тебе сделал?“ – закричали они, и один вышиб из рук Кюхельбекера пистолет, а оба другие начали бить его прикладами своих ружей».[330] Только личное вмешательство Михаила предотвратило неминуемую смерть покушавшегося.
К трем часам пополудни мятежные войска были блокированы на Сенатской площади, на городские заставы прибыли 3-и батальоны гвардейских полков, обеспечив дополнительное прикрытие города по внешнему периметру. Площадь была оцеплена жандармами, которые не пропускали к месту событий гражданских лиц. Поскольку уговоры на мятежников не действовали, а после Милорадовича при переговорах был смертельно ранен командир Гренадерского полка Н. К. Стюрлер, генерал И. В. Васильчиков предложил императору применить против восставших пушки. После четырех выстрелов каре мятежников было обращено в бегство, еще два выстрела картечью с было делано для рассеивания восставших на льду Невы. Всего среди личного состава мятежных частей, по данным полковых ведомостей, пропали без вести, погибли и были смертельно ранены 40–45 человек. С правительственной стороны убиты и смертельно ранены шесть человек. По сведениям полиции, включая случайные жертвы среди гражданских лиц, 14 декабря в столице погибли всего 70–80 человек.
Задержание мятежников и поддержание порядка в Санкт-Петербурге государь возложил на А. Х. Бенкендорфа, И. В. Васильчикова и А. Ф. Орлова. Из примерно 3000 мятежников, вышедших на Сенатскую площадь, задержали около 700 человек, около двадцати пропали без вести, остальные добровольно вернулись в казармы. Немедленно началось производство дознания о руководителях восстания, которое проводили генералы Свиты К. Ф. Толь и В. В. Левашов, а также лично Николай I. Аресты осуществляли генерал-адъютанты и флигель-адъютанты императора (в зависимости от звания и должностного положения подозреваемого), им в помощь выделялись жандармские команды.
В ночь с 14 на 15 декабря следствие получило первую письменную улику: черновик плана восстания с указанием фамилий и обязанностей заговорщиков, собственноручно составленный Трубецким. Сам «диктатор» скрывался в доме свояка, австрийского посла графа Л. А. Лебцельтерна. На дом посла распространяется право экстерриториальности, поэтому потребовалось вмешательство министра иностранных дел К. В. Нессельроде. После некоторого сопротивления Трубецкой был выдан.
Будучи доставлен к императору, он вначале отрицал свое участие в заговоре, но, увидев неопровержимые улики своей виновности, упал к ногам Николая, умоляя сохранить жизнь. «Он отвечал весьма долго, стараясь все затемнять, но, несмотря на то, изобличал еще больше и себя и многих других».[331]
При проведении следствия Николай I дал указание членам комиссии дать каждому оговоренному возможность оправдаться «всеми возможными честными способами» (!). Принцип презумпции невиновности по отношению к заговорщикам исполнялся в те годы более строго, чем в настоящее время. Так, капитан Якубович, против которого у следствия не оказалось улик, был вначале отпущен, а освобожденный за отсутствием доказательств поручик Назимов до вновь последовавшего ареста даже нес службу во внутреннем дворцовом карауле. Некоторые заговорщики сами пришли с повинной. А других, как Н. Н. Депрерадовича, приводили к государю их отцы – заслуженные боевые генералы.
Семнадцатого декабря 1825 г. указом Николая I был создан Тайный комитет для изыскания соучастников злоумышленного общества, открывшегося 14 декабря 1825 года, и правительственные курьеры начали развозить присяжные листы по городам и гарнизонам России. На юг были отправлены жандармы с приказом об аресте выявленных заговорщиков.
Заговорщики из общества «Военных друзей» в Литовском отдельном корпусе не имели прямой связи с петербургскими «коллегами». К. Г. Игельстром, в сентябре 1825 г. отстраненный от командования 1-й ротой Литовского пионерного батальона «за найденные в оной неисправности», в основном находился в поместье А. И. Вегелина под Белостоком. На совещании руководителей общества «Военных друзей», состоявшемся 22 декабря, «друзья» решили использовать присягу Николаю I как повод для возмущения батальона. Подпоручик Э. А. Петровский на следствии показал, что «Игельстром имел намерение не присягать <…> прежде получения от начальника штаба конверта, с которым отправлялся в местечко Браньск, ибо, как я припомнил, он мне о сем его намерении говорил еще прежде, убеждая меня поехать в 47-й егерский полк, чтобы дать там знать, чтобы не присягали никому, кроме как Его Высочеству цесаревичу…».[332]
Двадцать четвертого декабря в Браньске Игельстромом и Вегелиным была предпринята попытка «возмутить батальон к неповиновению». Однако дальше криков «Ура императору Константину!» дело не пошло, и батальон был приведен к присяге.
А у членов Южного общества и «соединенных славян», как и в Петербурге, без крови не обошлось. Двадцать пятого декабря братья Муравьевы-Апостолы узнали в Житомире от сенатского курьера, развозившего присяжные листы, о разгроме заговорщиков в Петербурге. В корпусной квартире они находились не случайно. Штабс-капитан Соловьев на следствии показал, «что Щепилло, имевший частые свидания с подполковником Муравьевым-Апостолом, беспрестанно внушал ему о принимаемых мерах, читал у Муравьева письма от Горбачевского, что солдаты 8-й артиллерийской бригады с таким рвением ожидают начала действия, что офицеры, состоящие в сем обществе, не находят средств удержать их нетерпение, также и письмо от солдат 8-й дивизии из бывшего Семеновского полка, что они давно уже готовы исполнить внушенное им предприятие; причем заверял, что Муравьев под предлогом отпуска поехал в корпусную квартиру для того, дабы известить всех сообщников о времени начала действия, предполагая начать с Черниговского полка; будет у братьев своих, командующих Ахтырским и Александрийским гусарскими полками, которые, равно Алексо-польский пехотный и 17-й егерский, присоединятся к ним, а в корпусной квартире встретит их 8-я дивизия и артиллерийская бригада, где, исполняя установления конституции, провозгласят свободу и равенство. Сверх того, Щепилло говорил ему и о других корпусах, готовых последовать за ними, и о всеобщем ропоте войска».[333]
С. И. Муравьев-Апостол, считавший, что вооруженное восстание в провинции назрело, решил заручиться поддержкой не только членов Южного общества и «славян», но и польских сепаратистов. С этой целью он посетил в Житомире П. Мошинского, которому рассказал о неудачном восстании в Петербурге. У своего польского «коллеги» он спросил, что будут делать поляки, если русские заговорщики выступят. Мошинский ответил, что поляки слишком слабы действовать в одиночку. «Во время моего последнего свидания с Мошинским в Житомире, – показал на следствии Муравьев-Апостол, – <…> мы с ним условились, что в случае начала действий я извещу его о том посредством письма и что число, которое я назначу как день моего предполагаемого приезда, и будет именно днем выступления».[334]
Двадцать пятого – двадцать седьмого декабря оба брата побывали в расположении трех полков, командиров которых надеялись они склонить к выступлению. Первым братья посетили штаб Кременчугского пехотного полка в Брусилове. Его командир, полковник П. А. Набоков, был сослуживцем Сергея Муравьева-Апостола по лейб-гвардии Семеновскому полку. Затем братья проследовали в Троянов, где был штаб Александрийского гусарского полка (командир – полковник Александр Муравьев). Оттуда они выехали в город Любар, к командиру Ахтырского гусарского полка полковнику Артамону Муравьеву. На следствии об этом вояже братья предпочли умалчивать, и участие П. А. Набокова и Александра Муравьева в делах тайных обществ осталось недоказанным. Суть переговоров доподлинно неизвестна, скорее всего, С. И. Муравьев-Апостол предлагал начать восстание. Но поездка оказалась безрезультатной: все командиры полков заняли выжидательную позицию. Вероятно, весть о разгроме столичных заговорщиков подействовала отрезвляюще, и полковники отказались поддержать восстание.
Двадцать пятого декабря в штаб Черниговского пехотного полка (г. Васильков) прибыли жандармы. Командир полка подполковник Г. И. Гебель немедленно отдал приказ об обыске квартиры С. И. Муравьева-Апостола и изъятии всех найденных там бумаг. После этого Гебель вместе с жандармами отправился в Житомир с целью ареста братьев Муравьевых-Апостолов.