Родился 25 февраля 1924 года в Киеве. В 1941 году окончил среднюю школу № 11. С началом Великой Отечественной войны мобилизован на строительство укреплений и уборку хлебов в Донбасс. Отступал на восток вместе с Красной Армией. В 1942–1950 годах – срочная служба в Военно-Морском Флоте. Защищал Родину рядовым и старшим краснофлотцем на кораблях и в морской пехоте Черноморского, Северного и Тихоокеанского флотов СССР. В 1950–1955 годах учился в Киевском политехническом институте. Получил специальность инженер-геолог. Работал геологом, ст. геологом, начальником поисково-разведочных отрядов и партий в горном регионе Тянь-Шань, на якутском Алдане и в Украине. Трудовой стаж в пользу Родины – 52 года! Перед началом неонацистского путча в Киеве эмигрировал в США. Ныне пенсионер и гражданин США.
Работая в полевых париях управления «Киевгеология», первые литературные опыты получил в творческом объединении геологов «Аметист», сотрудничая в местном альманахе. Продолжил своё запоздалое творчество уже из США в научно-популярном сборнике ГАНГУТ в Санкт-Петербурге в 2014–2015 годах, где был опубликован «Вояж за линкором».
И, наконец, в Сиднее (Австралия) в 2020 году участвовал в Международном литературном конкурсе, проходившем под патронатом Союза писателей РФ, Союза журналистов России и Интернационального Союза писателей. Здесь были опубликованы эпизоды о боях по освобождению Кореи. Они заслужили второе место в разделе «Проза», и автор стал лауреатом конкурса.
В сборник памяти Н. В. Гоголя
К. С. Джагарьянц – «Сейсин!»
Моему дорогому внуку Киму Джагарьянцу посвящается!
В память моих однополчан с кораблей и морской пехоты Черноморского, Северного и Тихоокеанского флотов CCCP.
<Время, активно прожитое мной, я храню в памяти как великое время, и никакие трагические его страницы, ошибки или преступления тех лет не превышают предо мной его исторического величия>…
«Истину говорю во Христе, не лгу, свидетельствует мне совесть моя в Духе Святом!»
«СейСин!»(Одиссея рядового ВМФ СССР)
Аннотация
Некий дух Николая Васильевича Гоголя продолжает витать, смею предположить, и в моём запоздалом творчестве ветерана Великой Отечественной войны. Особенно при описании украинских событий и в эпилоге, где строки «Гей! козак украинский Голота, разорят Украину паны!» прямо созвучны с его повестью «Тарас Бульба»!
Моя повесть рассказывает об актуальных событиях нашего прошлого с точки зрения человека, прожившего основную жизнь в СССР. Цель повествования – непосредственно воздействовать на новые поколения, чтобы они помнили наше/ своё Прошлое! И, как говорится, не наступали бы вновь на старые грабли… Что неминуемо приведёт к разрушению страны! Народ должен помнить общее Горе! На изломе веков! И… бороться против действий, разрушающих страны! Ибо как точно сказал пророк: «Смута спит, и горе тому, кто её разбудит»! В повести рассмотрены злободневные до сих пор тридцатые годы прошлого века, времена войн 1941–1945 годов, крах Советского Союза, голод-разорение и образование нового Содружества Независимых Государств – СНГ.
Дорогой читатель! Ныне СНГ – это суверенные и более или менее уважаемые в мировом сообществе новые демократические страны, возникшие на руинах СССР. Однако в моих воспоминаниях отражён лишь период их становления – время квазигосударств, раздираемых нацпротиворечиями, разграблением общественной собственности, произволом, местными войнами, разрушением всего уклада жизни и массовым разорением советских граждан. Потому добрых слов к раннему СНГ в повести нет! Как нет их и к нашему недавнему прошлому и его адептам… Деятельность последних, якобы «благородная» и реформаторская, превратила страну в руину – разрушительный и поучительный негативный пример деградации в назидание новому поколению! Дабы руина не пришла вновь…
На вопрос о событиях того времени вы найдёте прямой ответ, так или иначе всплывающий по всему тексту. Гибель СССР обосновывается причинами, которые ранее НЕ освещались! По крайней мере, в печати, выступлениях Горбачёва и прочих «перестройщиков» о НИХ стыдливо умалчивают. Всё действо освещено сквозь призму истории моей семьи. Миллионы испытали все горести тех лет на собственных шкурах, пардон, жизнях. Миллионы вынуждены были покинуть Родину… А что болит, о том и говорят! И читают… Мои достоверные воспоминания основаны на реальных событиях, подкреплённых дневниковыми записями тех лет. В книге более 300 страниц компьютерного текста и многочисленные фото, в том числе и исторические архивные фото из Музея боевой славы Тихоокеанского флота. В повести три основные части.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Это «Репортаж из 1944 года». Полярные конвои. Посещение Британии. Линкор Royal Sovereign. Встречи с британцами и их отношением к премьеру. Обед с королём Георгом VI и принцессой Элизабет. Возвращение в Кольский залив. Вести из разорённого оккупантами Киева. Уход с линкора в морскую пехоту Северного флота. Фото кораблей, адмиралов, Их Величеств – короля и принцессы.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Отдел кадров флота. На собеседовании отметил свои действия на кораблях Черноморского и Северного флотов. Дал необходимые краткие сведения о родственниках. Однако ныне даю более подробную родословную. Рассказал о жизни армянских родичей… По манускрипту из Матенадарана отметил о князях Индии из армянского Тарона и их действиях, нашедших своё отражение в Древней Руси! Напомнил, что из рук византийского императора армянской династии Василия II великий князь древней Руси Владимир принял православную веру, а в жёны дал императорскую дочь Анну! Отметил гибель брата под Сталинградом. Рассказал о жизни Киева до Великой Отечественной войны, начиная со времён так называемого голодомора в 1932–1933 годах, o великих стройках и пророчестве Мао Цзэдуна. Дабы новые поколения не оставались непомнящими нерадивыми иванами… Рассказал о гибели другого брата под Севастополем. «Исповедь» моя показалась убедительной, и меня направили в разведотряд морской пехоты Северного флота. Фото близких.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. Дважды Герой СССР Леонов В. Н. (его имя носит ныне военный корабль РФ!), Герои СССР – М. А. Бабиков, А. Никандров, С. Агафонов, А. Пшеничный, Д. Соколов – мои командиры и товарищи. Десятый сталинский удар! День Победы! Отправка на Дальний Восток. Самураи. Бои в Северной Корее. Вновь на военном судне. Вновь порты Кореи, корейские друзья, японка ИСАЭ. Союзнички после (!) смерти выдающегося Президента США – Франклина Делано Рузвельта. Квантун, Порт-Артур, Дайрен. Фуршет с первыми лицами нац. Китая, включая мадам Чан. Встречи с чанкайшистами и росэмиграцией. Молодые друзья – жители Владивостока. Демобилизация, домой в Киев! И… как говаривал первый Президент Украины пане Л. Кравчук: «Шо маемо, то і маемо»!.. То есть – ЕПИЛОГ… Перестройка, роль новоявленных господ – Ельцина и прочих партайгеноссе, крушение СССР. Фото боевых друзей, командиров, самурай, Порт-Артур.
Хотел бы обратить внимание, что современные военные «игрища» и международные провокации явно чреваты апокалипсисом! О чём и предупреждают, кричат (!) последние строки моего ЭПИЛОГА!
За подготовку рукописи к печати и издание книги – моя глубочайшая признательность коллективу ИСП! Её редакторам во главе с Л. А. Джейкман и персонально ряду сотрудников, давших книге выход в свет! И отразивших без прикрас и купюр моё (и народное!) отношение тех времён к развалу советской страны и к новым гособразованиям того периода.
Глубочайше благодарен: моему другу А. П. Яковцу и сотрудникам Музея боевой славы Тихоокеанского флота за подборку архивных материалов и фото, а также многоуважаемым спонсорам данного проекта – Литературному фонду Петра Проскурина! Благодаря вам, дорогие соотечественники по СССР, моя повесть отравляется в свободное плавание по просторам Родины!
Часть первая(Репортаж из 1944 года)На линкоре Royal Sovereign(«Архангельск»)
«Лично и секретно от премьера И. Сталина премьер-министру У. Черчиллю
Не могу не напомнить, что до сих пор я не имею ответа относительно восьми англо-американских миноносцев и других. судов, которые должны поступить во временное пользование Советского Союза взамен итальянских военных и коммерческих судов, как это было решено в Тегеране Вами, Президентом и мною совместно. Мне не понятна такая длительная задержка в этом вопросе… 21 февраля 1944 г.»
«Строго секретно и лично послание от г-на Черчилля маршалу Сталину
Дело заключается в том, что я предоставляю из британских ресурсов восемь эсминцев и четыре подводных лодки, а также линейный корабль…
Соединённые Штаты предоставляют крейсер. Я удивляюсь, почему я не получил послания от Вас с подтверждением этого, так как я надеялся, что Вы будете довольны теми усилиями, которые я приложил…
Нашу группу управления стрельбой, первой прибывшую с океанского лайнера «Императрица России» (Empress of Russia), разместили в одном из казематов и в прилегающем кубрике рядом со 152-миллиметровым орудием противоминного калибра. Приняли нас очень тепло. Можно сказать, даже душевно. Среди матросов и младших командиров королевского флота – navy – мы сразу стали своими. В первой половине дня знакомились с кораблём. В обед английские моряки из БЧ-2 устроили в нашу честь торжественный пир. Были сдвинуты раскладные столы. С камбуза нанесли всякой снеди, закусок и… настоящий ямайский ром! Английским морякам положена была чарка где-то граммов шестьдесят–восемьдесят. Однако ради встречи чарку значительно превысили.
За столом общались на невообразимом суржике с помощью небольшого запаса слов, восклицаний, карандаша и жестов. С первым глотком рома они поздравили нас с благополучным прибытием. Ещё много говорили что-то хорошее. Поняли, в общем, мол, добро пожаловать – Welcome! Болтенков в ответ искренне благодарил за гостеприимство, мол, Thank you! И прочее по-русски и английски. Англичане кивали головами, что-то говорили, дружески цокались кружками – ол райт, мол, вери гуд, «карашо»!
Когда захмелели, стали петь песни и, естественно, более понимать друг друга. С большим удивлением мы обнаружили, что англичане знают старые русские и новые советские песни! На английском, конечно. Это, можно сказать, нас поразило и весьма сблизило. Особенно патетично и впечатляюще звучал общий хор припева к народной песне «Стенька Разин»: «Волга, Волга, мать родная…». Не давая заглохнуть песне, её вновь и вновь подхватывал старый (лет под 40) матрос Боб – заводила и весельчак с рыжей шотландской бородой. Чувствовалось, что эта песня из далёких русских просторов волновала их, была всеми любимой, а Бобом – особенно. Раз за разом вдохновенно, отрешённо и страстно, прикрыв в самозабвении веки, он затягивал по-английски:
«Во-лга, Во-лга, мать родная,
Волга р-у-сская река»…
Даже мурашки по коже пробегали… И все дружно подхватывали. Пели также на английском и русском «Полюшко поле, полюшко широкополье…», «Эх, дубинушка, ухнем… Ещё раз…». И особенно величественно, с глубоким чувством (словно гимн!):
«Широка страна моя родная,
Много в ней полей, лесов и рек,
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек…»
Песня тогда была новая – советская. Знание её англичанами удивляло и впечатляло. Хор мужских голосов звучал мощно и торжественно. Некоторые англичане исполняли её, вставая. Не было никакого сомнения: эта песня была чем-то глубоко созвучна свободолюбивому британскому народу. После такого общения крепла уверенность, что в бою и в послевоенном мире мы будем вместе…
В свою очередь мы тоже порадовали своих новых друзей. Кто-то затянул широко распространённую у нас в те времена шотландскую застольную: «Бетси – нам грогу стакан». Знакомый мотив в устах «русских» тоже вызвал удивление, переглядывание и одобрительные возгласы и жесты – англичане дружно подхватили. Совместно исполняли также знакомую нам тогда английскую армейскую «Долог путь до Типперири»: «Путь далёк до Типперири,// Путь далёк домой,// Путь далёк до милой Мэри// И до Англии родной…» и другие, испанскую «Кукарачу» и прочие, популярные у нас. Не менее восторженно и эмоционально англичане затягивали недавно распространившуюся у них «Катюшу». На шумное застолье без наших офицеров в каземат подходили британские моряки (в том числе офицеры) из других БЧ. Некоторые подсаживались к столу. Другие принимали участие стоя. Под сводами каземата витал волнующий дух дружбы двух народов!
Этот раздел выделил специально, чтоб нынешнее поколение чётко представляло себе и не забывало реалий того военного антифашистского времени. В одной из самых первых пауз англичане провозгласили здравицу в честь вождя советского народа. Стоя они единодушно скандировали: «Лонг лайв Сталин! Сталин вери гуд!» и пр. Долго и непонятно говорили о том, насколько и почему они чтят И. Сталина. Простодушно интересовались: как здоровье «товариш Сталин»? Такой наивный вопрос задавали нам и гражданские лица на берегу…
В ответ с дружеским спичем поднялся мичман Болтенков. Он с большим пафосом провозгласил тост за здоровье премьера сэра Уинстона Спенсера Черчилля! Но что это?.. Никто не поднял кружку, не встал, кроме нескольких наших, опрометчиво поднявшихся. Наступила неловкая тишина… Потом взорвалась она возгласами возмущения. Понеслась грубая брань. Запомнилось тут же заученное, непонятное и резкое: «Доунт факен гуд! Факен офф!» И подобное оскорбительное! Надо полагать, простой британский народ лучше нас познал коварную натуру своего премьера – двуликого Януса. Такого мы не ожидали и были весьма озадачены…
Тогда вновь встаёт мичман Болтенков. Наступила тишина… Не менее пафосно и торжественно он произносит тост за здоровье Его Величества Короля Великобритании Георга VI! Застолье, можно сказать, взорвалось, все поднялись. Раздались одобрительные возгласы, стук сдвигаемых кружек и навсегда запомнившееся: «Чиё! Чиёс! Чиё ап!» И ещё что-то. Англичане бурно демонстрировали самые добрые чувства к своему монарху!
Встреча затянулась до ужина и продолжалась после. Кульминацией её стал… Не будь мы свидетелями, в это трудно даже поверить! Мы были ошеломлены! Перестали жевать, пить, говорить. Молча уставились на англичан: под бронированными палубами корабля Его Величества гремел, может быть, ещё более величественный, революционный гимн мирового пролетариата – «Интернационал»!
Вновь мы были озадачены, сознавали нелепость и провокативность ситуации и молчали. Глядя на нас, почувствовали неловкость и британские моряки. После нескольких взрывных, полной грудью, строф дружно начатый гимн постепенно и нерешительно стал затухать. Наступила тишина… Все поняли, что пора закругляться. Так завершилась первая «торжественная встреча союзников».
После уборки столов начали готовиться ко сну. В те времена для ночного отдыха применялись койки-гамаки с отдельным матрасом из пробковой крошки. На ночь их подвешивали к верхней деке ещё с эпохи парусного флота. Утром по команде «Койки вязать!» – сворачивали и убирали. Захмелевшие и довольные встречей, моряки ещё долго не могли заснуть: старый морской волк Боб никак не утихомиривался. Он толкался между висячими койками и раскачивал своих и наших моряков. Отпускал какие-то шутки и ругался русским матом. Орал «Доунт факен гуд Джомени!» Попутно костерил сэра Черчилля и временами разряжался, словно боевым кличем, полюбившимся ему нашим морским угрожающим «По-лун-дра!». Впереди было ещё дней двадцать до подъёма советского флага. За это время коммуникабельный хитрун-балагур, добрый и отзывчивый, стал и среди нас общим любимцем – этаким бравым английским Тёркиным!
Дней двадцать пролетело незаметно. Линкор полностью передали советской команде. Англичане даже удивлялись: за такой, мол, короткий срок, не зная языка, освоили сложнейшие механизмы! «Эти русские», наверное, вместо матросов инженеров прислали! Британских офицеров можно было понять. Всего 22 (!!!) года прошло после гражданской войны и становления советской власти, и они полагали, что в разрушенной стране безграмотный народ всё ещё «лаптём щи хлебает», как при царизме. Но за это время советское правительство осуществило курс на полную ликвидацию неграмотности и повышение культурного уровня народа! За столь кратчайший исторический срок!
Итак, 30 мая под звуки британского гимна «Боже, храни Короля» был спущен Юнион Джек, а под величественную мелодию нового[1] гимна Советского Союза поднят военно-морской флаг страны Советов!
Отныне линкор Его Величества стал именоваться «Архангельск». Официальная передача линкора и отряда кораблей проходила в торжественной обстановке. Из Лондона прибыл наш новый посол Ф. Т. Гусев, высокие представители Британского адмиралтейства, командующий флотом метрополии адмирал Брюс Фрезер, высокопоставленные джентльмены в штатском. Некоторые прибыли с дамами.
Принимали гостей командующий нашим отрядом кораблей вице-адмирал Г. И. Левченко (ныне большой противолодочный корабль России носит имя «Адмирал Левченко») и командир линкора контр-адмирал В. И. Иванов – наш «батя».
Для гостей и офицеров в кают-компаниях были накрыты столы с закусками и горячительными напитками. Рядовые и младшие командиры расположились за раскладными столиками в казематах, кубриках и в большинстве – на верхней палубе. Нашей группе управления вместе с близкими нам английскими моряками выделили столики на верхней палубе – под шкафутом правого борта. Здесь был пришвартован океанский буксир для британской команды, покидающей корабль. Трап с буксира был переброшен на борт линкора в метрах трёх от нашего столика. Поэтому мы могли непосредственно наблюдать наших гостей, руководящий состав и последние минуты прощания.
Столы были заставлены весьма простой закуской – бутербродами с колбасой, сыром, горкой печенья и конфет – и кружками пива. В придачу – по «напёрсточку» рома. Слушая торжественные речи и напутствия по карабельной трансляции, начали дружественную трапезу. Постепенно на корабле становилось всё шумней. Как гости, так и наши и британские офицеры с линкора понемногу хмелели. Мы за столом с английскими товарищами-друзьями тоже. Многие английские матросы и старшины, дополнительно где-то приобщившись к рому, заметно были «под газом». Однако держались достойно.
Прощание было весьма эмоциональным. Вместе с тем сопровождалось неким налётом печали. Британская команда уходила с родного корабля. Здесь оставляла кусок своей жизни, бурной и тревожной. Оставляла и нас, своих товарищей, в которых видела верных друзей и союзников. В наших отношениях с многоопытными английскими матросами и старшинами чувствовалась ещё одна особенность. Все мы были детьми простого трудового народа. И наши симпатии обуславливались незримым, но определённым духом классовой солидарности.
В те времена солидарность с трудящимися других стран широко была развита среди советского народа (не путать, как отмечал, – с вредителями совками и будущими СНГовянами). Достаточно вспомнить, к примеру, М. А. Шолохова и его героя в «Поднятой целине» Макара Нагульного, изучавшего английский, «чтоб на ейном языке гутарить с английской контрой» – контрреволюцией! Или вспомнить мемуары маршала К. К. Рокоссовского, командовавшего ранее 7-й Самарской кавалерийской дивизией им. английского пролетариата!.. Над дивизией шефствовали представители рабочего класса Великобритании (!), подарившие ей в двадцатых годах свой красный флаг! В этой прославленной 7-й дивизии РККА продолжил свой боевой путь от командира кавалерийского эскадрона до комбрига и будущий маршал четырежды Герой Советского Союза Г. К. Жуков («Воспоминания и размышления». 10-е изд. М.: АПН, 1990).
Но вот по трансляции прозвучала команда: «Королевским «нэйви» покинуть корабль»! К тому времени высокие гости уже ретировались на адмиралтейском катере под звуки наших и британских маршей. Англичане оставили столики и спустились вниз за своими вещами. Возвратились с парусиновыми саками – длинными, квадратного сечения. Некоторые, попрощавшись, прошли на буксир. Однако многие из них, оставив там свои саквояжи, возвращались вновь к своим столикам. Вновь прощались, обнимались, пожимали руки. Вот и мы провели к трапу своих друзей – Вилли, Боба, Крошку бэби, других. Тепло обнялись, понимая, что расстаёмся навсегда.
А по трансляции вновь и вновь раздаётся команда английским морякам покинуть корабль. Но британские моряки не торопятся. Снова и снова возвращаются – последний раз обнять, похлопать по плечу, пожать руки. Гремит оркестр. Временами даже с какой-то заунывной ноткой. Затем дружно, вдохновенно, полной грудью понеслась-зазвучала на английском и русском «Катюша».
И тут из глубин кают-компании вдруг неожиданно возник прямо перед нами наш учитель и наставник – запоздавший английский «кэптин» (!), не знающий русского языка (общались только через переводчика!) Тепло, дружески прощается. По-отечески обнимает, похлопывает по плечам, пожимает руки. Что-то говорит на английском проникновенное, душевное – явно расчувствовался по пьяни. Вот подходит уже к трапу. Взялся за поручни. Неожиданно оборачивается, машет нам рукой. И вдруг – что это!?.. Мы замерли… На чистейшем русском (!): «Прощайте, ребята! Передавайте привет Родине от заблудшей русской души!»
Уже почти все, включая «наших» английских офицеров, перешли на буксир. Стоят у фальшборта, что-то выкрикивают, машут рукой. Лишь несколько неугомонных отчаянных моряков, подогретые ромом, никак не распрощаются – упорно, истово, не желая расстаться с кораблём и нами.
С половины трапа они вновь и вновь возвращаются «последний» раз обнять друзей. Но никто их не торопит… Ни один их офицер не повышает голос! Все терпеливо ждут… У некоторых подозрительно блестят глаза. Марш «Прощание славянки» печалью будоражит сердца. Наконец с последним британским матросом сброшенный трап загремел по палубе буксира. Резкий звук, словно стук и скрежет погребальной доски, навсегда разделил наши дружественные миры…
Взрывной аккорд «Славянки» с новой силой понёсся над водами залива. Буксир медленно начал отходить. Просвет свободной воды увеличивается, достигает нескольких метров. И вдруг с борта буксира, на всём его протяжении полетели к нам ленты серпантина. Разноцветные его нити, словно паутина, протянулись от борта к борту, из рук в руки – будто символизируя хрупкую связь наших сердец. Буксир тихо и медленно продолжает отходить, и ленты стали рваться. Новые мотки серпантина уже падали в воду.
Но это ещё не разорвало символической связи: с борта буксира полетели котелки-бескозырки. Вращаясь, словно бумеранг, они летели к нам, подхватывались и оставлялись на память. Мы не могли ответить тем же: наши головные уборы – госсобственность! Мне тоже досталась английская бескозырка. Она долго хранилась в моей семье, пока в житейской суете не затерялась. Но вот уже и пара бескозырок не долетела к нашему борту и одиноко закачалась на водной глади. С прощальными долгими заунывными гудками буксир прибавил ходу и удалился, оставив в наших душах какую-то пустоту.
16 июня вместе с британской эскадрой мы приготовились сняться с якорей курсом на Скапа-Флоу – главную военно-морскую базу флота отечественных вод Великобритании, расположенную к северу от метрополии на Оркнейских островах. Этот день стал апофеозом нашего пребывания в дружественной державе. Был полдень, тёплый, ясный и солнечный. Вдоль фарватера залива выстроился кильватерный строй тяжёлых кораблей – величественный и грозный. Впереди нас – линкор «Дюк оф Йорк», сзади – «Кинг Георг V». В строю – крейсеры, авианосцы, корабли других классов. На бортах и надстройках расположился весь свободный от вахт экипаж. Под лёгким бризом колышутся флаги.
На обоих берегах залива гремят оркестры. Несметные толпы жителей из Эдинбурга, Данфермлина, соседних городков и селений заполнили берега. Люди машут нам руками, платками. Сняв рубахи и футболки, прощально размахивают над головами. Приглушённо доносится внушительный гул огромных людских масс.
Мы с Гришей были уверены, что Нэнси и Жаннет, несомненно, где-то там, на берегу. Но напрасно до боли в глазах, упорно всматривались в северный берег – среди пёстрых людских толп различить девушек не удалось, и были очень огорчены.
Думаю, что в 1949 году, когда линкор возвратили Британии и вернули в Розайт, Нэнси и Жаннет, наверное, тоже были разочарованы: нас среди советских моряков уже не нашли. К тому времени Гриша демобилизовался, а я на военном каботажном судне бороздил Японское и Жёлтое моря у берегов Кореи и гоминьдановского[2] Китая…
Атмосфера праздника витала над заливом. Народ провожал свою эскадру и нас, своих союзников. Это было величественное зрелище! Думаю, шотландцы старшего возраста помнят тот день. А мне остаётся лишь сожалеть, что эти строчки, как и моя (и моих товарищей) благодарность за дружеский приём, не дойдут ни к ним, ни к новому поколению…
Но вот заскрежетали якорные цепи – эскадра снялась с якорей. С новой силой ударили оркестры. Прощальный гул покатился по людским массам. Эскадра медленно направилась к гирлу залива Ферт оф Форт. На всём его многокилометровом протяжении ещё долго можно было наблюдать большие толпы провожавших. Лишь ближе к выходу в открытое море они начали редеть. Потом пошли пустынные голые берега. Справа по борту на выходе из гирла остался остров с одиноким маяком. На заходе солнца, в ясных сумерках эскадра во главе с линкором «Дюк оф Йорк» взяла курс на Nord, ускоряя ход.
Где-то в двадцатых числах июля прибыли переданные нам эсминцы. С их сопровождением начали выходить в море и отрабатывать разные учебные задачи. В том числе проводили стрельбы главным калибром – 381 мм/42. Залпы этих орудий были весьма впечатляющими. Они запомнились мощным ударом звуковой волны и вибрацией. Задрожали тогда переборки, лопались электрические лампочки, и звенела посуда на полках. Из-под рундуков, из тайных щелей и углов вырывались струи и клубы застарелой пыли. От испуга подпрыгивали взъерошенные корабельные кошки. Откуда-то пулей вылетали, выбрасывались очумелые крысы в поисках спасения…
Цели поражались отлично. Командование осталось довольным проведёнными учениями. А к вечеру, уже на рейде, «батя» – контр-адмирал В. И. Иванов – собрал на юте весь личный состав и провёл детальный разбор учений и действий каждой БЧ. У англичан таких разбирательств с личным составом мы не наблюдали. Заинтригованные англичане навели оптику на «Архангельск» со всех британских кораблей – что, мол, там у «этих русских» происходит непонятное?
30 июля отпраздновали День Военно-Морского Флота СССР. Англичане тоже приняли определённое участие в празднестве. Так, в первой половине дня прошли дружеские спортивные состязания с командой флагмана «Дюк оф Йорк» по традиционному перетягиванию каната и шлюпочным гонкам. В обоих видах спорта наши моряки оказались более сильными и выносливыми. Массы зрителей наблюдали на кораблях и с берега…
Вечером линкор посетил на верхней палубе небольшой коллектив британских артистов. Особенно покорила нас австралийская певица русского происхождения. У неё был чарующий грудной голос. Пела она на английском и русском песни Вертинского, Лещенко, цыганские романсы и др. В завершение мы услышали «Русскую колыбельную», особенно тронувшую нас своим минорным звучанием.
Всё кругом притихло. Даже на соседних кораблях. Казалось, что первые одинокие звёзды на тихом и ясном бледно-фиолетовом небосводе перестали мерцать и тоже замерли, вслушиваясь в русскую песнь… Моряки остро почувствовали разрыв с Родиной, ждущей их возвращения на битву с ненавистными оккупантами…
Близился час расставания с Великобританией, с её дружественным народом. 13 августа Его Величество Король Георг VI дал в нашу честь прощальный обед. За счёт своих средств! Пригласили всю свободную от вахт команду. Мне тоже посчастливилось присутствовать. Принимающей стороной были моряки с флагмана, линкора «Дюк оф Йорк». Обед проходил в огромном длинном ангаре. На всей его площади расставили раскладные столы. На них приготовили простые закуски – бутерброды, горку печенья, конфет – и кружки с пивом. Пиво было достаточно крепким, и пили его, кто сколько хотел. Между столиками ходили дежурные матросы с «Дюк оф Йорк», несколько замечательных наманикюренных мисс и подливали.
Наш столик находился ближе к входу-выходу, у малой стороны протяжённого ангара. На другом конце разместились королевские особы и высшие офицеры. За каждым столом сидело 5–8 наших и английских моряков. Некоторые уходили и подсаживались вновь, переходили от одной компании к другой. Как-то на суржике общались, курили «Кэмел» и «Честерфилд», чокались кружками за короля Георга VI и принцессу Элизабет, за «товариш Сталин», за мир и дружбу между нашими народами, за победу над фашизмом! Так, в общем, думал, желал и надеялся простой народ Великобритании и Советского Союза в лице рядовых и старшин наших флотов. Так думали многие офицеры и маршалы. Даже на самом высшем уровне (!) В 1943 году после Тегеранской встречи глав трёх держав великий Ф. Рузвельт, главенствующий в антифашистской коалиции, сообщил американскому народу: «Мы найдём общую линию поведения с ним (И. Сталиным) и русским народом… мир на земле, добрая воля… могут быть утверждены и обеспечены»! (Уткин А. И. Рузвельт. М.: Логос, 2000. С. 402). Хотелось верить… Как осуществит американский олигархат мечту человечества и своего Президента – узнаем позже…
Господина Черчилля никто (!) за нашими столами не упомянул! И мы, наученные горьким опытом, не стали портить встречу.
А между тем в это же время в лондонском кабинете двуликого Януса на Даунинг-стрит, 10 уже тайно плёлся заговор против своего союзника – витал злой дух холодной войны… Предательская гнусная роль премьера того времени особенно стала ясна общественности в октябре 1998 года. Тогда были рассекречены и опубликованы в английской и мировой печати архивы Черчилля. К 22 мая 1945 года – спустя 14 дней после Победы (!) – этот «макиавелли» уже имел план нападения на своего верного союзника – Советский Союз – 1 июля 1945 года!
Вспоминаю фото и кинохронику весны 1945 года. В Германии на реке Эльбе встретились, наконец, руководимые маршалом И. С. Коневым наши и союзные войска. Какая была эйфория! Сколько радостей, братаний, объятий! Воины и народы ликовали!!! Все жаждали и надеялись на мир в Европе! А лощёные джентльмены голубых кровей в Британии готовили на континенте новую бойню! И та-акой милый, та-акой приятный, добренький и улыбчивый душка – господин Черчилль – демонстрировал два пальчика буквой V! Дескать, он за свободу и демократию…
Этот план под кодовым названием «Немыслимое» (ведь осознавал же всю кощунственность и подлость своих намерений!), к счастью для человечества и в первую очередь для самих западных партнёров, не был осуществлён. Всевышний удержал их от рокового шага. Иначе мир погрузился бы в уничтожающий хаос, а советские победоносные Красные Армии, предводительствуемые лучшими в мире маршалами: Г. К. Жуковым, А. М. Василевским, К. К. Рокоссовским, И. С. Коневым и другими, вышли бы к Бискайскому заливу…
Знание песен другого народа и их совместное исполнение, как всегда, сближали. С большим удовольствием, временами – с патетическим вдохновением исполняли на своих языках общезнакомые нам русские и английские песни. Их подхватывали на соседних столах, особенно «Катюшу». В этот хор вклинивалось хмельное пение из других мест зала. В результате ангар гудел, как пчелиный улей. Временами шум затихал, и по трансляции слышались волны вальса, танго и прочих.
В глубине длинного ангара, располагался Его Величество Король Георг VI с принцессой Элизабет, высшие британские и советские офицеры. Пустое небольшое пространство отделяло их от остального зала. Оно послужило площадкой для танцев. В основном танцевали офицеры с местными девицами во флотской военной форме. А некоторые наши офицеры даже кружили в вальсе юную принцессу – саму будущую Её Величество Королеву Великобритании Елизавету II!
К слову, в 2016 году Королеве исполнилось 90 лет. Напоминая о знаменательной встрече в 1944-м, я поздравил Её Величество с юбилеем. И представьте, получил ответ Её Величества! Чего не удостаивался от целого ряда литературных снобов СНГовии.
Надо сказать, что по молодости лет мы не очень-то на нашем фланге прониклись важностью исторического момента – лицезреть Их Величества! Интуитивно чувствовали и понимали, что военным морякам негоже уподобляться любопытным безответственным толпам зевак, и дисциплинированно оставались на своём участке зала. Детально рассмотреть царствующих особ мы даже и не пытались. Однако в любом случае присутствие Их Величеств, торжественные проводы в нашу честь вызывали самые добрые чувства и уважение как у нас, так и среди королевских «нэйви».
Ещё один знаменательный дружеский жест – подарок Его Величества Георга VI, о котором хочу ниже напомнить, – ещё более возвышал личность Короля! В 1943 году на Тегеранской конференции У. С. Черчилль по поручению монарха вручил И. В. Сталину от имени британского народа почётное оружие – меч с ножнами, инкрустированными бриллиантами. «Сталин весьма внушительным жестом поднёс его к губам и поцеловал… Президент (Ф. Д. Рузвельт)… был явно взволнован этой церемонией» (У. С. Черчилль). Меч изготавливался по собственным эскизам Его Величества. На клинке надпись: «Подарок Короля Георга VI людям со стальными сердцами – гражданам Сталинграда в знак уважения к ним английского народа». Подарок Короля для граждан СТАЛИНГРАДА!!! Переименованном, нерадивыми потомками в бесхребетное «Волгоград»…
17 августа, получив штормовое предупреждение, линкор снялся с якорей. Под звуки нашего и британского гимнов обошли вокруг флагмана «Дюк оф Йорк» и под прощальные выкрики с английских кораблей взяли курс на Nord к Фарерским островам. Там нас ждали эсминцы, вышедшие накануне. Прощай, Скапа-Флоу! Прощай, гостеприимная и дружественная страна! Вопреки, как отмечал, расхожему мнению о сером туманном Альбионе Британия была для нас тёплой, ясной и солнечной… во всех отношениях!
Часть вторая«Как мы узнаем самих себя, когда у нас отняли прошлое?»Джон Стейнбек («Гроздья гнева»)
Мне было восемь-девять лет. A в феврале 1934-го уже пошёл десятый годок – вполне зрелый отрок! B 1932 году нас (уже четверо – родители, я и годовалый братишка Юрчик) переселили из лукьяновских трущоб в пассаж (тогда № 25) на Крещатике. Всю огромную квартиру на пятом этаже из 5 или 7 комнат, светлых и солнечных с высокими потолками, занимал ранее какой-то царский или петлюровский сатрап. В просторных коридорах и чуланах сохранилась даже всякая барская рухлядь. Квартиру со всеми удобствами (!), электричеством (!), ванной (!), большой кухней (!) превратили в коммунальную и вселили три-четыре семьи. Мы (в двухкомнатной!) и соседи были счастливы! А я – особенно! В чулане на дне большой ивовой корзины нашёл маузер – настоящий! Радости моей не было предела! Только сожалел, что без патронов. С неделю утаивал. Потом не выдержал, проболтался о своём сокровище, и отец отобрал.
После трущоб жизнь в коммунальной квартире оставила самые светлые воспоминания. Спустя десятки лет появились, однако, всякие антисоветчики, интеллектуальные недоумки, разных мастей «перестройщики» и стали охаивать, высмеивать «совковые» коммуналки…
К 1932 году жизнь вздорожала и ухудшилась. Город уже наполнился беспризорниками, ворами, нищими и бездомными. На Крещатике подозрительные личности тусовались у стен домов. Длинные очереди появились за продуктами. Хлеб начали отпускать по карточкам. Однако продавали и «коммерческий» хлеб – крупные белые высокие буханки с румяной коркой по окружности. Стоили они в несколько раз дороже. Тем не менее очередь за ними надо было занимать с вечера. Вот тогда научился по-настоящему ценить хлеб. А аромат и хрустящую его корочку запомнил на всю жизнь. Еда была самая простая, изредка с мясом, молоком, даже творогом или яичками – из окрестных сёл, но в основном постная. Отец шутил, что мясо сожрали (!) хищники в зверинце. Зверинец находился тогда рядом – на Думской[3] площади (Майдане незалежности) напротив ул. Костёльной. Мы часто посещали его вместе с дворовыми ребятами.
Несмотря на нехватку продовольствия, работали общественные столовые, кафетерии, рестораны. В дни каникул мы, любознательные мальчишки, шастали по всему городу. Всё виденное впитывали в себя как губка. Благо, Киев был тогда невелик по площади, а население – порядка пятисот-шестисот тысяч. Хорошо помню две общественные столовки на Крещатике. Одна – во дворе нынешнего горсовета на втором этаже внутреннего дома. Вторая – на углу Крещатика и Институтской на первом этаже здания с большими окнами-витринами (после войны дом восстановили с такими же витринами). Родители покупали нам какие-то талоны и один раз в день ходили обедать супом и кашей. Там же подкармливали и бездомных детей.
Для беспризорников функционировали (и в тридцать втором – тридцать третьем годах) интернаты типа трудовой колонии Антона Макаренко. В 1931 (!) году вышел первый советский звуковой художественный фильм «Путёвка в жизнь» о той колонии. Подобный интернат находился и в Святошино на «4-ой просеке» – остановки трамвая из Киева с правой стороны Житомирского шоссе. Колония занимала большую усадьбу с соснами, дубами и садом. Внутри – белый дворец! В 2 или 3 этажа. Всё это богатство, принадлежавшее царскому сановнику, было отдано под детский интернат. Тысячи воспитанников таких интернатов стали потом достойными строителями и защитниками Родины!
В тридцать втором – тридцать третьем годах продолжали работать кафетерии. Один находился справа от входа в железные (до Великой Отечественной войны) ворота пассажа[4] – на первом этаже дома. Назывался он что-то вроде «Пирожная» или «Марципанная». Насчёт кофе не помню, поскольку нас, малолеток, оно не интересовало. Мы покупали «зельтерскую» воду с сиропом из вращающихся стеклянных тубусов. Если хватало денег – небольшое пирожное, сдобную булочку или крендель. Разложив всё на мраморном столике, блаженствовали. Сдоба выпекалась здесь же в подвальном помещении. Горячий пряный воздух выходил из решёток на тротуаре…
В осенне-зимние периоды там грелись и проводили ночь беспризорники. Это были физически совершенно нормальные дети-подростки – абсолютный прототип (!), послуживший достовернейшей натурой для создателей фильма «Путёвка в жизнь»! В какой-то мере городские пацаны тоже пополняли их ряды… На асфальте перед ними лежал грязный «кашкет» с поломанным козырьком или засаленная ушанка. Прохожие бросали туда мелочь. Развалившись на решётках, разновозрастные хлопцы-беспризорники нередко затягивали свои песни.
Несколько перлов народного творчества я, пацан, запомнил. Приведу выдержки из них, чтоб потомки прониклись бедами тех времён: «Позабыт, позаброшен с молодых юных лет,// Я остался сиротою, счастья-доли мне нет…// Ой, умру я, умру я – похоронят меня,// И никто не узнает, где могилка моя.//…». Или на весьма бравурный мотив: «Когда я был мальчишкой, носил я брюки клёш,// Соломенную шляпу, в кармане финский нож.// Я мать свою зарезал, отца свово убил,// Сестрёнку гимназистку в колодце утопил.// Мать моя в больнице,// Отец в сырой земле,// Сестрёнка-гимназистка купается в воде!..» – весё-ёленький мотивчик, особенно для тех времён… На весну-лето масса их разъезжалась по родным соседним сёлам на весенние сельхозработы и подножный корм.
Второй аналогичный кафетерий, блистающий никелем и мрамором, был на Думской площади на первом этаже здания слева от въезда в ул. Костёльную. Почти такой же воссоздан в новом доме на том же месте.
Два работавших в эти трудные годы ресторана на Крещатике запомнил совершенно чётко: там всегда тусовались беспризорники, и приходилось опасаться, чтобы не отобрали мелочь. Один находился на углу б-ра Шевченко и Крещатика с левой его стороны. Ранее бульвар называли, ещё при мне, пацане-бульвар Бибикова! Генерал-губернатор Киевщины Дмитрий Гаврилович Бибиков его и строил в 1837 году и позже, когда ещё не так давно «охотились на уток в непроходимых камышах Крещатика» (О. Бузина. 2016 г.). A «окупацiйние» советские власти переименовали бульвар в им. Тараса Григорьевича Шевченко. Ресторан занимал весь первый этаж одно- или двухэтажного дома.
Ниже от бульвара по Крещатику в сторону Думы, в метрах пятидесяти-шестидесяти, под домом № 52 работал винный погребок (сейчас – магазинчик). Там в полуподвале стояли бочки вина с краниками. И «пьяницы с глазами кроликов» воздавали дань Бахусу. Чем-то, естественно, закусывали. У входа толпились праздношатающиеся, покуривали. Беспризорники ожидали, что и им что-то перепадёт. Далее по Крещатику, с левой стороны входа к нынешней фирме «Свитанок», в подвальном помещении располагался второй довольно шумный ресторан «Арарат». По вечерам гремела здесь музыка. На входе тусовался разношёрстный люд. Шныряли карманники. На жарких подвальных решётках кухни грелись и ночевали беспризорники.
Ещё один весьма впечатляющий известный мне ресторан находился на «4-й просеке» Святошино с левой (от Киева) стороны Житомирского шоссе. Он занимал весь одноэтажный дом на левом углу дороги, ведущей в с. Борщаговка (ныне район города). Я часто приезжал сюда (тогда здесь был ещё девственный лес и много земляники). Вблизи жили наши родичи, которых мы навещали, и некогда жили мы сами. Здесь наглядно видел, как в тот год голодомора рядом с жирующими в ресторане мерзавцами простой народ изощрялся в поисках дополнительного пропитания.
Так, местный электрик в начале лета тридцать второго года, надев «кошки», лазил по гладким стволам сосен, раскачивал верхушки и разорял вороньи гнёзда. Взрослые уже птенцы, лишь слегка оперившиеся, падали, разбивались, тушки собирались в лукошко. И я, пацан, глубоко расстроенный, помогал собирать. Несчастное вороньё тучей летало по кругу и душераздирающим криком будоражило всю округу…
Всё это «представление» происходило в большой коммунальной усадьбе прямо напротив ресторана. Владел рестораном нэпман, грузин Лолуа, ставший всесильным его директором. У его сыночка был настоящий двухколёсный велосипед с никелированными крыльями! Предмет зависти всей районной ребятни. Лолуа был важной и авторитетной фигурой в Святошино. Вечерами и ночами в его ресторане гремела музыка. Бывшие нэпманы, петлюровцы, белогвардейцы (мама и жители их узнавали), всякие коммерсанты и «советские» деляги-прохвосты в 1932–1933 годах прожигали здесь жизнь… словно в последние дни перед апокалипсисом!
В центре Киева продолжали нормально работать промтоварные магазины. Запомнился большой универмаг на углу Крещатика с правой стороны въезда в ул. Прорезную. Он занимал первый этаж крупного здания, взорванного в годы оккупации. Я, малой, не раз бывал там. На Прорезной с правой же её стороны, недалеко от Крещатика, функционировал магазин «Торгсин» – торговля с иностранцами за золото и валюту.
Неустроенность жизни тех лет ещё более требовала хлеба и зрелищ! Но поскольку с хлебом была проблема, упор делался на зрелища. Потому продолжали работать театры, клубы, кино, цирк. И даже что-то типа театра юного зрителя. Мы с товарищами посещали такой клуб-ТЮЗ на ул. Карла Маркса (ныне Городецкая) прямо за стеной задних дворов пассажа – напротив гостиницы «Континенталь». Помню, как с её веранды над входом после тридцать третьего года выступал с речами герой нашего времени академик О. Ю. Шмидт – о трагической северной экспедиции погибшего п/х «Челюскин».
Там же, на Городецкой № 5, всегда и полностью был заполнен старый Киевский городской цирк с аттракционами, травоядными, колючкоядными и хищными зверями (к счастью детворы, их не съели голодные киевляне и хищники цирка, которым тоже требовалось мясо) и… водяной пантомимой, поражавшей (!) своим сказочным действом детвору и взрослых.
Функционировали рабочие клубы. Два из них я посещал с отцом или самостоятельно. Лучшие дворцы царских времён были отданы тогда для досуга трудового народа – на Владимирской, 33 и на ул. Институтской – Институт благородных девиц балерины Матильды Кшесинской. Институт возведён киевским генерал-губернатором Д. Г. Бибиковым ещё в 1848 году, писал историк, писатель и журналист О. Бузина – выдающийся сын Украины (убиен средь белого дня «неонациками» в 2015 году; убийцы вольготно разгуливают «героями» по столице Европейского государства и поныне!) Позже дворцы отобрали силовые структуры.
Работали все кинотеатры. На бывшей «4-й просеке» Святошино работает до сих пор! На Крещатике их было два. Один на месте нынешней мэрии, другой, как отмечал, – с левой стороны у входа в пассаж. Перед началом вечерних сеансов играли оркестры: пели скрипки, «рыдал и плакал саксофон»…
С дворовыми ребятами по пассажу мы были свидетелями и летних «развлечений для взрослых». Но сначала о месте действия. В те годы между современной станцией метро «Крещатик» и выше по склону, где на ул. Заньковецкой расположен Еврейский театр и Дом с химерами (резиденция Президента), сразу за пассажем существовал Еврейский сад. Он был пустынен и неухожен. В саду мы играли в индейцев, в белых и красных, казаков-разбойников, лазали по деревьям и прочее. Наигравшись, спускались вниз, к Крещатику. Недалеко от выхода на улицу стояло два пустовавших павильона. На их верандах обычно кучковались нармально или даже модно (!) одетые местные денди в компании одной или нескольких девиц.
Делая вид, что заняты своими играми, мы издали наблюдали. Девицы заходили внутрь и надолго там оставались. А молодые и пожилые джентльмены – по очереди. Спустя время, выходили и приглашали следующих. «Нажравшись» (в лучшие времена в павильонах торговали питьём и закуской), все собирались на веранде. Разложив на широких перилах принесённое с собой, выпивали и закусывали. Отдыхали, курили, балагурили и… процесс повторялся! Старшие наши ребята «детально» объяснили, чем «эти фраера» там занимаются. Так мы получали информацию о профессии жриц любви и о сексе, которого в СССР якобы не было.
Средние школы, украинские и русские, работали по полным программам. Тогда действовала четырёхбалльная система оценок – плохо, посредственно, хорошо и отлично – «4». Две школы находились на ул. Фундуклеевской (Ленина, ныне Богдана Хмельницкого). Украинская школа – в доме № 9а. Русская – напротив в многоэтажном доме № 12 с длинными просторными коридорами и актовым спортивным залом на верхнем этаже. B ней я и учился во 2–4 классах в дни голодомора 1932–1933 годов. Обе школы – обычные рядовые! В классах сидели разноодетые нормальные дети. Не оборвыши, не доходяги! На переменках мы бегали, прыгали, дрались. Участвовали в различных школьных мероприятиях: играх, конкурсах, спортивных состязаниях. То же самое происходило в школе напротив!
Бойскауты. В те времена ещё можно было встретить на киевских улицах небольшие отряды бойскаутов, несмотря на запрещение их организаций. Они где-то вблизи учились и маршировали под барабанный бой на соседних улицах. В организацию бойскаутов входили в основном дети зажиточных родителей, старой интеллигенции, частных предпринимателей, нэпманов и других адептов буржуазного строя. Бойскауты привлекали внимание и удивляли своей красивой и аккуратной формой. Они носили «американские» широкополые островерхие шляпы цвета хаки, белые рубашечки с синим галстуком, цвета хаки короткие брючки и юбочки – до колен и носочки, натянутые на икры ног. Уж этих чистеньких, в большинстве упитанных мальчиков и девочек таки никак нельзя причислить к голодавшему и погибавшему от истощения населению Киева!
Старшие наши ребята с ними враждовали. Многие мои соотечественники, полагаю, помнят строку В. Маяковского: «Петя, выйдя на балкончик, жадно лопал сладкий пончик. Ясно даже и ежу – этот Петя был буржуй». Дни организации бойскаутов были сочтены… «как классово-чуждого элемента». В те времена, когда Маяковский, навещая друзей, мог принести с собой типа морковину и головку репы, сладкий жирный пончик был тогда, надо полагать, своего рода привилегией. Возможно, как для современных потомков вечно скулящей российской «элиты», – хамон и пармезан.
меня, мальчишку второго–четвёртого класса, в дни голодомора не менее интересовала. Удивляла и даже завораживала легендарная конница Будённого. Откуда-то из-за Киева по Владимирской мимо оперного театра двигались эскадроны красных кавалеристов к Днепру. Они были в полном вооружении – с шашками, карабинами и длиннющими пиками (!), воткнутыми вертикально в стремена. За конниками шли лихие тачанки с пулемётами. Нас несказанно волновало это воинственное зрелище, оставлявшее в мальчишеских сердцах величайшую гордость за нашу Красную Армию, которая «всех сильней»![5] Не портили впечатления и энтузиазма даже кучи навоза на брусчатке мостовой, куда слетались стайки воробьёв и ворон.
В те годы я впервые осознал, прочувствовал наглядный урок, можно сказать, классовой ненависти. Было хмурое серое утро осени 1932 года. Мы с товарищем шли в школу на Фундуклеевской (Б. Хмельницкого). С «Крещика» заворачиваем на Прорезную. По трамвайной колее на середине поднимаемся вверх. Миновали кучку пассажиров на конечной остановке. Оставили позади крестьян, чем-то торговавших у стен домов. Вдруг истошный вопль, переходящий в визг, заставил обернуться. Позади нёсся вверх оборвыш – грязный, лохматый, в драном пиджаке с чужого плеча. Рукой прижимал к груди белый свёрток. За ним семенит и верещит, размахивая сложенным зонтом, нэпманша в чернобурке. Из толпы на остановке срывается вдогонку долговязый господин в клетчатом костюме и жёлтых крагах. Малой воришка, поняв, что от скачущего верзилы не убежать, на ходу рвёт пакет и, торопясь, задыхаясь и давясь, жадно заглатывает творог – сколько успеет! По брусчатой мостовой (служит до сих пор!) потянулся белый шлейф кусочков сыра. Но много схавать пацан не успел. Клетчатый догоняет и с хода бьёт! Творог рассыпается и топчется. Подбегает наконец шикарная дама и колотит беспризорника зонтиком куда попало. На жалкой сморщенной его рожице бегут слёзы, оставляя грязные подтёки.
Вмешиваются прохожие, принимая ту или иную сторону. Страсти накаляются… Назревает драка. Злобные вопли вперемежку с матерной бранью гулко разносятся по узкой улице. На шум и крики возникает милиционер. Начинаются разборки. Оставляем разгорячённую классовой ненавистью толпу и бежим в школу.
Обществоведение – в те времена в школах изучался этот предмет. Так что подростки были достаточно подкованы о ситуации в мире и внутри страны. Нас возмущали тогда постоянные провокации на польской границе. Их устраивали бежавшие в Польшу – банды белополяков, петлюровцев, белогвардейцев. Волновало нас и… положение буров в южноафриканских республиках Трансвааль и Оранжевая. Казалось, прошло уже 30 лет после оккупации англичанами южно-африканских республик, но в 1932 году для совсем юной страны СССР[6] тема борьбы за свободу оставалась самой животрепещущей! В кровопролитной войне 1899–1902 годов английские империалисты воровски присвоили себе земли голландских фермеров.
Англичане сжигали тогда их фермы, сгоняли семьи в концентрационные лагеря. Об этом «демократы» и прочие либералы-правдолюбцы теперь не вспоминают! Молчат!.. Там и гибли тысячи женщин, детей и стариков. Мы глубоко им сочувствовали и заучивали в школе их песню:
«Трансвааль, Трансвааль – страна моя!
Ты вся горишь в огне…»
Теперь мы знаем, что в тех карательных операциях оттачивал своё двуличие и коварство корреспондент газеты, молодой лейтенант Уинстон Черчилль. И поныне консервативные тори, повинуясь условному рефлексу собаки Ивана Павлова, продолжают размахивать имперскими кулаками… Не менее переживали мы и за судьбу «бедных китайских кули»… Рабочие – кули – были бесправнейшими пролетариями тех лет. На них – безответных кули-рикшах – «катаются буржуи», свои и чужие. Что особенно возмущало мальчишеские сердца! А мылись кули в банях на первом этаже водой, будто бы уже использованной «буржуинами» на втором этаже! Слыхали мы и про советские районы в Китае, Китайскую Красную Армию, генерала Джу Де и комиссара Мао Цзэдуна.
Несмотря на трудные времена, отмечались религиозные и новые советские праздники и важнейшие события тех лет. Особое внимание уделялось успешному и досрочному завершению в 1932 году первой хозяйственной пятилетки (1928–1932). Правда, пацаны моих лет, конечно же, не очень заморачивались на этом, хотя какие-то весьма общие сведения имели. С огромнейшим энтузиазмом и самоотверженностью при напряжении всех народных сил и всех возможных ресурсов тогда были построены Харьковский тракторный завод и Запорожский металлургический, кардинально (!) модифицированы «Криворожсталь», «Азовсталь».
И создана величайшая стройка века: Днепровская гидроэлектростанция – ДнепроГЭС! Это только на территории Украины! СССР из отсталой аграрной страны за 10 лет (!) превратился в индустриальную державу! Державу, способную в дальнейшем противостоять и победить фашистскую Германию и всю фашизированную Европу… Трудно даже представить себе, чтобы такие грандиознейшие стройки века могла совершать якобы стагнирующая страна, где население многими «миллионами» гибло от голодоМОРА!
Где вы, апологеты цветных революций, неофашизированных «демократий» под властью западных кукловодов и своего Паханата-Олигархата – устроители хаоса, либералистического и националистического беспредела?!.. Ваш удел лишь распродавать, разрушать, расхищать и вырывать друг у друга из глотки созданное предками достояние былой Великой страны – на потребу своим и чужим нуворишам! И скулить, чтоб ваши зарубежные хозяева бросили вам кость с барского стола! То бишь очередной транш Международного валютного фонда и другие подачки.
Видимо, по поводу завершения первой пятилетки Киев встречал в 1932 году (незабываемое зрелище для мальчишки восьми с половиной лет!) героя гражданской войны, будущего (в 1935 г.) Первого маршала СССР – Климента Ефремовича Ворошилова. Это потом, значительно позже, всякие злопыхатели и борзописцы ревизионизма и перестройки начнут ёрничать и зубоскалить над старым одряхлевшим львом, не подозревая, какой старческий маразм ожидает их самих. Тогда же луганский слесарь Клим Ворошилов, мужественный подпольщик при царизме, командующий победоносными соединениями молодой РККА, был признанным героем и всеобщим народным любимцем!
Я был свидетелем того, как встречал его Киев. Мы наблюдали его кортеж с верхних этажей фасадного здания пассажа, где жили наши знакомые. Главная улица полностью, до краёв (!) была заполнена народом. Лишь узкая полоса посередине Крещатика, вдоль транвайной колеи, была свободна. После проезда автомобилей (с открытым верхом!) она сразу же заполнялась встречавшим народом. Кортеж медленно двигался сквозь приветствующую толпу от Бессарабки к Думе под шум и здравицы киевлян. Были ещё какие-то впечатляющие моменты, но я их подзабыл. Однако чувство небывалой торжественности и эйфории осталось. Сейчас удивительно, но в той демонстрации всенародной любви провокаторам и убийцам действовать, видимо, было очень сложно…
В то время столицей Украины был Харьков (до 1934 г.) – город знаменитого Харьковского тракторного завода и других новостроек. На почтовых открытках тех лет видны новые широкие улицы, белые кубы новых зданий в строгом и величественном стиле – советский, или сталинский, ампир! В них из городских трущоб и сельских мест бесплатно вселяли простой трудовой народ – народ-строитель и будущий защитник и победитель в Великой Отечественной войне![7]
Однако в отдалённых районах в 1932–1933 годах власть не имела ещё ни сил, ни возможностей наладить новую жизнь. Родственники, навещавшие нас из глубинки, рассказывали, что там – бедлам, произвол и разорение. Новое общественное устройство, новая коллективная форма хозяйствования порождали массу проблем. Сельские кланы богатеев (куркулей-кулаков) и батраков-бедняков элементарно сводили между собой вековые счёты!!!
«Хорошие хозяева» не могли простить «голодранцам» своего поражения и разорения. Внедрение в руководящие структуры, вредительство, саботаж, бандитизм, убийства были их оружием. «Усе тiльки до себе!» – было их кредо! Условия выживания предыдущих поколений давно превратили «хороших хозяев» в хищников-куркулей, идущих по трупам односельчан к наживе и богатству. Советская власть лишила их такой возможности. Злоба и ненависть толкали их на любые преступления…
Достаточно напомнить одного лишь выродка, известного мне ещё в те времена, деда – Сергея Морозова! Лютый вражина советской власти с подельниками в 1932 году зарезал собственных малолетних внуков! Тринадцатилетнего Павлика Морозова и восьмилетнего Федю. А над младшим ещё и поиздевался, глумливо выпотрошив кишки. Это и есть истинное лицо кулацких «хороших хозяевов» того времени! Отец же детей – криминальный глава местного сельсовета и тайный враг советской власти. Он изощрённо издевался над опостылевшей ему семьёй – женой и двумя детьми. «Я спасу тебя, мама… – прошептал мальчишка, сжимая кулаки» (А. Григорьев). И старший пацан в естественной мальчишеской злобе сдал мерзавца властям! Отмстил, как мог, по своим силёнкам – за мать, брата, себя… Распри в семьях – обыденное явление. Однако разные политсилы раздули случай до эпохальных масштабов!
Изощрённо и мстительно, внедряясь в колхозы и используя любые возможности и трудности нового курса страны, в т. ч. и известную в стране МАССОВУЮ (!) кражу и умышленную гибель урожая колхозных хлебов в 1932 году, они направляли ситуацию в селе к голодной гибели крестьянской бедноты. Фактически – негласно продолжали гражданскую войну!
Уже в постсоветские голодные годы на рубеже веков мы ездили в соседние сёла за продуктами. По Яготинской железнодорожной ветке с десяток километров от Киева расположено с. Сулимівка. Туда на майдан «біля» церкви съезжался на базар городской люд. Менял на барахло и ценности иль покупал за купоны-карбованці сельские продукты. Как-то разговорился я с местным дідком-старожилом… Село Сулимівка, оказывается, несёт имя его бывшего хозяина – пана Сулима. Умный, хитрый пан перед революционными потрясениями и интервенцией распродал все свои земли и сбежал. В советское время вернулся… полновластным и вновь всесильным – уполномоченным советской власти! И начал творить расправу над своими бывшими батраками… нехай подыхают!
И не должно быть никакого (!) сомнения, что «наши» ДЕДЫ-МОРОЗЫ внесли свою весомую и роковую лепту в голод 1932–1933 годов! Как дополнение к экономическому хаосу после гражданской войны, разрушению привычного уклада жизни, неурожаям, форсированию «непонятных» – коллективизации и курса на индустриализацию страны, главнейшего фактора защиты Отечества!
В завершение темы хочу отметить, что я с ватагой таких же вездесущих мальчишек не видел на улицах Киева погибших от истощения и голода – нигде! Такой впечатляющий случай запомнил бы на всю жизнь! А вот подрезанных урками в луже крови встречали.
В конце девяностых годов на изломе веков почитатели Мазепы во главе с коммутантом Президентом В. А. Ющенко (папа которого «пил хороший кофе» в концлагере Освенцим) не без успеха распространяли миф о «геноциде украинского народа» правительством СССР. Приводились несметные цифры умерших от голода. Предъявлялись фотографии истощённых и погибающих «украинцев». Корреспондент киевской газеты «2000», известный журналист и писатель Сергей Лозунько, провёл исследования и установил… в число «миллионов» погибших включались ВСЕ умершие по РАЗНЫМ причинам за ряд лет. А фото оказались снимками Альфреда Нобеля, посетившего Россию в двадцатых годах после гражданской войны и собиравшего пожертвования в Европе для голодающего населения… Поволжья!
В данном варианте повести приведён лишь завершающий абзац главы 17. Переполнившись попутчиками и такими проходимцами, количество перешло в качество. КПСС деградировала, первое в мире государство недоразвитого социализма распалось… В завершение темы хочу привести прозорливое и весьма точное пророчество МАО ЦЗЭДУНА: «К власти в СССР после 1953 года (смерти И. В. Сталина) пришли националисты, карьеристы, взяточники, покрываемые из Кремля. Когда придёт время, они сбросят маски, выбросят партбилеты и будут в открытую править… как феодалы и крепостники»! («Новый Китай». Пекин, 1964. № 12). И в 1991–1992 годах это время наступило: коммунистические мутанты-ренегаты сбросили маски…
Часть третья18. СейСин!В. Н. Леонов
Имя Его несёт ныне военный корабль Российской федерации! Орёл командир! Перед старшим лейтенантом полковники – молкли!!! И я, рядовой салага, смог лишь молча и не мигая упереться в его злобные зенки, рискуя получить пулю… (Гл. 28, Навет)
Сейсин – важнейшая военно-морская база Японии и крупный промцентр. Отсюда, как и из других портов побережья, отправлялось в метрополию всё, что можно было выкачать из оккупированных земель Китая и Кореи. Оборону здесь держали подразделения упоминавшейся гвардейской Рананской дивизии самураев. С севера под натиском 393 дивизии РККА приближались к Сейсину отступающие части японской 12-пехотной дивизии. Таким образом, весьма внушительные японские силы сосредотачивались в районе. На окружающих сопках мощные укрепления стерегли вход в бухту Сейсин.
Утром 13 августа 1945 года мы уже были в пути. Предваряя важность операции, с нами шёл на этот раз сам начальник разведотдела полковник А. З. Денисин, ответственный за успешное её выполнение. Денисин сообщил приказ командующего ТОФ адмирала Юмашева И. С.: провести разведку боем города-порта Сейсин, захватить причалы и удерживать их до подхода главных сил. За нами спустя несколько часов уже шли передовые подразделения 13-й бригады морской пехоты флота.
Итак, на шести торпедных катерах сводный разведывательный десант, включая наш 140-й разведотряд ст. л-та Леонова В. Н. и приданную роту морпехов ст. л-та Яроцкого Н. М. – сто восемьдесят два (!) бойца и командира, – на крейсерской скорости шли к затаившемуся логову врага. Солнце уже взошло и ярко освещало бескрайние морские дали на Востоке. На море полнейший штиль. Лишь пологие и гладкие, без малейшей ряби могучие валы медленно и величественно катили свои воды за горизонт. Мне, тогда молодому и полному, казалось, необъятных физических и духовных сил, это утро запомнилось до конца дней.
Уж близок берег. За далёкой туманной дымкой на Западе лишь миражом маячили тёмные волнистые силуэты земли. Где-то здесь нас встретили четыре торпедных катера. Их экипажи на самых малых скоростях уже предварительно исследовали бухту – подозрительно тихую, безответную. На сопке в глубине бухты и справа, на вершинах полуострова Камацу, артиллерийские батареи и огневые точки тогда молчали…
Приглушив моторы, бок о бок наши командиры начали совещаться с встречавшими катерниками. Приняв решение, армада катеров дружно устремилась к невидимому пока берегу. Наконец, прибрежная дымка рассеялась, и показались берега. Для японских постов наблюдения, скорее всего, мы возникли из морских далей как призраки.
На подходе к бухте резко развернулись веером – все вдруг!.. Взревели моторы – до визга, до свиста! Задрожала палуба, завибрировал корпус… На предельных оборотах моторов торпедные катера рванулись к причалам. Понеслись по минному полю. С прибрежных фортов на вершинах сопок торопливо ударили орудия. Захлёбывались трассирующей дробью пулемёты. Разрывы снарядов гейзерами вспенили тихие воды бухты. За кормой взрывались мины, выбрасывая на поверхность мощные бурлящие потоки. Белоснежные палубы окрасились первой кровью.
Я чётко вижу себя на левом борту катера близ рулевой рубки. Все плотно прижались к «спасительной» палубе. Будто в младенчестве – к родной матери в минуту опасности. От внутреннего напряжения в груди пробегала нервная дрожь, сказал бы, как у ахалтекинца перед стартом на Дерби. Но самообладания не теряли… Уже давно я считал себя опытным мариманом, готовым к любой ситуации. Поясню без лишней скромности (особенно перед мутантами, профукавшими и предавшими СССР, и новым продвинутым, но забывчивым поколением).
Молодые люди того времени, патриоты, готовили себя к боям и подвигу во имя Родины, окружённой со всех сторон враждебными капстранами. Так, ещё в 1942 году в учебном отряде Черноморского флота наше отделение восемнадцатилетних сделало на груди татуировку – военно-морской флаг СССР. С такой печатью уже не сдашься в плен… Фашисты и самураи содрали бы с живого кожу! Ныне, глядя на бедлам в родной стране, невольно думаешь, что нерадивые потомки и не заслуживали той жертвенности, которую проявляло старшее поколение…
Стремительно близился берег… Лишь бы причал не был минирован. При виде несущейся к ним сквозь огонь и взрывы армады японцы разбегаются, отстреливаясь. Резко сбавлен ход, реверс… и весь отряд – на стенке! Под огневым прикрытием с катеров врываемся в порт. Началась решающая битва за освобождение Кореи…
Пакгаузы и служебные строения защищают нас от навесного огня с верхушек сопок. Командование элитной Рананской дивизии, можно сказать, бездарно просчиталось, видимо, понадеявшись на минные поля, артиллерийские позиции и пулемётные гнёзда, охранявшие вход в б/х Сейсин! Однако командующий генерал-лейтенант Сокити Нисиваки потом оправдывался, что, мол, «хотел заманить русский десант и разгромить на берегу»…
Форты на вершинах мыса Камацу яростно и безрезультативно (видимо, обленились самураи на дармовых корейских хлебах и потеряли сноровку) обстреливают быстро уходящие и отвечающие огнём катера. А мы, удаляясь по берегу влево от м. Камацу, углубились в припортовые кварталы и преследуем убегающих японцев, не оказывающих сопротивления. Миновали портовые постройки. Далее, слева, в устье речки и за ней открылась местная слобода. Она молчала… Оставив её в нашем тылу, вышли правее, на припортовый левобережный простор и дорогу вдоль реки.
Перед нами огромный пустырь, заросший бурьяном и хилой кукурузой с давно убранными початками. Впереди метров сто пятьдесят пустырь ограничен протяжённой насыпью высотой пять-шесть метров. Она, видимо, готовилась под дорогу к каменному мосту через речку, но была брошена. Насыпь обрывается прямо на берегу реки. Справа её продолжение прослеживается несколько сот метров до окраин города. Итак, на этом обширном поле слева находится река, впереди – непонятная протяжённая насыпь. Она закрывала горизонт. За ней таилась неизвестность… угрожающая. Далее, правее, окраинные домишки города.
Здесь отряд развернулся фронтом перед насыпью. На левом фланге – наш 2-й взвод главстаршины Макара Бабикова. Несколько правее – 1-й взвод мичмана Александра Никандрова. На правом фланге рота молодых морпехов старшего лейтенанта Ивана Яроцкого. Связь с ней прервалась. Командир со своей группой и полковником Денисиным наводили панику и выполняли свои специальные задания в городе среди, можно сказать, беспечных японских вояк и случайных корейцев, радостно встречавших советских воинов.
Наш взвод выскочил на упомянутую дорогу вдоль реки. Старая грунтовая дорога, присыпанная щебёнкой, вела прямо к насыпи. С неё вёлся беспорядочный огонь. Рассредоточившись цепью по полю и дороге, мы бросились бегом на штурм насыпи. Японцы не выдержали натиска и бежали (наверное, не кадровые гвардейцы Рананской дивизии). Тем не менее кто-то был ранен. А Макару Бабикову пуля срезала кожу над левым виском – как говорится, родился в рубашке! Уже на насыпи рану обработали, перевязали и главстаршина продолжал командовать взводом.
Сразу за насыпью (внизу у её подножья) обнаружили шоссе. Оно выходило из окраин города и вело к каменному мосту через речку. За мостом виднелись невысокие дома, улочки и закоулки правобережья. По мосту убегали солдаты с винтовками. Торопились редкие обозы, конные и на машинах. С вершины этой, как оказалось, первой насыпи (на левобережье) были заметны выехавшая из города машина и пара телег, спешно поворачивающих оглобли. А прямо перед нами увидели вторую насыпь вдали метров через сто пятьдесят-двести. Она вела к арочному железнодорожному мосту. Эта панорама чётко видится мне до сих пор! Итак, солдаты бежали. Местное шоссе в слободской район опустело. Весьма уставшие после атаки, мы несколько расслабились. Позже первая насыпь послужит нам последним рубежом обороны перед защитой причалов в порту.
Но вот неожиданно появился командир отряда. Он что-то сурово выговаривает Макару Бабикову. Главстаршина вытянулся перед ним в струнку. Макару, видимо, тяжело: ноет рана, а ещё надобно бы сориентироваться на только что взятом рубеже. Вдруг командир, чем-то недовольный, при всех повышает голос: «Я не считаю вас раненым! Выполняйте приказ!»
Нам предстояло немедленно захватить арочный мост и подъезд к нему на второй насыпи. Там – шоссе и железнодорожная колея. Мост и дорога представляли собой часть стратегической магистрали, проложенной вдоль всего побережья. По дороге уходили на юг обозы, регулярные армейские подразделения, японо-корейская компрадорская администрация и прочие. Мы должны были перерезать им путь, дезорганизовать отступление, посеять панику.
Тяжёлой рысцой (с боеприпасом, сухим пайком на несколько дней и прочим. за плечами) мы преодолели поле между двумя насыпями. Бежали средь посадок кукурузы, испещрённых просёлочными дорогами. И вышли к железнодорожной насыпи. Охрана поздно спохватилась… Пытаясь противодействовать, открыла встречный огонь. Но быстро сориентировалась, что их ожидает, и шустро драпанула через мост. И уже с той стороны, как бы в отместку, открыла интенсивный огонь в пролёт моста. Впрочем, ненадолго. Мы же залегли в ближайший по ходу придорожный – 1-й кювет.
К мосту приближалась очередная колонна машин. Японцы торопились уйти от непонятной стрельбы. По команде Макара с близкого расстояния открыли по ним огонь. Передние машины остановились с пробитыми шинами. Водители их убиты. На дороге пробка, общая сумятица, крики, стоны. Солдаты с винтовками и офицеры прыгают с бортов, разбегаются. Падают, сражённые пулемётными и автоматными очередями. Некоторые залегли в противоположном – 2-м кювете. Другие прячутся за колёсами автомашин. Из своих укрытий повели встречный огонь. Но продержались там недолго. Погибли от наших очередей и осколков ручных гранат. Оставшиеся предпочли сдаться – немногие вышли с поднятыми руками. Однако часть наиболее прытких и прозорливых, бросив оружие, сиганула через придорожный 2-й кювет и «хутко зникла» в огромном поле кукурузы.
Всех пленных обыскали. Личного оружия и чего-либо подозрительного не нашли. Часы с рук не снимали. А, надо отметить, они были почти у всех пленных. Чего нельзя сказать о моих друзьях и товарищах. Кольца, золотые и прочие ценные вещи не отбирали – хранили высокое достоинство советского моряка! А вот идущая за нами армия? Узнаем позже… Всем раненным японцам оказали помощь наши санинструкторы. Всех пленных отправили в наш (1-й) кювет. Находясь в предмостье и являясь составным элементом его конструкции, кювет-траншея был достаточно глубок и широк. Макар приказал пленным сидеть тихо и не высовываться. Вся операция заняла часа полтора.
Когда стрельба стихла, в кузове одной из машин обнаружили несколько женщин и детей. Они скорчились комком и замерли, невменяемые, испуганные. Рядом, свернувшись калачиком, жались к бортам кузова пара солдат без оружия, видимо, денщики. Солдатам Макар приказал рукой сойти и помочь в этом женщинам и детям. Мы тоже помогли японкам и деткам спуститься с кузова. Вздрагивая и униженно кланяясь, все предстали пред взводным. Макар величественно возвышался над согбенными. Голова его перемотана белыми бинтами с красными пятнами просочившейся крови. Вид весьма внушителен и грозен! Что ждать от «этих русских»?.. Сгорбившись в поклоне, бедняги ждали своей участи. Однако Макар махнул рукой в сторону города – идите, мол! Но женщины и солдаты не уходят. После некоторого замешательства показывают в сторону кювета. Мол, туда хотят, к своим близким. Великодушный комвзвода вновь махнул рукой, но в сторону моста. И, оживившись, женщины, детишки и солдаты бегом бросились в кювет-траншею к своим.
На другой день всех пленных, женщин и детей отпустят. Радостные и счастливые, поторопятся они уйти по шоссе в город. Не приходится сомневаться, в плену у хвалёных героизированных самураев наших бойцов, да ещё с жёнами и детьми (вспомните Нанкинскую резню!), ждала бы иная участь-судьба…
Между тем мимолётная тишина неожиданно нарушилась. У въезда на мост раздались выстрелы. Надо сказать, непосредственно у моста насыпь постепенно переходит в железобетонное предмостье, на котором крепится вся ажурная конструкция моста и расположен въезд. У кромки воды, в т. ч. под мостом, борта въезда ограничены стенами четырёх-пяти метров высотой. Через метров тридцать-сорок от моста стены постепенно уходят в насыпь, ограниченную по бокам упомянутыми кювет-траншеями. Верх стен завершается каменными парапетами, ограждающими дорогу и въезд на мост. Оказалось, что за противоположным парапетом укрылась группка самураев, не пожелавших оставить поле боя. Спрятавшись за каменной оградой, они легкомысленно решили немного пострелять «этих русских», не представляя, что может их ожидать…
Кого-то ранили. В т. ч. командира отделения старшину Виктора Максимова, заслуженного разведчика-североморца на пару лет старше меня. Да простит меня мой дорогой побратим Макс: «Дела давно минувших дней, преданья старины глубокой»… Ему прострелили между ног. Истекающего кровью, обработали санитары и уложили в кювет рядом с женщинами и детьми. Лучший лыжник Заполярья атлет-краснофлотец Владимир Олешев носил потом Макса на своих могучих плечах от рубежа к рубежу. Командира отделения В. Максимова заменил Герой Советского Союза Дмитрий Соколов.
Пора было рассчитаться с отважными, но слишком самонадеянными самураями. За каменным ограждением они, видимо, считали себя в безопасности. Иначе поторопились бы уйти по берегу или в кукурузу. Но роковое желание «пострелять» возобладало… По приказу Макара за парапет полетели наши «лимонки». А Герой СССР Семён Агафонов не стал мелочиться и швырнул противотанковую. Через несколько мгновений всё было кончено. Кто находился за оградой – разнесло в клочья!
За парапетом нас ожидала весьма кровавая и удручающая картина. Шесть-семь изуродованных тел солдат и офицеров беспорядочно валялись в лужах крови. Некоторые ещё храпели предсмертным храпом, кто-то стонал. Здесь, под стеной противоположно парапета, переходящего в кювет, Макар оставил наше отделение Степана Овчаренко и отделение Дмитрия Соколова. Приказал с этой стороны охранять подходы к мосту. Сам же с другими двумя отделениями остался в 1-м кювете вместе с ранеными и пленными. Далее, в сторону города, расположился в том же кювете подошедший 1-й взвод. За ними где-то на нашем правом фланге – рота Яроцкого. Горстка советских бойцов перекрыла стратегическое шоссе и железнодорожную магистраль – пути отступления тылам Квантунской армии.
Установилась напряжённая тишина. Лишь где-то ближе к окраине города слышалась ожесточённая перестрелка. Видимо, рота Ивана Яроцкого продолжала бой. Появление советского десанта в тылу японских войск вызывало панику и дезориентировало их командование. Пока японцы переваривали обстановку, мы занялись осмотром нового рубежа. Отделение Соколова отправилось проверить берег, в т. ч. под мостом. В бортах русла реки берег зарос кустарником и нуждался в зачистке во избежание повторного неожиданного нападения. С этой же целью наше отделение Овчаренко, растянувшись по фронту цепочкой, углубилось в массив кукурузы. С взведёнными курками настороженно прошли метров сто. Ничего подозрительного не обнаружив, вернулись.
Отделение Соколова уже отдыхало, расположившись на предполье. Между стеной парапета и кромкой кукурузного поля метров сорок. Сидели, лежали на тёплой песчанистой земле, покуривали. Здесь же в разных позах были разбросаны изуродованные взрывом тела самураев. Трое всё ещё временами храпели в агонии, издавая утробные, грудью, стоны. Помочь им уже ничто не могло! Сам же Соколов сидел под стеной парапета ближе к берегу. Оперевшись спиной о каменную стенку и согнув в коленях ноги, держал у бёдер автомат. Мы разместились рядом и вперемежку. Выйдя из кукурузы, я прилёг напротив в метрах восьми, не более.
Прошло немного времени. Мы молча наслаждались отдыхом. Тишину нарушал лишь эпизодический храп и стон поверженного врага в затянувшейся агонии. Однако душа партизана Димы Соколова не выдержала этих утробных периодичных звуков. Смотрим, встал и берёт чей-то карабин с широким штык-лезвием. Подошёл к павшим и начал кромсать штыком храпевших. Раз за разом вонзал в грудь по самую рукоять, ломая с хрустом рёбра. Усыпил всех троих. По инерции перешёл было и на мёртвых… вернувшись на своё место под стенкой, сел с автоматом в той же позе. Парень утверждал себя в новом коллективе и в первой командной должности.
Прошло ещё минут пятнадцать… Вдруг тишину разорвал звериный вопль: «Бан-за-ай!» Из прибрежных кустов, словно чёрт из табакерки, выскочил самурай! Настоящий, идущий насмерть! Он кинулся прямо к Диме Соколову, на ходу занося над головой палаш (катану). Всё произошло в одно мгновение! Мы вскочили. Дима только приподнялся. Однако успел подставить ствол автомата. Заскрежетал японский клинок по воронёной тульской стали. В следующий миг металлический обух приклада раздробил череп камикадзе. А автоматная очередь в осевшего врага успокоила его навсегда. Дима не уронил чести высокого звания Героя СССР! Много лет спустя в разных мемуарах этот эпизод, как в испорченном телефоне, будет искажён. В частности, автором «Лицом к лицу» (11, с. 143), по недоразумению и непроверенным сообщениям эпизод перенесён в городскую подворотню и с другими действующими лицами. Действительный же поединок неизвестного самурая и Героя Советского Союза Дмитрия Соколова, к великому сожалению, остался НЕ ОСВЕЩЁН!
Героическая смерть самурая была весьма впечатляющей! Так погиб камикадзе, возможный изувер, но для своего народа, надо полагать, – славный сын отечества. И никогда на родине, в Стране восходящего солнца, не узнают ни о его подвиге, ни его имени…
Вновь наступила тишина, обманчивая, ненадёжная. Стремясь освободить стратегическую дорогу, японцы предприняли ряд атак. На правом фланге, со стороны города наши позиции подверглись интенсивному ружейно-пулемётному обстрелу. Из-за реки ударили миномётные батареи. Мины начали рваться в нашем тылу, минуя дорогу и не причиняя вреда. Вялые попытки атаковать (противник явно был в шоке, дезориентирован) отражались огнём автоматов и пулемётов. Так продолжалось до конца дня. Потом всё стихло. Японцы взяли тайм-аут для разборки ситуации. Этим воспользовались местные жители. К 1-му кювету стали приходить корейцы – мужчины, женщины, подростки. Приносили воду, что-то ещё, помогали в траншее раненым.
В сумерки со стороны гавани послышалась яростная канонада. Она не затухала все последующие дни и ночи. По рации сообщили, что там десантировались передовые подразделения 13-й бригады морской пехоты генерал-майора Трушина М. П. Первой высадилась пулемётная рота старшего лейтенанта Мальцева П. С. За ней – 355-й батальон майора Бараболько М. П. Рота повела бои где-то в пригороде. А батальон начал штурм позиций на п/о Камацу, блокирующих вход в бухту. Эхо канонады в ночи над бухтой нас не просто порадовало! Оно воодушевило наши души: мы теперь не одни в этом чужом и враждебном мире!
Сумерки южных широт угасают быстро. Поздним вечером вновь разразилась перестрелка по всему периметру обороны на шоссе. Наши отделения Овчаренко и Соколова вели огонь со 2-го кювета и из-под стены парапета. Положение самое незавидное, особенно под стеной. При отступлении надо будет огибать стену под огнём из кукурузы и перескакивать через шоссе, простреливаемое с другой стороны моста. Кроме того, под стеной – никакого естественного укрытия, кроме тел павших самураев. Но, сказал бы, Провидение благоволило нам: действия врага были вялыми и нерешительными. Огонь наших автоматов и ручных пулемётов прижимал их к земле.
Мучительно, как никогда, хотелось спать. Уже несколько дней и ночей мы без нормального отдыха под постоянным прессом взаимодействия с противником. В любом статическом положении клонило ко сну. Хотя все понимали, что можно уснуть здесь вечным сном. Молодому поколению напомню, так «уснула» навсегда в карельских лесах зимней ночью целая рота (взвод?..) красноармейцев в войне с белофиннами в 1939–1940 годах. Её, спящую, просто вырезали вместе с передовыми дозорами. Аналогично уснул и передовой дозор 25-й Чапаевской дивизии РККА – легендарный комдив погиб вместе со штабом в гражданской войне 1918–1922 годов.
Глядя на осунувшихся товарищей, беспредельно уставших и жаждущих сна, я высказал своё опасение Степану Овчаренко. Мол, надо бы какой-нибудь отдых: заснём, и нам хана. Однако моя полностью дружественная реплика не нашла понимания и поддержки у старшины. Но вот под стену парапета пробрался комвзвода. И сразу же распорядился, кому бодрствовать, кому отдыхать. Отдыхающие мгновенно отключились в тревожном сне, сжимая в руке автомат. «А ты давай в передовое охранение», – приказал мне Макар. И, обращаясь к Овчаренко: «Выдели напарника и организуй ночные смены». Овчаренко вызвал тихоокеанца Володю N. Отправляя нас в охранение, Макар напутствовал: мол, смотрите во все глаза, уши держите на макушке (что-то в этом роде)! Мы удалились метров на пятьдесят в темень посечённой пулями и осколками кукурузы… Выбрали место наиболее затемнённое, а впереди просматривался более светлый участок поля. Но надеялись и на слух: обломки стеблей и сухая листва шуршали под ногами. Осмотревшись и освоившись, сели на тёплую песчанистую землю. Он слева. Тихо, переходя на шёпот, говорю:
– Я перезаряжу диск, а ты потом.
– Да я уже, мне не надо!
«Странно, я не замечал… целый день шёл бой, а ему “не надо”»? – мелькнула тогда мысль и забылась.
Тревожная ночь миновала. Солнце ещё не взошло. Но, предваряя жаркий день, уже озарило высокие небеса. В предрассветной тиши замерла долина реки. В каком-то призрачном свете виделись дальние берега правобережья. Они были пустынны. Но вот выше по течению (!), на той стороне возникло непонятное оживление. Забегали, засуетились фигурки японских военных. Спустя время более роты их начало переправу на наш берег. Перейдя брод, исчезали в кукурузном поле. Противник явно готовился рассчитаться с нами.
Наши два отделения оставались под стенкой парапета, кое-кто в кювете. Позиция, как отмечал, крайне ненадёжная – без всякого естественного укрытия. A стена будто специально предназначена для расстрела осуждённых. Начали готовиться к обороне. Проверяли оружие, гранаты, сдвигали трупы самураев, приспосабливая их как укрытие при стрельбе. Но вот, рискуя быть подстреленным с другой стороны моста, неожиданно появился Макар. Дорогой наш комвзвода, видимо, давно понял, что оставил нас здесь «на заклание». Сразу же приказал Соколову переместиться в придорожный 1-й кювет (прижмут японскую стражу в створе моста огнём автоматов и перескочат шоссе). А нашему отделению Обчаренко приказал выйти на обочину шоссе и занять оборону сверху под каменным парапетом. Здесь перед металлическими конструкциями моста имелись непростреливаемые пешеходные полосы с обеих сторон дороги. Обогнув стену парапета, мы заняли новую, тоже не лучшую позицию. Все остальные залегли вдоль дороги в 1-м кювете. Ближе к городу кюветы-траншеи постепенно исчезали. Что лишало наших бойцов удобного укрытия. С высокого шоссейно-железнодорожного полотна хорошо просматривалось кукурузное поле, где накапливался враг.
И вот, наконец, перед всем нашим фронтом заколыхались заросли кукурузы. Что-то замелькало меж стеблей. Японцы приближались. Макар приказал дать по ним несколько автоматных очередей. Справа открыл огонь и 1-й взвод мичмана Никандрова. Японцы ответили огнём из винтовок и залегли. После некоторого затишья слегка заколебались стебли кукурузы: солдаты, видимо, ползли по-пластунски. Всё ближе и ближе… к кромке поля. И вновь залегли, ожидая сигнала атаки.
Всё притихло над полем боя… в ожидании. И вот из-за реки ударили миномётные батареи. На той стороне появился бронепоезд – заухали орудия. Мины и снаряды начали рваться за нашими спинами. С воем и визгом разлетались осколки. Мы замерли под каменной оградой парапета. Остальные вжались в стенки траншеи-кювета. С правого берега начали переправу новые японские подразделения. A с севера подходили тылы и регулярные части Рананской дивизии, отступавшие от границы. Несомненно, японское командование решительно вознамерилось освободить стратегическую дорогу. Атака японской пехоты назревала…
Удар японской пехоты первыми приняла рота морских пехотинцев ст. л-та Яроцкого И. М. и где-то в припортовом районе – пулемётная рота ст. л-та Мальцева П. С. Особенно существенные потери понесла рота Яроцкого. Как позже выяснится, рота была окружена и могла быть уничтожена. Но благодаря решительным действиям раненого командира, морпехи прорвали окружение. В том бою пали более тридцати наших бойцов, многие были ранены. Японцы тоже понесли ощутимые потери убитыми и ранеными. В последующей ожесточённой и скоротечной схватке, переходящей в рукопашную, Яроцкий якобы был убит. Лишь по завершении боевых действий мы узнаем, что тяжело раненого командира спасли. Небольшая группа раненых морпехов вынесла его из боя и укрылась с ним в зарослях кустарника. Без медпомощи, воды и еды, но с оружием они продержались там до подхода основного десанта.
Между тем разрывы мин и снарядов продолжали крушить кукурузное поле за нами, перекрывая путь назад, к причалам. А в нижнем течении (!) реки по каменному мосту торопились в наш тыл новые группы японцев. Ударный отряд самураев, потрепавший наших морпехов, заходил в наш тыл – с правого фланга по тому же полю кукурузы. Обстановка осложнялась с каждой минутой. Назревала опасность окружения и уничтожения отряда. Ситуация вынудила наших командиров предпринять обходной манёвр отступления. Намечалось оставить мост и уйти в пригород, как можно быстрей – по 1-й траншее и по склонам насыпи. Далее – повернуть к гавани и занять оборону на причалах, пока противник будет занят обеспечением прохода на юг своим колоннам обозов и войск.
Выполняя приказ, Макар передал нам – отделению Овчаренко – в створ моста: оставить позицию и в арьергарде прикрывать отход отряда. Своевременная команда порадовала и придала новых сил. Иначе ожидал бы нас фатальный конец с последним патроном, последней гранатой… для себя. Другого бы выхода не оставалось. Тем более что под стеной парапета разбросаны изуродованные трупы самураев – мёртвые жаждут мщения.
Некоторое время ещё подержали под обстрелом кукурузное поле и берег реки. Затем, перекрыв огнём створ моста с его охраной на той стороне, перескочили в 1-й кювет. Далее перебежками, временами залегая и отстреливаясь, последовали за отрядом. Открытые участки преодолевали бегом или по-пластунски. Полковник в отставке М. Бабиков (1, Испытание, гл. 7) отметил: «Прикрывавшему нас отделению (старшины) Овчаренко приходится трудно, но послать ему на подмогу я никого не могу»…
Наконец, отряд вместе с остатками роты Яроцкого, волоча раненых и бросив погибших, втянулся в притихшие пригороды. Рвавшиеся за нами самураи отстали. Видимо, главнейшую свою задачу – освободить стратегическую дорогу – посчитали выполненной. Нескончаемый поток отступавших возобновился. А мы получили временную передышку…
Уже в припортовом районе отряд пополнился отделением морпехов с пулемётами из пулемётной роты ст. л-та Мальцева. В бою с японцами они разъединились со своей ротой. Станковые пулемёты придали нам больше сил и уверенности. Преодолевая сопротивление отдельных японских группировок, отряд наконец вышел к пустующим причалам и занял оборону вдоль них тылом к морю. На левом фланге – наш взвод, справа – все остальные. Сбросив тяжёлые рюкзаки с боеприпасом и прочим, повалились наземь. Но хоть немного отдохнуть и привести себя в порядок не успели…
Получив различные сведения и сориентировавшись, наши командиры решили вновь перекрыть стратегическую дорогу отступающей армии. Вместе с остатками роты Яроцкого (морпехи со станковыми пулемётами ушли в свою роту) мы подошли к 1-й (реликтовой) насыпи. На этот раз, к удивлению, охрана насыпи и каменного моста с дорогой в слободку отсутствовала. Не было даже постов наблюдения. Японцам явно было не до местных коммуникаций. При нашем появлении несколько повозок и машин рванули на другую сторону реки. А мы последовали далее к железнодорожному мосту.
Всё обошлось без вчерашней и бойни. С моста нас сразу заметили. Охрана сбежала на другую сторону реки. Всякое движение по шоссейно-железнодорожной насыпи прекратилось. Стратегическая дорога опустела до самых пригородов. Захватив створ моста, могли его взорвать. Но командование решило, что мост ещё послужит нам и будущей молодой республике.
Не переходя шоссе, оборону заняли в ближайшем 1-м кювете предмостья. На этот раз, зная уже о численности отряда, японцы не стали привлекать значительные силы для освобождения дороги. Со стороны города сразу выдвинулся отряд самураев из отступавших подразделений. Клином они решительно бросились заходить в наш тыл по кукурузному полю и просёлочным дорогам. Наши командиры не стали вторично испытывать судьбу. Пришлось срочно оставить предмостье и отступать к реликтовой 1-й насыпи у каменного моста. По отступавшим открыла беспорядочный эпизодичный огонь миномётная батарея с другого берега реки.
Прикрывать отряд командир приказал нашему взводу. С высокой насыпи мы пытались сдерживать врага. Но вот и Макар с двумя отделениями покинул позицию. Прикрыть отход отряда остались отделения Степана Овчаренко и Сергея Бывалова. В отделении Бывалова, напомню, – мои дорогие друзья Павел Огир и Федя Машков. Да и сам Сергей был мне добрым товарищем. Короткими очередями мы встречали бегущего клином в наш тыл противника. Но долго задерживаться не могли. Жаждущие мести японцы перерезали нам путь к отступлению. Спустившись с насыпи, мы устремились за взводом. На бегу открывали редкий огонь по самураям, бегущим навстречу. Однако они кучно, скопом, победно рвались наперехват… Поняв, что роковой встречи не избежать, мы приостановились. Дружной очередью из более двадцати автоматов заставили японцев залечь. Положив их в кукурузу, сами бросились к 1-й насыпи у каменного моста.
На насыпи почти никого уже не было. Все в быстром темпe ретировались, можно сказать, драпанули в порт и готовились к обороне причала. Но по дороге ещё тянулись раненые и отставшие. Однако комвзвода, дорогой наш Макар, один поджидал нас. Уже весь взвод спустился вниз и торопливо выходил на дорогу. Главстаршина отдавал последние распоряжения. Наверху задерживались несколько человек.
Память чётко сохранила эти минуты, на всю жизнь. Полукругом к командиру стоит Овчаренко со мной, Бывалов с Огиром и Машковым. Комвзвода то ли приказывает, то ли просит Бывалова и моих друзей остаться на насыпи и продержаться, сколько возможно… Пока, мол, взвод и всё ещё бредущие раненые не достигнут припортовых строений. «Ты-то что стоишь и молчишь?» – промелькнула мысль. И, желая быть вместе с друзьями, я обратился к Макару:
– Прошу… оставь с ними!
И касаюсь рукава Сергея Бывалова, товарищи мою просьбу поддержали. Несколько секунд – пауза… Внимательный взгляд комвзвода задержался на всех, как бы оценивая и прощаясь. Потом отрывисто: «Оставайся!» – и к Овчаренко: «Пошли!» Быстро спустившись вниз, они бегом последовали за взводом. Мы остались одни…
Рассредоточившись через четыре-пять метров (я справа крайний), залегли в кустарник над дорогой, не видимые противнику. Слева, в метрах семидесяти по дороге, – каменный мост через реку. Справа шоссе вдоль насыпи ведёт к городу. Перспектива хорошо просматривается. Ждём… Под лёгким бризом на обочине пустынной дороги едва колышутся блеклые травы. И тишина… пронзительная, настороженная. Видимо, очереди из более двадцати автоматов малость охладили пыл самураев, рвавшихся наперерез. Но вот, наконец, они появились… Заволновались, заколыхались стебли кукурузы. Замелькали там какие-то тени. По команде Бывалова дали по ним несколько очередей. Японцы ответили беспорядочным винтовочным огнём по насыпи и залегли. Потом вновь стреляли и, скрываясь в кукурузе, приближались. Так в перестрелках тянулось время. Пощёлкивали пули по откосу. Крошили ветки кустарника, сбивая листву. Но вскоре японцы разберутся: нас – единицы и легко обойти с флангов. Так и произошло. Справа, в метрах семидесяти, замечаю: вылезает из кукурузы самурай с намерением перескочить шоссе. Вот приготовился… рывком бросается на дорогу. Но наши автоматные очереди были быстрей…
Положение осложнялось с каждой минутой. Промедление, как известно, смерти подобно. Долго нам не продержаться. Бывалов всё чаще оглядывается назад. Наконец, взвод с хромающими по дороге ранеными приблизился к окраинным домикам. По команде старшины даём дружный прощальный залп. Японцы залегли. В наступившей тишине кубарем скатываемся с насыпи прямо на дорогу. И – дай Бог ноги…
ТЯЖЁЛОЙ РЫСЦОЙ, переходя на изматывающий бег, запылили по дороге. Мельчайшие камешки в сапогах давили ступни. Ныли потёртости на плечах от рюкзака. Гимнастёрка насквозь пропиталась потом. Бежали изо всех возможных сил… подальше от насыпи. Вдруг со стороны обрыва к реке донёсся невнятный звук. Показалось, будто заскрежетало по ржавому железу – бр-р-ра-а… (бр-ра-а-тцы?) На мгновение замерли: что это? Но звук не повторился. И мы продолжили свой изнуряющий бег.
Этот крёстный путь вижу до сих пор наяву… Пыльная дорога средь обширного поля. На обочинах пожухлые травы с колючками, посечённые пулями стебли кукурузы. Жаркое августовское солнце уже прошло свой апогей. Сквозь облачную дымку тусклым диском светило навстречу. А вдали торопятся под спасительную межу припортовых домиков отставшие, бредут раненые… Ныне, проходя любой пустырь с бурьянами, малиновыми головками репейника помимо воли, встаёт ВСЕГДА (!) передо мной та корейская дорога…
Но вот на насыпи появились первые фигурки японских вояк. Они яростно жестикулируют. Видимо, что-то кричат. Подняв винтовки, стоя стреляют вслед. Будь там снайпер – остаться нам на той дороге! Вскоре весь гребень насыпи усеяли фигурки врага. Освободив обе дороги, японцы нас не преследовали. Свою задачу, надо полагать, выполнили. Оглянувшись назад, мы заметили, как пара самураев сбежала с насыпи к обрыву берега и в кустах стала кромсать кого-то штыками. Болезненно сжались наши сердца… В бессилии предотвратить расправу, послали самураям несколько очередей и продолжили бег. Так погиб кто-то из молодых бойцов роты Яроцкого. Тяжело раненый и поздно очнувшийся, он дико закричал тогда от боли: «Бр-р-а-а…» Спустя годы мне всё слышится тот странный звук… Будто звал он на помощь: «Бр-ра-атцы», мол, не бросайте…
Оставив пост наблюдения у границ припортовой зоны, отряд наконец полностью возвратился к причалам. Там готовились к обороне. Немного пришли в себя после изматывающего бега. Переобулись, вытряхнув песок и камешки. Перезарядили диски. И с наслаждением растянулись на тёплой земле. Но отдыхать не пришлось…
Подходит Макар с моим комотделения Овчаренко: «Костя, возьми Чекурчикова (тихоокеанец из нашего отделения), проберитесь по берегу к мосту. Понаблюдайте, что там происходит. Уходят из города – пусть драпают! Нам будет легче. Если прибывают подкрепления, взорвите мост».
На задание собрались налегке. Гимнастёрки потуже стянули ремнями у пояса. На грудь вложили по две противотанковые гранаты – рукоятки их торчат в открытом вороте. И выступили. Мой напарник – молодой крепкий сибиряк последних призывов. Вместе с Хазовым они пополнили в июне разведотряд. За добрый нрав, надёжность и чувство справедливости я с ними корешевал, говоря языком тех лет. Полные молодых сил, мы жаждали действовать. И… свободные от опеки и независимые, с радостью ушли на задание.
Миновав наш кордон, свернули к реке. Под берегом и в прибрежных кущах, таясь, подобрались к реликтовой насыпи. Перед мостом она обрывалась у самой реки. Сквозь кустарник забрались на самый верх и в кустах залегли. Осмотрелись: ничего подозрительного. На насыпи, по краям густо заросшей кустарником, никого! Японцы, выполнив задание, надо полагать, ушли. Мы затаились и стали наблюдать. Слободка как на ладони. Внизу под нами дорога на мост. По мосту удалялась повозка, прошла группка солдат. Прямо под нами в восьми-десяти метрах проехала машина с грузом. Дорога опустела. Прошло с полчаса. Ничего не менялось. Пустынное шоссе просматривалось до окраин города…
Но вот из пригорода вышла группа людей. Вскоре различили: идёт правильным строем взвод в полном снаряжении и вооружении. Чекурчик шепчет: «Давай дадим им жару – забросаем гранатами». Велик был соблазн! Мощная карманная (противотанковая!) артиллерия разнесла бы их в клочья! Компактный строй превратила в кровавое месиво. А автоматные очереди из полных дисков завершили бы дело. Но наше кровожадное желание осталось при нас. Наставление комвзвода и благоразумие взяли верх. В чём убедимся позже… И буквально под нами взвод протопал мимо. Чётко различались даже их спокойные лица. Шоссе вновь опустело. И надолго. Пора было возвращаться: в отряде, думалось, ждут результата…
Спустились скрытно к берегу. Прошли кустами метров шестьдесят-семьдесят. Я решил осмотреть местность и саму насыпь. Поднялись по склону и залегли в кустарнике. Кукурузное поле простиралось перед нами. Пустынна дорога, по которой бежали в порт. А вот и насыпь с участком последней обороны. Здесь же и голый склон, по которому кубарем скатились на дорогу. Но что на вершине? B метрах семидесяти от оставленного нами только что кустарника на этой же насыпи!? О-о!.. Там в кустах прячется засада со станковыми пулемётами и группой солдат! С дороги её не видать, но с бока хорошо заметно. Нас уже ждали…
Посчитав задание полностью выполненным, мы, довольные, возвратились к причалам. Надо доложить комвзводу о результатах разведки. Информация казалась мне существенной. Близ пакгаузов вижу группу однополчан. Стоят спиной к нам: Овчаренко, Макар, Никандров и другие. Когда мы подошли, передние расступились. И мы предстали перед всеми во всей «красе»! С оттопыренной грудиной и распахнутым воротом гимнастёрки, из которого торчали рукоятки противотанковых гранат.
В середине на ящиках сидел сам командир. Рядом, слева – Иван Иванович и начальник разведотдела флота полковник Денисин, главный ответственный за сводную разведгруппу. Старлейт прервал на полуслове свой спич и недобро уставился на меня. По всей форме, как положено, я обратился к командиру: «Товарищ старший лейтенант! Разрешите обратиться к главстаршине Бабикову»… Но что это?! Физиономия старлейта перекосилась, брови угрожающе сдвинулись и, прерывая меня, стал матерно рявкать: «Твою мать! Ты… ты! Б…! Перемать! Что себе позволяешь?! Какое право имел оставить своё отделение! Так переэтак! Я тебе покажу! Мать… Я тебя научу! – и переходя на фальцет: – Застрелю-у-у…»
Вот так! Почти дословно, включая угрозу. Нутром чувствовал я: блефует командир – эмоциональный спонтанный выброс на публику. Рядом его начальник, полковник! Сидит слушает. Вокруг подчинённые, соратники и друзья. Иван Иванович, дорогой наш комиссар, после этого пассажа станет мне добрейшим старшим товарищем даже после расформирования отряда! Но кто ж так подгадил? Неужели бывший парторг, мой старшина?..
Все притихли, молчат. Никто не шелохнётся! На меня будто выплеснули ковш экскрементов! A командир – всю свою незабытую досаду и негодование за набранных без него в отряд новичков в сорок четвёртом году (11, с. 117) и, мягко говоря, неприязнь ко мне. Чувствую, как багровеет моё лицо. Запульсировало в висках. Не зная, как реагировать на оскорбление старшего и заслуженного офицера, я, молча и не мигая, вперился в его злобные зенки: «Что с ним? Уху ел командир, что ли?..» Внутри всё клокотало: «Разбушевался…!» Так все и застыли в напряжении… Пролетели мгновения, и старлейт, к удивлению, спокойненько так, устало, по-барски: «Уберите его от меня»… «Финита ля комедия», – сказал бы незабвенный М. Ю. Лермонтов.
Облитый грязью и возмущённый, я не уходил. Стоял как вкопанный и смотрел на него. Все молчали. И даже мой комвзвода, с печалью вспоминаю об этом, замер, вытянувшись в струнку, будто оцепенел. И ни слова в мою защиту! Хотя сам же разрешил остаться с товарищами отделения Бывалова. Пауза неприятно затягивалась. Но вот Макар положил руку мне на плечи, притянул к себе и вдвоём мы вышли из круга. Отошли в сторону. Помолчали… Наконец, комвзвода обрёл дар речи. Вспомнил, куда и зачем по приказу старлейта посылал меня с напарником. Давай, мол, выкладывай, что там…
Между тем наступал вечер. Шли вторые сутки изматывающих стычек с противником. На п/о Камацу всё гремела канонада. С прошлой ночи 355-й батальон майора Бараболько М. П. штурмовал там господствующие вершины. Пополняясь отступавшими частями Рананской дивизии, японцы яростно сопротивлялись. Наши командиры уже не помышляли о дерзких вылазках. И всё своё внимание обратили на подготовку причалов к обороне. Между рекой на левом фланге и п/о Камацу на правом гранитные причалы окаймляли берега бухты метров 200 или более. По стенке причалов проложена железнодорожная колея. На ней застыл портальный кран. Вдоль колеи была приготовлена аккуратная полоса антрацита для отправки в метрополию. Наш взвод занял оборону на левом фланге. Правее – взвод Никандрова. С ними Денисин и Леонов с группой обеспечения, полевой лазарет и раненые. На правом фланге – поредевшая рота автоматчиков Яроцкого и рота ст. л-та Мальцева со станковыми пулемётами.
Перед нами простиралась на метров семьдесят-восемьдесят обширная площадь – предполье нашей обороны. По её краям – пакгаузы и служебные здания под доминирующей здесь сопкой. Они защищали нас от навесного огня. Однако причал хорошо простреливался с высот п/о Камацу. Но там противник был занят отражением атак наших морпехов. В полосе каменного угля мы начали сооружать защитные ячейки. Обкладывали их камнем, делали укрытия. Я тоже разгрёб антрацит и оборудовал окопчик. Выложил гранаты и запасной диск, приготовился…
Ночь южных широт наступила быстро… «Десантники оказались прижатыми к урезу воды и находились в критическом положении. Были на исходе патроны и гранаты. Численность японских войск непрерывно росла… Японское командование прилагало все усилия, чтоб сбросить десантников в море. В течение ночи на 15 августа японцы предприняли до четырнадцати атак, но все они были отбиты. Советские бойцы понимали, что потеря плацдарма может привести к срыву операции, и делали всё, чтобы продержаться до подхода главных сил»… (С. Е. Захаров и др. 7, c. 182.).
Давно перевалило за полночь. Число атак никто из нас, рядовых, не считал: не наше это было дело. Главное, не допустить превосходящего в силах врага к нашим позициям. У нас на левом фланге «вплоть до самого края причала укрылись и отстреливаются Джагарьян, Никулин, Захаров, а у самого уреза воды упрятался меж камней Семён Хазов», – вспоминает М. А. Бабиков (1, Испытание). Отступать было некуда. За спиной плескалось море. А главных сил всё нет и нет…
Без сна, без отдыха, измученные и израненные, в заскорузлом пропотевшем насквозь обмундировании, с надеждой оглядывались в темноту внешнего рейда: не блеснёт ли желанный огонёк наших кораблей? Скорей же, скорей…
И вот, наконец, блеснул огонь на входе в бухту – они! Сходу бесшумно (!) понеслись из темноты огненные трассы и впились в господствующие вершины. С запозданием донеслись оглушительные в пустующей акватории громы-раскаты корабельной артиллерии, дробь автоматических пушек. Зарницы от них запомнились на всю жизнь. Словно сполохи грозы в ночи, осветили они небеса. На причалах торжествовали, кричали «Ур-ра». Ругались и ликовали! Посеревшие измождённые лица светились улыбками и радостью. Кое-кто и прослезился.
Не прекращая огня, подходят к причалу фрегат и тральщик, швартуются с нашей помощью. А на рассвете показался и основной десант! На кораблях Тихоокеанского флота прибыла 13-я бригада морской пехоты генерал-майора Трушина Василия Прокофьевича. Под прикрытием орудийного и пулемётного огня швартуются первые суда. Высаживаются пехотинцы с миномётами и пулемётами. Выкатывается артиллерия, самоходные установки СУ-76 и сходу вступают в бой. В середине акватории два транспорта «Ногин» и «Даль-строй», тяжело гружённые техникой и войсками, подорвались на донных минах, несмотря на предварительное траление и «траление» нашими торпедными катерами при десантировании (напомню, катера мчались на предельной скорости, и мины взрывались за кормой). Суда получили повреждения, но остались наплаву. Их отбуксировали к причалам. Пехотинцы и боевая техника были высажены и выгружены без потерь. Позднее на десантных и танкодесантных судах прибыл полк наступавшей по побережью 393-й стрелковой дивизии 25-й РККА[8], с танками, полевыми орудиями, тяжёлыми миномётами. Мощные соединения флота и армии начали штурм господствующих высот и окрестностей, не оставляя никаких шансов подразделениям Квантунской армии…
Пока наши командиры делились сведениями с офицерами морской пехоты и прибывших кораблей, мы занялись отрядными делами и приводили себя в порядок. Усталость валила с ног. Мучительно хотелось спать. Макар направил несколько бойцов разыскать в порту подходящее помещение. На самом крайнем правом фланге они нашли соответствующий одноэтажный дом. Задняя глухая стенка его упиралась в сопку. Окна и крыльцо смотрели на п/о Камацу и бухту. Войдя в дом, отряд вместе с командирами сразу же повалился на палубы и отключился. Но меня, по своему обыкновению, Макар первым назначил в караул, остальным давая отдых. Прозорлив был комвзвода. Видимо, считал меня крепким и выносливым, хотя нигде об этом не упоминает. И действительно, до сих пор, уже на девяносто седьмом году, спасибо Провидению, я всё ещё хожу, бегаю стометровку, плаваю и в трезвом уме.
Вышел я на крыльцо, ночное небо и звёзды заволокло тучами – назревала гроза. Затаился в ближних кустах и стал наблюдать… А на п/о Камацу и окрестностях всё громыхало. Звуки ночного боя разрывали тишину. По небу блуждали и вспыхивали зарницы от разрядов в атмосфере и артогня. Морская пехота и самоходки штурмовали позиции врага. Вероятность появления заблудшего самурая или их группы была велика.
Но вот как-то сразу хлынул субтропический ливень. Будто тонны вод обрушились с небес – едва успел забежать на крытое крыльцо. После смены рухнул на палубу и под шум дождя и грохот канонады вмиг отключился в мертвецком сне.
Проснулись к полудню. Было ясно и солнечно. И… тишина. После яростной какофонии битвы на земле и в небесах она казалась необычной, умиротворяющей. Но, как увидим, не для всех… Японские войска были разгромлены и массово сдавались в плен. Выйдя из дома, обнаружили: вся площадь перед пакгаузами заполнена пленными. Они сидели, лежали, вставали, переговаривались. Многие в нижних белых рубахах или обнажённые, просушивая бельё и форменную одежду после ночного ливня. По краям морпехи с автоматами. Раненым оказывали помощь наши санитары. Мы обошли всех стороной и вышли на наш крайний левый фланг, где держали оборону. Поднялись на взгорок в метрах шестидесяти от причала. Там на пустоши и расположились, ожидая указаний.
Между тем близ пришвартованных кораблей началось какое-то оживление. Спустя время ниже под нами на причале раздались автоматные очереди. Подошедшие офицеры объяснили, что уже, мол, поработала контрразведка – СМЕРШ (напомню, производное от «Смерть фашизму!»). По имевшимся досье, они, мол, выявили самураев, особо зверствовавших на Халхин-Голе и о. Хасан. Не обошли «вниманием» зверствовавших и ныне. Один только пример… Морской пехотинец санинстуктор Мария Цуканова (посмертно Герой Советского Союза) была ранена и попала в плен. Самураи издевались над ней… потом изрезали ножом, выкололи глаза, замучили. Кого-то из живодёров выдали сами солдаты. Участь тех самураев была предрешена. Их по одному выводили на причал и расстреливали. До пяти-шести изуверов нашли свой конец в водах корейской бухты.
Пленные как-то притихли… Стрельба прекратилась. Вновь установилась тишина. Но ненадолго. Вскоре возникла непонятная суета на берегу. Следом прошёл слух, что ведут к причалу девицу. Какой-то час назад в мирном уже городе она, прячась за шторами, выстрелом из окна убила ничего не подозревавшего офицера морской пехоты. Видимо, тоже считала, что Корея её земля, и не они оккупанты, a Красная Армия. Но сбежать ей не удалось. Решил я взглянуть на мстительную и злобную японскую «ниндзя» и направился к причалу. Однако опоздал. Пока подходил, всё было кончено, и я вернулся в наш бивуак. На причале рассказывали, что уже в воде она «смеялась» в лицо стрелявшим. Злобный самурайский дух бурлил в её сердце до последнего биения. Но вот пленных увели, и площадь опустела…
Позднее придёт сообщение, что за боевые действия Правительство СССР присвоило гвардейское звание 140-му разведотряду. А по рации передали, что командующий Тихоокеанским флотом благодарит отряд за успешную операцию по освобождению корейского ЧХОНЧЖИНа. И в качестве, мол, поощрения, разрешил взять из портовых складов по чемодану «любого барахла». В завершение приказал представить личный состав к награждению госнаградами. А всех (!) северомарцев – к ордену «Боевое Красное Знамя»!
Читай и слушай JAPAN-01 (60-e).
Со времён Гензана (корейск. Вонсан) запомнилась мне не похожая ни на что европейское одна чарующая душу японская мелодия. Она сопровождалась женским сопрано, достигавшим временами каких-то драматических высот. Эта мелодия и голос до сих пор звучат во мне… Однажды встретил в «паутине» подобную среди японских произведений 1960-х годов. Слушал её и хранил ряд лет в виде электронного адреса. Ныне мелодия пропала. Я вновь искал её, но больше не нашёл…
Итак, мы стояли в порту Гензан. В отдалении на возвышенности была усадьба и дом бывшего военного коменданта или его помощника. Сам самурай погиб или сбежал, впопыхах забыв свою близкую родственницу. Девушку звали Исаэ. Она была художницей и хозяйкой дома. Наш комиссар, уже капитан-лейтенант, дорогой наш Иван Иванович Гузненков, остановился там с двумя-тремя офицерами. Получив сведения о прибытии шхуны, он пригласил меня к себе, единственного североморца, оставшегося на шхуне. Несколько раз я посещал их дом, пока шхуна оставалась в порту.
Обычно вечером я наряжался в полную гвардейскую форму с регалиями и отправлялся на общее застолье. Исаэ показывала свои работы тушью на холсте и бумаге. Заводила патефон. Ставила свои любимые пластинки. Одна из них особенно тревожила… Как-то при попытке вторично запустить мелодию, один из «товарищей», молодой офицер, хамовито и громко бросил: «Ну-у… опять заныла!» Видимо, не раз эта пластинка утешала молодую женщину. Однако я взял за руку Исаэ, уже было останавливавшую патефон. И мелодия свободно полилась вновь. Нахалюга злобно сверкнул на меня глазами. Исаэ же одарила взглядом, полным благодарности. Между нами пробежала искра доброго чувства – установился тёплый духовный контакт.
После застолья выходили в гостиную, сидели в креслах, курили, обсуждали новости… Танцевали с Исаэ. Я неоднократно включал её любимую пластинку. Эта мелодия волновала и меня. А Исаэ будто искала в ней забвения… Мне было понятно её чувство одиночества, заброшенности средь совершенно чуждого и враждебного ей мира корейских аборигенов и этих военных «русики». Она испытывала боль разлуки с родителями и близкими. Тосковала по родным местам – где-то там за морем, в Стране восходящего солнца! Моё сопереживание находило отклик в её сердце…
В тот вечер я включил её любимую мелодию. Было уже поздно. Мы стояли рядом, близко, у распахнутого настежь окна. А за окном – чёрная ночь и монотонный, спокойный и затяжной субтропический ливень. Глядя прямо мне в глаза, Исаэ доверительно сжала мою руку: «Кося! Твой папа, мама япон? Да?[9] – очевидно, кого-то я напоминал – эти слова врезались в душу до конца дней. – Ты любить это! Бери все! Это моя! Я дару!»…
С тех пор пластинки Исаэ всюду были со мной. Они звучали по корабельной трансляции ещё три-четыре послевоенных года моей срочной службы на флоте. Разливались в эфире на стоянках в китайском Порт-Артуре (Дальний, китайск. Люйшунь) и Дайрене (Далянь). Звучали в освобождённых корейских портах: Гензан (корейск. Вонсан), СейСин (Чхончжин), Расин (Наджин), Юки (Унги). На Южном Сахалине – в Отомари-Ко (Корсаков) и др. И, конечно же, на главной базе флота – в бухте Золотой Рог, эхом отдаваясь на мерцающих вечерними огнями сопках Владивостока.
Сейчас пластинки Исаэ, никому не нужные, кроме меня, пылятся на книжной полке в оставленном мной Киеве. Старый патефон давно сломан – лет тридцать и более тому. А современные проигрыватели на пластинки тех времён не рассчитаны. Больше они не звучат… ИСАЭ!!! Ты ещё здесь – на Земле? Может, отзовёшься?..
Декабрьская ночь 1947 года в Японском море будет самой тяжёлой и рискованной в нашей практике. Наступили холода. Ледяной норд-вест гнал морозный воздух с просторов заполярья. В тот месяц срочным рейсом мы вновь посетили Гензан. Но приказ «возвратиться» почему-то запаздывал. А погода портилась с каждым днём, барометр падал…
Ш/х «Креветка» после тайфуна (берег о. Хокайдо). Где-то 14–15 декабря пост СНИС (Служба наблюдения и связи) передал приказ следовать во Владивосток. Вышли курсом Nord-Ost вдоль побережья. Море было неспокойно. Назревала буря. Но корейские берега прошли благополучно. Оставили их на траверзе мыса, называвшегося Мысю-Куци (где-то в нынешнем районе Sosura-ri).
На мысе и начинается наше пограничье[10] в упомянутом Посьетском заливе. Обширнейший залив предстоит пройти открытым морем до п/о «Витязь» с маяком Гамова. В грядущий шторм – опаснейший участок пути для малого судна.
Ненастная ночь с ледяными северными ветрами не предвещала ничего хорошего. Когда заступил на вахту, из-за горизонта впереди вылез зловеще прищуренный лунный диск. Норд-вест бил навстречу. Всё крепчая, гудел и посвистывал в снастях. Наконец, будто разъярившись, враз обрушился на непокорную шхуну с пронзительным воем и свистом. Разразился шторм восемь-девять баллов. Лунный диск, в отличие от чёрных южных тайфунов, освещал ясный звёздный небосвод и море. Высоко в небе неслись лишь редкие клочья белёсых облачков, подсвеченные снизу лунным светом – незабываемая панорама…
Тяжёлые зимние воды обрушились на борта, палубу, ходовую рубку. От носа до кормы началось медленное ползучее оледенение. Шхуна зарывалась носом в набегающий вал высотой в три этажа и, вынырнув, оставляла всюду тонкие слойки льда и ледяное крошево. Поднявшись на свод водяного вала, падала в бездну. Гулко, со стоном и дрожью ударялась днищем. Волны перекатывались через палубу, готовые снести всё перед собой. Главное было удержать судно носом к волне! Что, спасибо северным ветрам, более-менее соответствовало и нашему курсу к маяку Гамова. Каждую минуту можно было ожидать роковой «оверкилл» или утробный треск разламывающегося корпуса. Малейшая поломка в рулевом управлении или машине – шхуну швырнёт на борт, и экипаж будет обречён. Призрак «Креветки» вновь нависал над нами… Гоша приготовился послать SOS! (Молодым напомню: «Спасите Наши Души!» – Save Our Souls!)
В этих условиях компас барахлил. Картушка, застревая на каком-либо румбе, кидалась из стороны в сторону. Лишь визуально я мог ориентироваться. И, глядя в смотровое окно, держал шхуну под прямым углом к злобно шипящему водяному валу. С его вершины под лунным светом открывалась беснующаяся пустынь до горизонта в тёмной дымке. Вал за валом бороздил морские дали. На склонах волн дрожала и размазывалась вихрями серебряная дорожка луны. В морозной выси мерцали звёзды…
Но вот стёкла ходовой рубки зарастают льдом и изморозью, закрывая обзор мне и капитану. Он сидит справа от меня, открыл боковое окно и подаёт мне команды. В просвете окна над головой капитана, в правом углу рамы, замечаю яркую звезду! Тут же капитан распорядился: «Так держать!» И я выправил шхуну под прямым углом к волне. Если звезда смещалась со своего места и даже уходила из поля зрения, судно катастофически разворачивалось лагом! Капитан тогда срывался: «Право руля! Право! Право!»… Так по той звёздочке и без команд капитана я наловчился держать шхуну на единственно спасительном румбе. Капитан доволен… но не знает, что мои точные действия обязаны звёздочке над его головой.
С удалением от берега Nord-West свирепел… Вихри и тяжёлые свинцовые волны швыряли шхуну в разные стороны. Бросали в бортовую качку, хаотичную и одновременную с мощной килевой. Так, в один из моментов судно забралось на вершину и падало с вала, а навстречу надвигалась стена следующего. И вдруг вместе с порывом ветра шхуну швырнуло на борт! Меня оторвало от штурвала и кинуло под металлическую тумбу машинного телеграфа. Подбородок – в кровь! Мгновение! – я вскочил и мёртвой хваткой вцепился в штурвал. «Право руля!» – раздался одновременно истошный вопль капитана, сброшенного со своего стульчака. Но штурвал на простом ручном приводе с трудом разворачивался под давлением тяжёлых зимних вод. «Право! Право на борт! Быстре-ей!» – вновь срывается капитан, тоже слегка травмированный при падении. Всей силой рук и весом нависающего тела разворачиваю штурвал, глядя в окно. «Где же ты, моя славная звёздочка?! Выручай!» – молил её. И вот она, моя ненаглядная, вновь замерцала мне холодным блеском… Шхуна встала навстречу шторму! А тут и капитан: «Так держать!»
Под этой звездой путеводной мы продолжили путь. Она нас ведёт и будто хранит… В схватке со стихией держимся на плаву, подавляя холодок в душе… А «замурованные» в машине и нижней палубе в мыслях просят Всевышнего и надеются на нас. В рубке переливаются тонкие струйки-потоки забортной воды. Морозный иней густеет махровым покровом на смотровых стёклах. В открытое окно врываются завихрения ледяного норд-веста. Капитан мёрзнет в шубе и ушанке. А я за штурвалом – в одной нижней армейской рубашке. И капли пота сбегают с лица. Испарина от меня поднимается к деку рубки.
Наконец перед рассветом блеснули желанные огни маяка Гамова! Миновав маяк, курсом Nord-Nord-Ost продолжали свой путь к Амурскому заливу. Близкие берега прикрыли нас. Шторм потерял силу. Взошло солнце, и мы воспрянули духом! Казалось, уж близка тихая бухта Золотой Рог! – в проливе Босфор восточный между материком и островом Русский. Но действительность нас разочаровала… Вскоре зашуршало «сало» (ледовые «блинчики») по бортам. А по рации сообщили, что Амурский залив скован первым льдом. Пришлось возвращаться и обходить архипелаг o. Русский с юга, подставив правый борт волнам и ветрам неспокойного моря. Далее уже через Уссурийский залив выйти к проливу Босфор восточный, к его восточному гирлу.
Пока капитан выяснял обстановку, принимал решения, быстро темнело. Ночь встретили на обходе острова Русский и ближайших к нему островов. За штурвалом стоял Костя Тушнов. Боцман помогал рулевым, как и мы ему при швартовке и палубных работах. Шли нормально, минуя отдельные островки. Неожиданно разнёсся тревожный окрик капитана: «Стоп машина! Полный реверс!» Впереди и с левого борта темнели скалы архипелага! Яростно и шумно забились, забурлили воды под кормой, резко отрабатывая задний ход. И вдруг… раздался оглушительный грохот, визг и скрежет по металлу! Рулевое управление вышло из строя! Мы с Костей выскочили на палубу искать возможный обрыв штуртроса – цепи от штурвала к перу руля под кормой (он располагался в стальных желобах, закреплённых на верхней палубе). Кто-то, посланный капитаном, бросился рубить лёд на брашпиле-лебёдке. Положение было угрожающим. Нас несло на скалы…
Темень, всё покрыто льдом, ледовое крошево на уходящей из-под ног палубе, брызги и потоки ледяных забортных вод осложняли работу. Ноги, промокшие насквозь, коченели. Руки в мокрых рукавицах деревенели. Но за нами весь экипаж и шхуна! Капитан из открытого окна рубки подбадривает. Наконец мы нашли обрыв. Стальным тросиком скрепили лопнувшее звено цепи штуртроса. Угроза разбиться о скалы миновала. И мы продолжили путь вокруг архипелага острова Русский. Случись авария прошлой ночью – не было бы ни нас, ни шхуны…
Обойдя архипелаг со стороны Уссурийского залива, вышли к восточному гирлу пролива Босфор Восточный. По огням Владивостока и маяку Токарева (на западном входе в пролив) подошли к б/х Золотой Рог. Однако на этом наши злоключения не кончились. Охрана водного района (ОВР) войти в бухту не разрешила и приказала стать на якорь в соседней бухточке Диомид. Зашли и начали рубить лёд с брашпиля. Ho освободить ото льда лебёдку и отдать якорь не успели. И нас занесло на мель… Остаток ночи пытались сняться с песчаной банки – безрезультатно. Утром пришёл буксир и стащил нас с отмели. Но рывком буксирного троса сломал на баке стальную пологую тумбу (битенг) для швартовки, отдачи якоря и буксировки судна. И наконец во второй уже половине морозного дня 17 декабря мы пришвартовались на 35-м причале…
Медленное одинокое шествие нашего малого судна посередине бухты произвело впечатляющий эффект. Оно напомнило появление и величественное дефилирование линкора «Архангельск» на внешнем рейде б/х Ваенга в 1944 году. В б/х Золотой Рог за нами также наблюдали, приветствовали с берега, причалов и кораблей. Хотя, конечно, не массово и не торжественно, по-тихому.
A шхуна от палубы до клотика была вся во льду! На бортах и ниже – огромные наледи. Свисают сосули с них и омываются волной. Вовремя пришли… могли и перевернуться в штормовые ночи под тяжестью нарастающего льда. Соседи по причалу делились впечатлениями: «Ну и досталось же экипажу!»… С тех пор б/х Золотой Рог и огни Владивостока стали нам ещё более дороги. Возвращались в родную гавань как в родной дом! Даже раздумывал и колебался: не остаться ли здесь, у моря, навсегда? Перефразируя чей-то замечательный стих тех времён: «познавши шторм и стужу, сильнее радость бережём. Чем чаще мы уходим в море, тем лучше землю узнаём»…
…«Если же друг друга
угрызаете и съедаете,
Берегитесь, чтобы вы не были
истреблены друг другом…»
Эпилог
В своём послесловии в книге «Лицом к лицу» (11, 1957) командир 181-го и 140-го разведотрядов Северного и Тихоокеанского флотов, дважды Герой Советского Союза Виктор Николаевич Леонов «попросил всех однополчан поделиться своими воспоминаниями»… Что в меру возможностей я и постарался выполнить. И ныне отпускаю свою «Одиссею» в безбрежные просторы интернета и заинтересованных издательских структур… Так моряк бросает закупоренную бутылку с записью в бурное море в надежде, что новое поколение узнает и вспомнит в его лице своё прошлое.
Я же, демобилизовавшись, возвратился домой. Поступил в Киевский ордена Ленина политехнический институт имени 50-летия Великой Октябрьской социалистической революции. На кафедре инженерной геологии под руководством выдающихся советских докторов наук, профессоров, авторов учебников и монографий Жукова М. М. и Славина В. И., а также кандидатов наук, доцентов Кравца В. И., Галушко П. Я., Чайковского С. А. и других замечательных учителей получил отличную специальность – горный инженер-геолог. Работал там, куда посылала Родина.
В Тянь-Шане разведывал крупнейшее в стране ртутно-сурьмяное месторождение, позволявшее освободиться от иностранной зависимости. (Кстати, здесь средь хребтов Зеравшан и Гиссар – знаменитое озеро, где останавливался бивуаком Александр Македонский. Прошло более двух тысяч трёхсот лет его похода на Инд, но озеро хранит его имя – Искандер куль!)
На Алдане, в Якутии, разведывал уран. В Украине – редкие металлы, алюминий и уран. За мой труд и участие в Великой Отечественной войне Президент Украины Л. Кучма в 1999 году наградил меня орденом «За мужнiсть» (№ 97962) и медалью «Захиснику Вiтчизни» (МН № 538020). А Правительство установило пенсию «За особливi заслуги перед Україною» (протокол № 1794 засiдання комiсiї при Кабiнетi Мiнiстрiв вiд 30 листопада 2002 року). Мой трудовой стаж – пятьдесят два года во славу Родины CCCP! Везде мной применялись новейшие методики работ. Им сопутствовали определённые достижения и открытия. Но это уже другая история…
Попутно на военной кафедре зенитной артиллерии в КПИ под руководством подполковника Ю. А. Налётова (где также делился опытом офицер из Греции[11]) я прошёл курс командира взвода зенитной артиллерии и получил воинское звание лейтенант. На том моя воинская деятельность завершилась.
Всё это осталось в прошлом… А финал предсказал ещё Великий Кормчий (см. часть 2, гл. 17), стоявший у истоков могучего и процветающего ныне коммунистического государства – Китайской Народной Республики! СССР же, руководимый коммунистическими мутантами – горе-реформаторами и «перестройщиками», – под «брависсимо!» либералов, не ведающих, что творят, распался. 8 декабря 1991 года главы союзных республик, партайгеноссе Кравчук, Шушкевич и Ельцин, тайно сговорившись в Беловежской пуще Белоруссии, подло, без ведома руководства других Союзных Республик приняли решение о ликвидации СССР. И поторопились сразу же радостно (!) доложить Президенту США Джорджу Бушу-старшему! Президент величайшей капиталистической страны мира даже своим ушам не поверил!.. Ведь 17 марта 1991 года на Всесоюзном референдуме подавляющее большинство народа (свыше 76 %!) высказалось за сохранение и обновление СССР!!!
Но иуды-«перестройщики», призрев и предав волю народа, совершили государственный переворот, заслуживающий высшей меры наказания! (В 2014 году аналогичный путч совершили и на моей Родине «неонацики» из Галичины при помощи экзальтированных недорослей, «А-A-нижедети!», и прочих любителей западной халявы.)
В результате тайного сговора, главы трёх республик создали новое содружество – Союз Независимых Государств (СНГ), к которому волей иль неволей присоединились и другие союзные республики. И перерожденцы всех мастей и степеней с острым нюхом на наживу кинулись расхищать народное достояние СССР! Воровали, присваивали всё, что было по зубам! И на благодатной ниве, поднятой советским народом, вместо хлебов возникли поганки! То бишь братки-олигархи – воровская элита СНГовии…
Наступил четвертьвековой период делёжки народного добра, свалившегося в их ненасытные хавала как манна небесная. Сколько ж понастроил советский народ!!! До сих пор жрут и не подавятся! Bo всех республиках СНГ крайне агрессивные ультранационалистические меньшинства провоцировали войны. Конечно же, за «мир и свободу» против «советской оккупации». Везде на просторах бывшего СССР воцарился повсеместный беспредел, бандитизм, захват и передел собственности.
Особенно впечатляющий произвол произошёл в Днепропетровске в 1996 году. Евгений Щербань, новоявленный олигарх, с женой на собственном самолёте возвращался домой. Только приземлились и сходили с трапа, как на лётное поле словно в американском боевике врывается на машинах банда и расстреливает нувориша вместе с супругой. Одного за другим убивали общественных деятелей, деляг бизнеса, кандидатов (!) в президенты…
Так в 2004 году Герой Украины министр транспорта, лидер политической партии «Відродження» Георгий Кирпа в пору своего интеллектуального расцвета якобы сам «пошёл в сауну и застрелился»… «Более всего это похоже на самоубийство», – констатировала прокуратура?! Изучив дело, на том и порешили…
А потенциальный кандидат в президенты экс-министр МВД Украины Юрий Кравченко в 2005 году тоже сам, мол, ушёл в лучший мир! Для верности выстрелив себе в голову два раза! Видимо, первый раз стрельнул, разворотил себе пол головы. Подумал оставшейся половиной и… решив, что всё же ещё жив, пальнул второй раз!..
В 2007 году «случайно» убили явного (!) кандидата в президенты, выдающегося деятеля оппозиции, главу партии «Новая демократия» Евгения Кушнарёва. Убийство осталось фактически безнаказанным! Поскольку на охоте в лесу его приняли за кабана – «случайно»…
В республиках СНГовии закрывались русские школы… В Украине министр культуры некий пан Василь Вовкун на заседании кабмина назвал русский язык «собачьей мовой»! Это тот вундеркинд, рождённый в селе Львовской обл. УССР у речки Свиньяча (или как-то так), которого подняла, дала образование в столичном ВУЗе, вскормила хрущёвская власть Советов… Надо сказать, переполнившаяся коммутантами, попутчиками, нацозабоченными и потомками власовских (!) и бандеровских (!) «демократов».
Наступал финальный «аккорд» деградации… Отмечу характерный пример, где я работал. В крупнейшем на просторах Украины геолуправлении «Кировгеология» была огромная библиотека с производственной и художественной литературой. На её базе проводилась большая общественно-просветительская работа, действовало творческое объединение геологов «Аметист». Новый партбосс управления, некий геноссе Сорокин, типичный коммутант и «перестройщик» хрущёвской школы, сначала вышвырнул в макулатуру все тома Сталина… затем исчез и Ленин. Спустя время исчезла и вся великая русская, иностранная и украинская литература вместе с библиотекой. Новые жовто-блакитные власти решили, что для нового выращиваемого этноса страны – ни к чему «лишние знания».
B России начался ещё больший разгул «демократии». Но особенно запомнилось убийство Владислава Листьева. Генеральный директор российского канала ОРТ был убит в 1995 году. Менее значимым убийствам – несть числа!..
А явный кандидат в президенты, герой Приднестровья генерал Лебедь Александр Иванович, глава Российской народно-республиканской партии, секретарь Совбеза РФ был «отправлен в отставку». В Красноярском крае избран губернатором и «трагически погиб в катастрофе» в 2002 году. По инерции тех лет в народе восприняли как убийство! В действительности (?) же генерал разбился вместе с вертолётом, на котором летел… Решительный, отважный и бравый генерал запомнился нашему поколению своей крылатой фразой: «Мы матом не ругаемся – мы на нём разговариваем!» Так, видимо, и руководил…
Произвол, грабёж, насилия и убийства захлестнули грязной пеной страны СНГ и Украину. Я лично был фигурантом-свидетелем ряда преступлений. Вновь, как из далёкого забытого прошлого, вернулись господа и панове, барчуки и панночки, лакеи, наймиты и наймычки. И вновь взывает к потомкам из глубин прошлого экранизированное в моё время героическое народное сказание под бандуру: «Гэй! Казак украинский Голота,// Разорят Украину паны.// Снаряжай же коня поскорее// На защиту родной стороны»…
В те времена выдающийся украинский академик П. П. Толочко, археолог, признанный во всех научных кругах мира, отмечал в 1998–2000 годах: «…щорiичнi втрати (населения) сягають 400 тис. осiб… Держава стае банкрутом, люди бiднiють та вимирають… Ситуация в Украине просто безнравственна…идёт жестокая конкурентная борьба на почве неправедного обладания общественной собственностью. Криминальный капитал всё больше сращивается с властью»… («Несповiдимi путi України». Київ: «Артек», 2004. С. 95–119).
Ещё более масштабна и чудовищна ситуация в РФ… Новоявленные нувориши березовские, гусинские, немцовы, ходорковские и пр. и пр., дорвавшись до власти, стремительно наращивали свои «праведные», в действительности коррупционные криминальные капиталы. Надо сказать, вместе со своим шефом, Президентом Б. Н. Ельциным, экс-коммунистом, экс-членом ЦК Компартии СССР, экс-председателем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики!!!
ВАУЧЕР. Крупнейшие предприятия Советского Союза умышленно доводились до банкротства, разорялись и… за бесценок и так называемые ваучеры присваивались изворотливыми проходимцами. Ставшие у власти «новаторы-перестройщики» премьер Гайдар, министр госимущества (!) Чубайс и др. с шефом Ельциным подобно шулерам напёрсточникам провернули тогда хитрую «ваучерезацию» всего достояния Советского Союза. И выдали каждому гр-ну государственный документ – ваучер. По этой бумажке каждый украинец, мол, становился владельцем 1 млн 200 тыс. (!) – в России 10 тыс. – полноценных советских рублей (!) – огромнейшее богатство по тем временам! Мы, мол, «справедливо» с вами рассчитались – каждый получил свою долю советского пирога! (Какие «честные» и «благородные», плачут от умиления новоявленные господа и паны!) Теперь, мол, уважаемые граждане, новоиспечённые буржуи, рантье и банкиры, сами пускайтесь в свободное рыночное, то бишь капиталистическое плавание! Грабёж-дерибан страны продолжался…
Жульническими, якобы законными махинациями за бесценок (нередко за бутылку водки!) руководящие жулики-махинаторы массово приобретали ваучерные бумажки: скупали, заставляли продать или не возвращали (как мне) – просто крали! И первичный даровой, «законный», по сути – криминальный воровской капитал привёл их и их защитников и подельников вновь… к власти! Благодаря этой преступной афере века, стали они миллионерами и миллиардерами! Народ остался ни с чем…
Лишаясь работы, средств к существованию, нередко и жилья, люди массово превращались в бесправных бомжей. На улицах появились нищие, попрошайки, падшие девицы с испитыми, посеревшими от наркоты лицами. Во дворах домов в мусорных контейнерах рылись несчастные в поисках остатков еды и носильного тряпья. Против моих окон прямо на берегу Днепра возник лагерь бездомных. Среди ивовых кустарников в «бидонвиле» из всякого хлама ютилось человек сто пятьдесят с детьми и стариками.
ДОКТРИНА ДАЛЛЕСА. В городе, на базарах и барахолках я встречал своих бывших сослуживцев… Когда-то на предприятие, где я работал («Кировгеология»), приглашали главу Совета ветеранов Великой Отечественной Украины генерала армии Герасимова И. А. Однажды в актовом зале он делал доклад о международном положении. Упомянул и о так называемом плане Даллеса по развалу СССР. Борзописцы всех мастей с пеной у рта «разоблачают этот миф»! Сочинили сами Советы, мол, а Даллес ни при чём!
Однако… автор – глава ли спецслужб в Европе в 1942–1945 годах Аллен Даллес или упоминавшийся больной министр обороны США Джеймс Форрестол, выбросившийся в 1949 году из окна шестнадцатого этажа с воплем: «Русские идут!», либо кто иной – не имеет значения. Главное, план полностью отражает известную доктрину Даллеса (18.08.1948)! Поствоенное молодое «продвинутое» поколение, уже нахватавшееся вражьих «голосов», как дворовая псина блох, лишь иронично усмехалось и перешёптывалось. Мол, нас не проведёшь, нет-нет! Всё это совковая пропаганда!
Ныне же они убеждались на собственных жизнях в действенности плана… Безработные, постаревшие и поизносившиеся, рылись они в наваленных на тротуаре кучах «секон-да», присланного западными «благодетелями» по бросовым ценам. На базарах и толкучках распродавали свои вещи. На Крещатике, у ювелирного магазина, продавали (вместе со мной, однако) свои золотые кольца и зубной лом криминальным перекупщикам (главарь и три-четыре шпаны), организованно скупавшим золото для своего пахана.
«КРАВЧУЧКА». Пригородные электрички развозили массы киевлян по ближним и дальним сёлам в поисках пропитания. Будто в годы немецко-фашистской оккупации они покупали иль меняли на картошку, сало, зелень свои вещи и ценности. Возвращались, волоча за собой наполненную «кравчучку». И новая, вызванная сложившимися обстоятельствами портативная ручная тележка на двух колёсах диаметром десять-двенадцать сантиметров с сумкой-рюкзаком, разошлась по всей Украине! «Кравчучка» – это лицо того опустошительного голодного времени! Вот что осталось в недоброй памяти народа от мутанта, последнего комсекретаря, «комиссара» разложившейся коммунистической партии УССР и первого пана Президента Л. М. Кравчука, выходца из села бывшего Волынского воеводства Польши в Ровенской области УССР ныне незалежной Украины!
И до сих пор пан Кравчук везде вякает, мол, «СССР изжил себя!» Но скромненько помалкивает, что вместе с партбоссами типа Ельцина медленно и неотвратимо – умышленно вели страну к гибели! Ему подпевают и др. «реформаторы»!.. «Советский Союз был обречён изначально» (?), – до сих пор канючит клеврет и родственничек коммутанта Ельцина В. Юмашев (В. Юмашев. Свидетели PERESTROIKI. ТАСС, 2021). Видимо, Валентин Борисович не осознаёт или скрывает, что именно такие субъекты-совки[12], как он (!), вместе со своим шефом внедряясь в руководящие структуры страны, и привели к краху СССР!
ЕЛЬЦИНИАДА. Не лучшую память о себе оставил и другой мутант – первый Президент Российской Федерации господин… Б. Н. Ельцин. Борис Николаевич родом из села Свердловской области РСФСР, принадлежал к семейству, мягко говоря, «хороших хозяев», упоминавшихя в гл. 14–15, части-2 (с. 98–99). В ранние годы коллективизации «хороших» деда, отца и дядьёв «ни за что» репрессировали… Ельцин – типичный продукт так называемой хрущёвской оттепели. Переполнившись такими «коммунистами», компартия деградировала – Советский Союз погиб! Что и предвидел глава великого Китая – Мао Цзэдун (часть 2, гл. 17).
Напомню, Ельцин, бывший «товарищ» (!), бывший член Центрального комитета Компартии СССР (!) и бывший председатель РСФСР – Российской Советской Федеративной Социалистической Республики (!) – 4 октября 1993 года расстрелял из танковых пушек Белый Дом с Верховным Советом и народными депутатами! Как называть эту …? А вот брат Ельцина знает: Б. Н. Е – «символ человеческого позора!» (LENTA.RU, 17/XII/21).
Через несколько дней на брифинге в МВД «журналистам сообщили, что из здания вынесли 49 трупов»… Всего же в Белом Доме и «неизвестными снайперами» (?!) на улицах убиты, по разным данным, от ста двадцати четырёх до ста пятидесяти человек. Свидетель тех событий, ныне спецкор ГАЗЕТЫ.Ru А. Братерский отмечал: «Из здания мятежного парламента солдаты прикладами выгоняли депутатов и избивали тех, кто пытался защититься. Людей сгоняли на стадион, и сам по себе этот факт навевал неприятные ассоциации»… Уточню: с кровавым фашистским путчем Пиночета в Чили в 1973 году. Тогда нацисты силой сгоняли демократов и прочих инакомыслящих на стадион и там творили свой «суд» и кровавую расправу. Народ дал исчерпывающую характеристику Ренегату и завещал помнить потомкам:
«Этот дядя либерал.
Он страну твою украл,
Испоганил жизнь народу,
Продал нефть, леса и воду.
Получил большой барыш,
Семье – яхты! Тебе – шиш!»
За всей этой контрреволюционной кровавой вакханалией когда-то полноценный советский рубль (1 $ = 0,5571 руб.) стремительно падал. Для нового поколения поясню, что представлял собой советский рубль в нормальные годы. В ту пору мы работали в долине р. Южный Буг. Обедать ездили в ресторан г. Первомайска. Днём там предлагали комплексный обед. Он включал тарелку наваристрого украинского борща с куском мяса свежего (!) забоя; «добрячу» (крупную) свиную, тающую во рту отбивную с косточкой; горку хвороста картофеля и стакан компота из свежих (!) фруктов. И вся эта прелесть – всего 1 руб. 50 коп.! Так по всей стране (!) по ценам, доступным рядовому труженику.
«Независимые» республики СНГ нуждались в собственной валюте. И в Украине, как и в прошлые времена гражданских войн иль в годы немецко-фашистского «Рейхкомиссариата Украина», ввели карбованци. В обиходе – купоны. По номиналу они якобы равнялись рублю. Но ещё более стремительней обесценивались. В результате одна буханка чёрного хлеба, как и один кусок чёрного мыла, достигла заоблачной стоимости – 100 тысяч рублей-карбованцiв!!! Деньги превращались в бумажки! Жизнь невероятно осложнялась. Народ бедствовал…
Как отмечал, во BCEX республиках СНГовии полыхали войны! Бурлили противостояния. «А-А-нижедети!» вместе с «неизвестными» снайперами разжигали кровавые «майданы». В их огне горели живьём (!) «враги народа»… Конечно же, «За Мир, Свободу и Демократию»! A народ всё более разорялся и нищал… Погружаясь на самое дно, превращался в «продукт гниения самых низших слоёв общества – люмпен-пролетариев» (Маркс и Энгельс). Этот полный драматизма период истории чётко отражён в «паутине»:
Нету Отечества больше свободного,
Нет братства народов во веки веков!
Есть пьяное сборище люда голодного,
Хапуг, паразитов, национальных жлобов!
И рассеялся народ по дальним и ближним капстранам в поисках заработка и лучшей доли. Миллионы их! Будто могучий Антей, оторванный от матери-Земли, – Родины СССР – потерял он былую мощь и силу. И словно «неразумное теля шастает по чужим огородам», получая соответствующую реакцию от хозяев. Если же приютят в благополучных странах как даровую рабсилу, он нередко остаётся там навсегда…
Исход народов из разорённого необъятного СНГ, их жизни и судьбы можно сравнить с бегством европейцев из оккупированной фашистами Европы в годы Второй мировой и во времена предшествующие. Времена сожжённого фашистами рейхстага, националистических шабашей, факельных шествий и погромов. Однако, не найдя себе места в чужеродной среде, скитальцы нередко гибнут. Более отчаявшиеся, обездоленные и неприкаянные сводят счёты с жизнью. Яркий пример – гибель выдающегося австрийско-немецкого писателя Стефана Цвейга в далёкой Бразилии. В самый разгар Второй мировой он писал: «Я родился в большой и могучей империи, но не стоит искать её на карте. Она исчезла бесследно… Я повсюду чужой, в лучшем случае гость… Между настоящим и прошлым сожжены все мосты…» И вместе с женой оба совершили суицид.
Его последнее выдающееся произведение – книга «Вчерашний мир» о человеческой катастрофе XX века – ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ потомкам и их безудержно агрессивным элитам, кликушествующим под маской добродетелей о «мире и демократии»! И вновь вспоминается великий арабский поэт и мыслитель Абуль-Ала аль-Маарри (973–1058 гг.):
«Черны душой Адама сыновья,
Для них предательство и ложь – друзья.
О, грешники! Когда пробьёт ваш час,
(Всевышний) по черноте узнает вас!»
Безрассудно жаждущие вновь поиграться в войнушку неуклонно ведут мир в бездну ядерного апокалипсиса. Вельзевул в пламени ада ждёт вас: «Вперёд, господа! Рвите друг друга!»
P. S. Две мировые войны, две международные структуры – Лига Наций и Организация Объединённых Наций – не привели народы к мирному сосуществованию. Своей пандемией коронавируса 2020–2021 годов, поразившей все страны, Провидение, видимо, даёт последний, третий шанс человечеству и его правителям объединить свои усилия в совместной борьбе за мир и благоденствие на Земле…
Список используемой литературы
1. Бабиков, М. Отряд особого назначения. Диверсанты морской пехоты («На восточном берегу», «От океана к океану») / М. Бабиков. – М.: Эксмо, Яуза, 2009. – 640 с.
2. Бойко, В. Иностранные подводные лодки в составе ВМФ СССР / В. Бойко. – Севастополь: Рибэст, 2012.
3. Васильев, А. М. Линейный корабль «Архангельск». Гангут № 27 / А. М. Васильев. – СПб.: Гангут, 2001.
4. Головко, А. П. Вместе с флотом / А. П. Головко. – М.: Воениздат, 1979.
5. Гончаров, В. Война на Северной Атлантике / В. Гончаров. – Военная лит., Исследования. Приложения 1.1 // Википедия, 1995.
6. Джагарьянц, К. С. Вояж за линкором / К. С. Джагарьянц. – СПб.: Гангут. – С. 82–85, 2014.
7. Захаров, С. Е. и др. Тихоокеанский Флот / С. Е. Захаров. – М.: Воениздат, 1966.
8. Кабанов, С. И. Поле боя – берег / С. И. Кабанов. – М.: Воениздат, 1977.
9. Козырь, И. В. Памятник в Данди. Специально для Военно-Морского портала / И. В. Козырь // Википедия, 2009.
10. Кулиниченко В. «Капитан 1-го ранга, ветеран подводнiк. Линкор «Архангельск», малоизвестные факты» / В. Куличенко // Военно-промышленный курьер. – 2009. – № 18.
11. Леонов, В. Н. Лицом к лицу: воспоминания морского разведчика / В. Н. Леонов. – М.: Воениздат, 1957.
12. Майский, И. М. Воспоминания советского дипломата, 1925–1945 гг. / И. М. Майский. – Узбекистан, 1980.
13. Маклин А. Крейсер Его Величества «Улисс» (полярный конвой), 1955 / А. Маклин. – М.: Эксмо, Домино, 2004.
14. Открытие памятника подводникам антигитлеровской коалиции в Данди 16.09.2009 г. // 1 канал ТВ России, «Время». – 17.09.2009; см. также HMS SUNFISH, 21.
13. Переписка Председателя Совета Министров СССР, 1941–1945 гг., № 244, 245.
16. Савельев, Е. В. От Скапа-Флоу до Ваенги на линкоре «Архангельск» / Е. В. Савельев. – СПб.: Гангут. – № 9. – 1995 г.
17. Усов, В. Ю. Линейный корабль «Архангельск» / В. Ю. Усов // Судостроение. – 1995. – № 23.
18. Хейнс, Дж. Холодная ярость / Дж. Хейнс. – СПБ.: Гангут, 2011.
19. Шофильд Б. Арктические конвои / Б. Шофильд. – М.: Центрполиграф, 2003.
20. Щедролосев, В. В. Эскадренный миноносец «Деятельный» (из Ньюкасла в Кольский залив) / В. В. Щедролосев. – СПб.: Гангут, 2001.
21. HMS SUNFISH (81s) – Dundee International Submarine bnnnMemorial. Ffrom Wikipedia the free encyclopedia.
22. Путешествие в Восточные страны Вильгельма де Рубрук в лето Благости 1253. Послание Вильгельма де Рубрук Людовику IX, королю французскому. По изданию: Джиовани дель Плано Карпини. История монголов. Гильом де Рубрук. Путешествие в Восточные страны (пер. А. И. Малина). – М.: Государственное издательство географической литературы, 1957.
23. Черчилль, У. Вторая мировая война / У. Черчилль. – М.: Воениздат, 1991.