Отправился поспешно в путь,
В святую Византию,
Исправить грех свой как-нибудь,
Спасти от казни выю.
Приплыв туда на корабле,
Войдя в Константинополь,
По зимним улицам во мгле
Бродил с одним вопросом —
Где наш епарх теперь живёт,
Где светлые палаты?
Узнав, присел я у ворот,
Молясь о благодати.
Чтоб разума послал Господь
Сказать святое слово
И чтобы в сердце расколоть
Тельца его златого.
Вот вижу: вышел в ворота
Евлогий с гордым видом;
Воззвал к нему: «Помилуй мя,
Пришёл сюда я с миром!»
Но тот взглянуть не захотел
И знак подал рабам,
Избить меня он им велел,
Да так, чтоб еле встал.
И снова встретились мы с ним,
Опять воззвал к нему:
«Пришёл я с делом к вам одним —
Прогнать одну беду».
Он больше прежнего велел
Избить меня безмерно.
Так больше месяца сидел
У врат его примерно,
Обуреваемый дождём,
Под ветром, мокрым снегом,
Не преуспев совсем ни в чём,
Изнемогая телом.
Покинул вскоре место то,
Повергся перед Богом,
В слезах тогда просил Его
Решить с моим залогом.
Иначе брошу подвиг свой,
Уйду обратно в мир.
Не выдержу судьбы такой —
Молил святой эфир.
И тут вздремнулось сразу мне,
И слышу голос некий:
«Идёт Царица!» Вижу, с ней
Народ идёт превелий.
Я тут же громко к ней воззвал:
«Владычица, помилуй!»
Остановилась. Я сказал,
Что в скорби и унылый.
«Чего ты хочешь? Говори», —
Ответила Мария.
«От сей поруки разреши,
Избавь от злого змия.
К Евлогию не подойти
И слова не сказать.
Креста такого не снести,
Нет сил ни ждать, ни звать.
Избил безжалостно меня.
Как тут нести поруку,
Чтоб был уволен от нея,
Не выдержать мне муку».
«Я в это дело не вхожу, —
Сказала Пресвятая. —
Ты сам просил сию судьбу,
Поруку обещая».
Проснувшись, так сказал себе:
«Опять пойду к палатам,
Умру, возможно, в сей мольбе —
Поговорю с епархом.
И вот пришёл к его вратам
И вновь, дождавшись встречи,
Его усердно призывал
Мои послушать речи.
Ко мне мгновенно подбежал
Один презлейший раб,
Меня премного избивал,
Покуда не ослаб.
Пришед в уныние совсем,
Сказал себе я строго:
«Вернусь обратно в скит к себе
С надеждою на Бога».
Нашёл корабль, чтобы плыть
Назад в Александрию.
Войдя в него, упал я ниц —
Так скорбь отняла силу.
И снова вижу я себя
Во храме Воскресения,
И тот же Отрок, где всегда,
На камени спасения.
Воззрел Он гневно на меня —
Душа окаменела.
Не смог открыть свои уста,
И сердце обомлело.
Сказал мне Отрок: «Что же ты
Не следуешь обету?»
Велел Он двум стоящим здесь
Призвать меня к ответу.
Они подвесили меня
И стали бить безмерно:
«Не начинай свои дела, —
Сказали мне презренно, —
Превыше меры не проси,
Не спорь отныне с Богом,
Коль силы нету понести,
Борись с дурным прилогом».
И тут раздался голос вновь:
«Идёт сюда Царица!»
Просил её явить покров
И сыну помолиться.
«Повешен здесь за мой обет:
Ручался за Евлогия,
Не смог за это дать ответ,
Спаси, о, Матерь Божия!»
«Не бойся, Сына умолю», —
Сказала Пресвятая,
И вижу – подошла к Нему
И на колени встала.
И стала ноги целовать,
Слезами омывая.
«Не будешь больше так дерзать?» —
Сказал, ко мне взывая.
«Владыка! Согрешил, прости,
Молил, желая лучшего,
И от обета разреши,
Не ждал финала худшего».
«Ступай же в келию твою
И больше не заботься,
Решу Я Сам судьбу сию —
И всё назад вернётся».
Проснулся я с душой весёлой,
Прославил Бога я за всё,
Вернулся к жизни вновь суровой,
В пустыню – Райское село!
Благодарю Святую Деву,
За то, что есть она у нас,
Помощницу людскому делу
На всякий день и всякий час.
Прошло три месяца примерно,
Дошёл до нас ужасный слух:
Ушёл из жизни преждевременно
Великий царь, великий муж.
Осиротев, Константинополь
Недолго плакал и скорбел —
Юстина только скрыл некрополь,
На трон его племянник сел.
Воздвиг гонение на всех
Его помощников, друзей,
В ком был финансовый успех,
Вельмож различных должностей.
Настал Евлогия черёд.
Приказ отдал предерзкий царь:
Убить на месте, где найдёт
Его любой, за гонорар.
Одежду взяв простолюдина,
Переоделся и бежал
В ночи из града Константина —
Египет вновь желанным стал.
Вернулся в дом каменосечца,
К труду простому своему
И, чтоб от смерти уберечься,
Сокрыл от всех он тайну всю.
К нему стекались поселяне,
Желали знать – где пропадал.
А он вещал: «О, христиане,
Места святые посещал!»
Опомнившись от суеты
И славы мира тленного,
Твердил себе: «Вот, посмотри —
Орудия смирения.
Трудись, Евлогий, – здесь Египет.
Гора и камни для тебя,
Трудом и потом будет выбит
Гордыни идол навсегда».
Минуло несколько годов,
Пошёл я в то селение
И счастлив был увидеть вновь
Евлогия служение.
К себе он в дом привёл меня
По прежнему обычаю,
Умыл и ноги, как всегда,
Пред трапезой обычною.
Я после ужина спросил:
«Как, брат, ты поживаешь?»
«Молись о мне, я нагрешил, —
Ответил тот, смиряясь. —
И нет имущества совсем».
Сказал ему на это:
«О, если б вовсе не имел
Того, что было где-то».
«Зачем ты, авва, так сказал?
Иль я тебя обидел?!»
Тогда ему всё рассказал,
Что было и что видел.
Как пост держал, изнемогая,
Прося имение ему,
Владыку мира умоляя,
Давал ручательство Христу.
И что из этого случилось.
Как Матерь Божия пришла,
Всему спасением явилась,
Вернув судьбе саму себя.
И долго плакали мы с ним,
Благодарили Бога
За то, что промыслом Своим
Он правит миром строго.
Прощаясь с ним, сказал тогда:
«Живи трудом, как ныне,
И ближним так служи всегда,
Чтоб не было гордыни.
И тем довольствуйся, что Бог
Даёт на каждый день!
И это есть надёжный рог —
Спасения кремень.
Вот, чадо, рассказал тебе,
Откуда мы знакомы,
Храни историю в себе,
Молчанием влекомый».
Лишь после смерти старца
Поведал ученик
Во славу Жизнодавца
Истории тайник.
На пользу всем пустынникам,
В пример для молодых,
Скитальцам и подвижникам
Учиться у святых
И верить в промысл Божий,
Пекущийся о всех,
А путь к богатству ложный —
Отвергнуть сей успех.
Пред Господом смириться
И милость получить,
Когда пред ним случится
Предстать и говорить.
Молитвой Богородицы
И всех Его святых,
Спасение устроится
Для верных и простых.
Преподобный Герасим и лев
Протоиерей Олег Штельман
В суровой и знойной пустыне,
Где рыхлые горы с песком,
В монашеской братской общине
С молитвой и строгим постом
Герасим подвижник трудился —
Строитель обители сей, —
Прекрасный оазис явился
Как символ Небесных аллей.
Примером и словом собратьям,
Отцом в попечении слыл,
К его распростёртым объятьям
Страдалец любой приходил.
Как будто светильник средь ночи,
Для странных в дороге светил,
И многим спасения очи
Он истины светом открыл.
Однажды идя по пустыне,
Вдруг видит: сидит у тропы
Предикий житель равнины —
Сам лев, предводитель беды.
Но смотрит на старца смиренно