В тот день Ермилов впервые стал делать записи в блокноте, купленном в Москве. Старался писать, как можно разборчивее. Выписывая каждую букву тем самым шрифтом, словно и не записная книжка была перед ним, а чертеж. Сначала это ему давалось тяжело. Подробности, особенно об эпохе Петра Алексеевича стали стираться из памяти. Отчего решил дать полную характеристику тех людей, с которыми ему пришлось столкнуться. Меншиков, Лефорт, Брюс, Гордон, Возницын и даже описал Анну Монс. Причем попытался описать ее так, чтобы сложилось о ней полное впечатление. Нужно было объяснить причины того отчего Петр в нее влюбился. Не забыл и Исаака. Дал две сравнительные характеристики «близнецов», попытался объяснить, отчего Петр, после удачного захвата Азова, вдруг изменил свои интересы. Упомянул, что у истоков госбезопасности (если считать Преображенский приказ таковым) стоял именно он — Игорь.
Из дня в день, после работы, стараясь по минимуму выходить на улицу, Ермилов все что помнил, записывал в блокнот.
Припомнил и тот мир, где торжествовал Лев Троцкий. Попытался описать улицы, дома. Вспомнил содержание газеты. Тяжело вздохнул, когда это сделал. Описал два дня проведенных в той реальности. Изложил, как обнаружил искажение.
Потом вдруг наступила апатия. Игорь спрятал блокнот. Пытался проводить как можно больше времени в обществе Доры. Даже гулял с ней по заснеженному берегу Волги. Впервые ему преставилась возможность сравнить празднования нового года. Сидя за праздничным столом, Ермилов вдруг подумал, что больше праздник «по старинке» он праздновать не будет. Ему уже не суждено посмотреть в который раз «Иронию судьбы» и послушать праздничные слова президента.
— Может, Шаляпина послушаем? — спросила Дора и направилась к граммофону.
Игорь невольно вздрогнул. В памяти тут же возник образ участника «Фабрики звезд». Расхохотался. Повезло еще, что Петр Лещенко появится на эстраде позже. Дора удивленно на него взглянула и крутанула ручку.
По комнате зазвучал бас великого оперного певца.
— Ария Мефистофеля. — Проговорила Дора.
Села напротив Игоря и прикрыла глаза. Ермилов понял, что ей нравилось, как пел Федор Иванович. Он поступил как она. Женщина была в чем-то права. В его эпоху таких голосов уже не было, а Басков по сравнению с Шаляпиным казался обычным микробом.
После нового года, Игорь вновь вернулся к своим записям. Описал, события покушения на Ленина. Знакомство с Фанни Каплан. Разговоры с Блюмкиным, Дзержинским.
— Растудыть ее в качель, — выругался он, когда в ручке вдруг закончил чернильная паста.
Выкидывать ее Ермилов просто не имел права. Игорь просто не знал, когда именно появилась, в той же России, шариковая ручка. Поэтому, через день она оказалась рядом с машиной времени, а сам Игорь приобрел перьевую. Неделю промучился, пока не привык писать чисто. Дора с изумлением смотрела на своего гражданского супруга.
Месяц провозился Ермилов за записками об оккупированной Москве. Хотелось оставить потомкам самые красочные воспоминания, все прелести фашистского режима. Умолчал только о Заварзине. Уж больно тяжело было думать о полковнике. Пожаловался на бездарную систему охраны в Красноярском архиве. Затем уделил несколько строк возвращению в Москву.
Больше всего Игорь попытался высказаться в своих мемуарах о судьбе Жукова. О том, как вытащил тяжелораненого унтер-офицера. Как доставил в госпиталь, как пытался проследить за его выздоровлением. О разочаровании постигшем его в Харькове. Тут же вспомнил о прибытии в Москву семнадцатого года. Поездку в деревню и лечение Георгия Константиновича от сыпного тифа. Игорь надеялся, что если что-то вдруг пойдет не так, то когда-нибудь сведения о несостоявшемся полководце всплывут, и какой-нибудь путешественник во времени, может и он сам, попытается повторить его подвиг.
Вообще-то Ермилов рассчитывал в конце дневника сделать нечто глоссария, куда должны были быть внесены все личности, повлиявшие в той или иной мере на историю его России. Если повезет и ему удастся это опубликовать, то заблудившийся в реальностях человек как-нибудь разберется что к чему.
Не удержался и написал, как решился пойти на риск. Спасение Фанни из застенков ВЧК расходилось с общепринятой историей. Игорь надеялся, что это всего лишь умалчивание историками факта того, что девушка выжила в середине восемнадцатого года. Ведь функционерам было нужно на кого-то свалить покушение на вождя. Игоря не арестовали, вот и схватили первого попавшегося. Растрезвонив, что враг схвачен, не будешь же орать на всю Ивановскую, что ей, благодаря халатности сотрудников ЧК, удалось бежать. Что народ подумает о правоохранительных органах?
Как бы то ни было, Ермилов чередовал свои записи в дневнике с работой на заводе Нобеля. Но было это до поры до времени, пока однажды летом двадцатого года, не произошло одно знаменательное событие, повлиявшее на его дальнейшую судьбу.
В тот день Ермилов не спешил с завода домой. Медленно брел по набережной, разглядывая водную гладь.
«Сейчас бы удочку, да на бережке посидеть. — Подумал Игорь. — Рыбку половить».
Вспомнилась последняя рыбалка. Удочка, берег реки и сестра милосердия Евдокия. Отдал девушке рыбу, а попробовать так и не успел. В тот вечер он отказался, сославшись, что устал. В какой-то мере это была правда. Тогда ему вдруг захотелось вернуться домой, завалиться на диван, посмотреть телевизор. Взять путевку в Сочи и покататься на лыжах на недавно построенных горнолыжных трассах. Когда-то все-таки стоило туда съездить. Но прежде нужно было исправить ошибку, которая произошла по его вине. Исправил, да только застрял в прошлом. На речку почти и не ходил. Работа — дом, дом — работа. И боязнь. Не за свою жизнь. Игорь понимал, что он, так или иначе умрет, а за то, что вдруг сделает что-нибудь не так и тогда все его усилия будут напрасными.
Сейчас стоя на берегу и разглядывая голубую гладь воды, Ермилов вдруг решил — будь что будет. Он ведь года два назад, когда занимался спасением Жукова об этом даже и не задумывался.
Игорь в сердцах плюнул. Посмотрел под ноги и обнаружил плоский камень. Присел. Взял в руки и минуты две разглядывал. Затем встал и запустил его. Тот совершил с десяток скачков по воде и ушел под воду.
— Как в детстве, — прошептал он.
Крик «Помогите!!!» раздался неожиданно. Ермилов стал озираться. Ему на минуту показалось, что послышалось. Но крик повторился. Голос явно женский. Игорь, было, дернулся и остановился. Бежать на помощь? Правильный ответ конечно — ДА! Но с другой стороны ему нельзя вмешиваться. А если кому-то грозит беда? Если Ермилов не вмешается, то в будущем никто не придет на помощь ему. Будущее, для него оно, по крайней мере, не определенно. У него его нет.
— А!!! — Произнес Ермилов, махнул в сердцах рукой: — Будь, что будет!
Игорь бросился на крик, прямо в кусты. Пробрался через заросли и выскочил на поляну, мимо которой не раз проходил. Там с молодой девушкой боролся мужик. Платье на ней было уже разорвано, а рука злодея уже устремилась под подол. Красавица пыталась вырваться, но это у нее не получалось. Тут ее взгляд уловил появившегося рабочего.
— Помогите, насилуют! — Вскричала она.
Ермилов подлетел, схватил насильника за шиворот и оттащил от жертвы.
— Ты, что сволочь делаешь?! — Прорычал Игорь и со всей силы ударил того по лицу, землистого оттенка.
Тот отлетел к дереву и ударился об ствол. Потерял сознание.
— Тебя, как звать то? — Поинтересовался спаситель.
— Ефросиньей.
— Как же тебя угораздило?
Девушка промолчала. Ермилов оглядел ее с ног до головы. Платье разорвано, коленок оцарапан, на губе кровь. Явно гуляла вдоль берега, а тут сексуально озабоченный. Маньяков и во времена Игоря было достаточно, а сейчас, когда вокруг бушевала Гражданская война и подавно. А тут еще девушка да еще красоты неописанной, да к тому же одна.
За спиной раздался шорох. Девушка побледнела и побежала. Ермилов вовремя развернулся. Худощавый насильник поднялся. Вытер выступившую на лице кровь рукавом. Подправил френч и направился на неожиданного возникшего героя.
— Су… — проворчал он, поглаживая коротко стриженые усики.
Игорь встал в боксерскую позицию и, дождавшись, когда тот приблизится, нанес удар. Насильник отлетел и вновь ударился об уже облюбованное дерево.
— Козел, — выругался Игорь.
Хотел было уже идти, девица слава богу, уже убежала, но передумал. Неожиданно стало интересно, кого это он так отоварил. Рожа Игорю показалась до боли знакомая, словно видел ее. Подошел, присел и стал обыскивать карманы. В одном обнаружил бумагу мелко исписанную.
— Экая шишка, — проговорил Ермилов. — Член коллегии народного комиссариата внешней торговли.
Неожиданно Игорь побледнел. Присел и пощупал пульс.
— Жить будет, — выругался, — сволочь.
Бумагу тут же швырнул рядом с раненым и быстро-быстро заспешил прочь.
Отдышался, уже у дома. У стены остановился и прислонился. Достал из кармана пиджака папироску. Закурил. Руки дрожали. Ермилов, по крайней мере, он должен покинуть это место, уйти куда-нибудь. Игорь узнал этого человека. Им был Генрих Григорьевич Ягода. Персонаж, внесший огромный след от своего сапога в историю России. Убей такого, пусть и в пьяной драке и все пойдет по-другому. Все!
Кинув окурок на землю, поднялся в квартиру. Дора сразу поняла, что случилось что-то неординарное. Она посмотрела на Игоря.
— Нам нужно уезжать?
— Нет. Только мне.
Девушка опустилась на табурет, стоявший в коридоре. Хотела спросить, что случилось, но сдержалась. На глазах выступили слезы.
— Я должен Фейга, должен.
Он впервые за время их знакомства назвал ее этим именем. До этого все Дора да Дора. Девушка даже вздрогнула.
— Уеду в монастырь. Скроюсь. — Сам обмолвился, причем сделал это умышленно, — Я чуть не убил человека.
Каплан хотела было сказать, что он и так стрелял в Ленина, но Игорь поднес палец ко рту: