связанный с Мологой.
Всю эту информацию Заварзин достал в архивах.
Обычный провинциальный городок, каких в начале двадцатого века в Советской России было множество. Это уже потом, после Великой Отечественной Войны, благодаря стараниями Никиты Сергеевича и последующих генеральных секретарей, они начали постепенно местами исчезать. Хотели, как лучше — получилось как всегда.
— Одно — двухэтажная Россия, — прошептал Щукин, разглядывая дома, мимо которых он проходил.
Остановился на несколько минут у особняка, некогда принадлежавшего графу. Долго рассматривал. Теперь — это общежитие. Возле него бегают и суетятся босоногие ребятишки. Так вот и не определить сразу, во что они играют. Может, в — салки, а может, — в казаки-разбойники?
Постоял, посмотрел и пошел дальше.
Дом купца, банк, маленькая часовенка, а чуть дальше дом в котором заседает горсовет. Далее избы обычных горожан — одноэтажные и двухэтажные с резными ставнями и деревянными заборами. Через дорогу женский Афанасьевский монастырь.
Пару раз Семен Федорович свернул и оказался около пожарной части. Здание выделялось своей, возвышающейся над домами, пожарной каланчой. Щукин вновь остановился, даже присел на лавочку у одной из изб и начал наблюдать. Вокруг старенького «Студебекера», появившегося в этих краях до революции, копошились огнеборцы. Пара человек наполняло водой из колодца бочку, установленную на автомобиле. Один служивый проверял инструмент: пару топоров и несколько багров. Среди суетившихся людей важно и вальяжно, переминаясь с ноги на ногу, стоял упитанный начальник части. Он покуривал самокрутку и время от времени покрикивал на своих подчиненных.
Щукин поднялся с лавочки и пошел дальше. Миновав несколько кварталов приметил милицейскую часть. Двухэтажный особняк, вероятно принадлежавший некогда купцу, был обнесен металлическим забором, у чугунных ворот стояли два милиционера в новых, но слегка помятых, гимнастерках.
Белая армия, чёрный барон
Снова готовят нам царский трон,
Но от тайги до британских морей
Красная Армия всех сильней.
Донеслось до Семена Федоровича. Щукин остановился и посмотрел в ту сторону, откуда доносилась песня.
По дороге с тазиками, в сторону бани, строем с пением песни, маршировали красноармейцы.
«Интересно, — вдруг подумал Щукин, — а ведь Геннадий ни разу не говорил, откуда родом его прадед. Хоть монах и говорил, что из Рыбинска вот-вот выступят части ОГПУ, но ведь это еще ничего не значит. Руководство могло, для усиления и местных чекистов пригласить».
Он проводил взглядом служивых, и только когда затихло:
Так пусть же Красная
Сжимает властно
Свой штык мозолистой рукой,
И все должны мы
Неудержимо
Идти в последний смертный бой!
Продолжил свою прогулку по городу. Мимо жилых домов, затем и парка. Остановился у моста, ведшего в зареченскую часть города. Там на другой стороне такие же небольшие домишки и своя пожарная часть. Видно как сияют купола местного храма, в котором местный батюшка, когда-то отпевал прихожан, в независимости от политических взглядов и сословной принадлежности. Там, на том свете, все равны, независимо, кем ты был в земной жизни — православным или коммунистом. Да вот только теперь работы поубавилось. В Советской России отпевать покойничка считается теперь пережитком прошлого, а батюшка попал в немилость.
Семен Федорович минут пять стоял у моста, долго смотрел на ту сторону города, но пойти туда так и не решился. Свернул в парк, где и прогулял до вечера, любуясь деревьями, посаженными каким-то меценатом еще в девятнадцатом веке.
В шестом часу вечера ему наконец-то удалось найти машину, так неосторожно оставленную ее владельцем у частного дома на улице Ленина. Это был старенький «Руссобалт» еще до революционной сборки. Стараясь не привлекать внимание прохожих, которых в столь позднее время на улице было не очень много, Семен Федорович осмотрел ее. В кузове лежали две канистры с бензином, лопата и топор. Щукин даже не поверил такому везению.
Он запрыгнул в «фаэтон» и завел. На удивление шум работающего двигателя не вызвал никакой реакции в соседних домах.
— Ну, что ж, видно это судьба, — пробормотал Семен, не веря в везение.
Подождал еще минуту, и лишь только потом поехал прочь из города.
К сожалению, управлять стареньким автомобилем было куда сложнее, чем он мог представить. Руль вращался туговато, а порывы ветра пытались то и дело сорвать с его головы фуражку. Наконец Щукин не выдержал и положил ее на сиденье рядом с собой.
Изрядно намучавшись, он подъехал к тайному выходу из обители. Слава богу, нашел его быстро, по знакомым уже приметам. Вон одинокая березка, вон овражек. Удачное место, чтобы спрятать машину.
Когда выполнил задуманное Семен Федорович, отправился к монастырским воротам.
Уже знакомый монах открыл Щукину дверь и пропустил вовнутрь.
Третий день в прошлом.
Утром следующего дня путешественник приступил к подготовке обороны. Еще раз обошел помещения монастыря, превращенные в неприступные стены, и оглядел окрестности. Параллельно выбрал направление, в котором он решил спрятать сокровища. Пошехонский район больше всего подходил для его планов. Ехать туда конечно далеко, но зато и места в будущем будут не затоплены.
Самое неожиданным (хоть зять и предупреждал, что у монахов были ружья) для Семена Федоровича, был арсенал, что хранился в небольшом кирпичном домике. Тот стоял в забытом богом уголке обители, куда большая часть монахов и не хаживала. Как объяснил отец Гермоген, когда-то в этом домике жили богомазы, но с началом смуты, те покинули обитель.
— Сейчас, небось, греховные картинки малюют, — проворчал монах, — ну, да бог их простит.
«А ведь оружие, как и подземный ход не охраняются, — отметил про себя Щукин, — либо монахи такие беспечные, либо действительно никому из них, проку от этого нет».
Между тем отец Гермаген, порылся в глубоком кармане рясы и извлек на свет божий связку ключей. Пару минут перебирал их. Наконец нашел массивный ключ, и вставил его в амбарный замок. Повернул несколько раз, после чего как тот операция была проделана, открыл со скрипом дверь. Пропустил Щукина в комнату.
Семен Федорович чуть не вскрикнул от увиденного. В сыром, наполненном жутким смрадом, воздухе, не смотря на стоящую, на улицы теплую погоду, было холодно. Но ни это поразило путешественника, а весь тот арсенал оружия: два пулемета марки «Максим», десяток винтовок, что аккуратно прислоненными стоял у стены. Плюс ко всему же посреди три ящика с гранатами. И все это, в отличие от того же замка, было тщательно смазано машинным маслом. Кто содержал это оружие, для Семена Федоровича осталось загадкой. Вполне возможно и монахи. Правда поручиться в этом Щукин не мог.
Семен Федорович подошел к одной из винтовок. Передернул затвор.
— Патроны? — буркнул он.
— В ящике, — проговорил монах, и показал на три металлических ящика стоявших справа от входа, и на которые Щукин не обратил внимания.
Семен Федорович подошел ящикам и открыл один из них. Там аккуратно, промасленные, лежали патроны. В двух других были пулеметные ленты.
— Этого хватит ненадолго, — проговорил он, закрывая ящики, — дня на два-три. Да и надо брать в расчет интенсивность атак…
— Нам этого будет достаточно, — неожиданно раздался в дверном проеме голос настоятеля монастыря, — нам нужно лишь выиграть время, чтобы спрятать сокровища.
Опираясь на деревянный резной посох, завершавшийся наверху крестом, он только что подошел, и теперь смотрел на Семена Федоровича. Причем делал это так, что у того побежали по всему телу мурашки.
— Увы, но монастырь обречен, — вздохнул священнослужитель, — это против иноземного агрессора, мы способны были бы выстоять. Но… Здесь народ. А против своего народа не пойдешь. Заблудшие чада.
Монах осенил себя знамением.
— Что, верно, то верно, — согласился с ним Щукин. — Что ж, придется раздать оружие монахам. Я надеюсь, они умеют пользоваться?
— Увы — нет. Мы народ мирный, и все время проводим в молитвах.
В словах настоятеля чувствовалась какая-то фальшь. Может быть, монахи и не держали в руках оружие, но вот в том, что священник этого не делал, Семен Федорович не верил. Уж больно смахивал он своим поведением на офицера.
— Что ж, придется учить, — вздохнул Щукин, соображая, что и сам ни разу ни пользовался оружием. Если не считать пневматики, которой он баловался в тире.
Они вышли из помещения, и монах Гермаген закрыл за ними дверь.
— Я соберу иноков на площади перед собором, — проговорил отец Гермаген, кланяясь настоятелю.
— Хорошо. Ступай.
Священник приподнял рясу и почти бегом удалился.
— Ну, и как вам Молога, Семен Федорович? — спросил батюшка, когда тот скрылся за поворотом.
— Город, как город, — улыбнулся Щукин, — да я, в общем-то, его и не помню. Мал я тогда был. Еле дом свой нашел…
— Это не вы малы были сын мой, — перебил его священник, — это просто после революции, город стал меняться. Увы, увы, не в лучшую сторону. Пропал его купеческий дух. Голытьба заселила его улицы. Нет, не думайте, что я негативно отношусь к пролетариату или крестьянству. Нет, что вы, Семен Федорович. Просто та рвань, что сейчас втекла в ряды пролетариата, а по-другому я и назвать не могу, — не заслуживает уважения. Это скорее люмпены, алкоголики и тунеядцы. Для них не осталось ничего святого.
Настоятель поклонился и ушел, оставив Щукина одного.
Ближе к обедне собрал отец Михаил монахов на площади перед главным храмом. Их было чуть меньше сотни. Все в черных рясах. Иноки о чем-то громко спорили, и замолкли когда на площадь двое монахов, в сопровождении игумена Михаила и нового обитателя пустоши, выкатили, нагруженную оружием, телегу.
— Братья! — громко воскликнул игумен, — Братья! Настали тяжелые времена. Не думал я, что нам придется взять в руки оружие. Но, увы! Братья советская власть хочет забрать у нас наши реликвии. Не отдадим братья. Не отдадим. Разбирайте оружие. И молитесь Богу. И пусть нам поможет Он.