8 мая 1904 г. в структуре Особого отдела Департамента полиции создается собственное совершенно секретное контрразведывательное подразделение – Отделение дипломатической агентуры. Его задачей стала организация наблюдения за дипломатическими представителями некоторых держав, сочувствовавших Японии. Секретность была настолько высокой, что Военное министерство не было проинформировано об этой работе коллег, а в самом Департаменте полиции о существовании отделения знало только несколько человек из числа высшего руководства. Соображениями секретности объяснялся и выбор начальника отделения – ротмистра Отдельного корпуса жандармов М С. Комиссарова[519]. Кадровый военный, в начале 1904 г. переведенный в Петербургское губернское жандармское управление из армии, Комиссаров не был известен в столице как офицер спецслужб. В течение двух лет он работал на нелегальном положении в собственной стране, проживая на частной квартире под видом иностранца. Деятельность контрразведки Особого отдела ДП оказалась эффективной: за два года в руках русского правительства оказались шифры 12 государств. Такую результативность можно объяснить грамотной организацией работы, хорошим подбором немногочисленного состава и аккуратно налаженной агентурной сетью. Деятельность подразделения – показательный пример организации оперативно-агентурной работы российских спецслужб, не перегруженных некомпетентностью руководства и заорганизованностью наспех подобранного и плохо обученного личного состава.
В июне 1904 г. директору Департамента полиции А. А. Лопухину[520] поставили задачу обеспечить безопасность плавания Второй тихоокеанской эскадры в Балтийском и Северном морях. Руководителем операции был назначен шеф берлинской агентуры (резидентуры) А. М. Гартинг[521]. При содействии местных властей он организовал систему охранных наблюдательных пунктов на побережье Германии, Дании, Норвегии и Швеции. Гартинг писал: «Почти все заведывавшие пунктами живут на побережье и тесно связаны со всем происходящим в водах их района. Охрана производилась ими не только в местах их проживания, но и на всем пространстве между этими пунктами. Такой тщательный контроль имел результатом, что ни одно появление японцев во вверенном каждому из них районах не проходило незамеченным, и я немедленно мог принимать своевременно необходимые меры»[522]. Гартинг арендовал несколько небольших судов, постоянно патрулировавших в территориальных водах Дании, Норвегии, Швеции. Примечательно, что он не только успешно выполнил задание, но и сэкономил 25 000 руб. из полученных 150 000, при этом наняв девять судов вместо трех и около ста человек вместо тридцати, которые к тому же работали на полтора месяца дольше запланированного. В представленном в ноябре 1904 г. в Департамент полиции отчете Гартинг писал: «Подобного результата можно было достигнуть <…> только при соблюдении самой строгой экономии в расходах и благодаря только счастливому подбору людей, из которых все без исключения добросовестно выполнили возложенную на них миссию»[523].
Организация сбора информации в Европе о намерениях Японии и ее тайных союзников (разведка и внешняя контрразведка) была поручена чиновнику Департамента полиции И. Ф. Манасевичу-Мануйлову[524]. Многие исследователи считают, что ухудшение позиций Разведочного отделения Генерального штаба связано в основном с интригами ряда высших чиновников МВД. Они имели место, но существовала и серьезная угроза внутренней безопасности империи. В 1904–1905 гг. специальные службы Японии стремились максимально ослабить Россию изнутри с помощью политических противников правительства. Информация об этих действиях была получена через агентуру Департамента полиции в революционных организациях. По нашему мнению, вторжение политической полиции в сферу деятельности военной контрразведки в условиях войны обусловлено не только слабостью последней, но и необходимостью противодействовать революционерам.
Несмотря на отдельные успехи, российские спецслужбы и специальные подразделения на протяжении войны 1904–1905 гг. работали в самых неблагоприятных условиях, особенно на театре военных действий. В «Отчете деятельности разведывательного отделения управления генерал-квартирмейстера при главнокомандующем» это объяснялось следующими обстоятельствами: «1) отсутствие подготовки этого важного дела еще в мирное время; 2) незнание местного и неприятельского языков нашими войсками; 3) почти что полное отсутствие мер по затруднению разведки противника; 4) ведение войны в стране, население которой склонялось скорее на сторону противника; 5) отступательный образ действий, которого мы держались в течение всей войны»[525]. Основная вина лежит на высшем военно-политическом руководстве Российской империи.
Японские военно-политическое руководство и – что не менее важно – общество в соответствии с национальными традициями относились к своим секретным службам и организации их специальной деятельности более внимательно, чем русские. «Японцы были противником высоко доблестным. Традиции, воспитание, весь уклад жизни их народа были направлены к развитию пламенной любви к родине, готовности не задумываясь отдать жизнь для ее величия. Высокий уровень народного образования делал патриотизм осмысленным, а военное обучение легким. Система воинского воспитания была направлена к закаливанию воли, развитию энергии, культивированию широкой инициативы. Тут сказалось прусско-германское влияние.
Подобно России за два столетия до того, Япония заимствовала западную цивилизацию. Однако Мутсухито[526] не повторил роковой ошибки Петра I. Он бережно отнесся к духовному лику своего народа, его самобытности, его древним обычаям и не насиловал его души слепым и варварским поклонением всему иностранному. Взяв от Европы цивилизацию, японцы сохранили свою культуру»[527]. Именно национальные традиции, в том числе многовековые традиции ведения тайной войны стали основой, на которой происходило становление и развитие японских секретных служб.
Историк-японист А. М. Горбылев пишет: «Люди охотились и воевали во всем мире, но именно в Японии искусство шпионажа и военной разведки в период Средневековья достигло наивысшего развития. <…> Думается, свою роль здесь сыграла целая совокупность разнообразных факторов: географических, исторических, психологических. Говоря о географических факторах, нужно в первую очередь отметить близость великой цивилизации Китая. Почти каждый скачок в культурном развитии Японии был связан с усилением китайского влияния. Сказалось это влияние и в искусстве шпионажа. <…> Сложный горный рельеф, обилие речушек и зарослей способствовали развитию методов „малой войны“ – неожиданных нападений, засад, диверсий, предопределили исключительную важность личного мастерства воина, возникновение малочисленных, но чрезвычайно боеспособных отрядов, способных эффективно действовать в самых сложных условиях.
К историческим факторам следует отнести конечно же существование в Японии особого военного сословия – самураев и сильную раздробленность страны в период Средневековья. Господство самурайского сословия способствовало росту престижа военного дела и стимулировало развитие военного искусства во всех его формах. Раздробленность вела к постоянным конфликтам, войнам, которые опять-таки подстегивали изучение военного дела. К тому же начиная с первой половины XIII века в Японии начала складываться особая социальная прослойка наемников, жившая за счет войны. Именно из нее со временем и выделились нинкэ – семьи, сделавшие своим бизнесом шпионаж»[528].
В национальном характере японцев следует отметить две черты: бережное отношение к наследию предков и способность к активному усвоению достижений других народов при адаптации их к местным условиям. В VII в. в Японию попадает «Трактат о военном искусстве» великого китайского стратега Сунь-цзы. В нем автор особое внимание уделял вопросам военной хитрости: «Война – это путь обмана. Поэтому, если ты и можешь что-нибудь, показывай противнику, будто не можешь. Если ты и пользуешься чем-нибудь, показывай ему, будто ты этим не пользуешься. Хотя бы ты и был близко, показывай, будто ты далеко. Хотя бы ты и был далеко, показывай, будто ты близко. Заманивай его выгодой, приведи его в расстройство и бери его. Если у него всего полно, будь наготове. Если он силен, уклоняйся от него, вызвав в нем гнев. Приведи его в состояние расстройства. Приняв смиренный вид, вызови в нем самомнение. Если его силы свежи, утоми его. Если его силы дружны – разъедини. Нападай на него, когда он не готов. Выступай, когда он не ожидает»[529]. Наставления великого стратега в области тайной войны не потеряли значения и в настоящее время.
Искусство японских разведчиков – синоби, которых в XX в. стали называть ниндзя, – интенсивно развивалось и совершенствовалось вплоть до XVII в. Синоби были разносторонними специалистами: лазутчиками, диверсантами, охранниками, советниками военачальников. Многовековая система «японской пятидворки», построенная еще при первых сёгунах, настолько проникла во все слои японского общества, что появление незнакомца в средневековой Японии в кратчайшие сроки становилось известным местному дайме (князю) или соответствующему чиновнику центрального правительства. Суть системы заключалась в том, что любое территориальное образование разделялось на «пятерки», которые обязаны были быстро переправить информацию старшему; «пятерка» старших передавала информацию своему куратору и т. д. От того, кто и как быстро принесет ценную информацию, зависело применение системы «м