— Почему он пытался вас задержать?
— Не знаю…
— Как не знаете? Он что-то говорил, когда задерживал вас?
— Да не в том дело, что он говорил или не говорил. Я по жизни никого никогда по беспределу не обидел. Есть хулиганы, бакланы, они без причины могут ограбить, избить. Я такого никогда не совершу. Но мне только не надо переходить дорогу, не надо меня трогать. Я живу по принципу: меня не трогают, я тоже не трону. И вот ситуация: меня тронул человек, и я вынужден был… Я вынужден был! Нюансы своего преступления я вам не расскажу… У меня была безвыходная ситуация. Он меня задерживает. Я по-хорошему ему говорю: давай с тобой расстанемся, ты меня не знаешь, я тебя не знаю. Я ему деньги даже предлагал. Нет, оказывается, он правильный, принципиальный работник… И всё! Я тоже правильный, по-своему принципиальный. У него — работа, у меня — свои проблемы, свои дела, своя жизнь. Мы не сошлись. Мы не нашли общего языка.
— Это не повод убивать.
— А как быть? Я бы в него не выстрелил, так он бы в меня стрелял. Здесь кто первым отреагирует.
— Так у вас оружие было?
— Конечно.
— Незаконное?
— Разумеется, незаконное. Я его приобрел в Чечне, в Грозном, в 1992 году.
— Сотрудник милиции в связи с этим задержал вас?
— Нет, не думаю… Он не знал о том, что у меня есть оружие.
— Вы считаете себя виноватым?
— Да, конечно. Безусловно. Есть закон, и я его преступил. Мало того, есть моральная сторона: не убий, не укради — это еще в Библии написано. Не я жизнь человеку давал…
— Предопределить такую ситуацию вы могли?
— А конфликт весь был вот в чем. Он — представитель власти, я — простой гражданин. Я не подчиняюсь не лично ему, а закону. Если он применяет оружие в отношении меня и убивает, то его не привлекают к уголовной ответственности, потому что он, допустим, правомерно применил оружие. Он лишил меня жизни! Имеет ли он на это право? Это риторический вопрос… А на войне каждый день убивают! Есть ли такой закон, который разрешает одним людям убивать других? Как это все понимать, расценивать? А так, что это норма, оказывается. Это реалии жизни. Это было, есть и будет. Это неизбежно.
— По принципу «кто успел»?
— Да это природа: лиса ест зайца, волк ест лису, медведь — волка, а человек уничтожает и тех и других. Это самый хищный зверь на свете. Да что я говорю, на эту тему диссертации пишут. И тем не менее какой-то один вывод сделать не могут. И не смогут! Потому что есть время, место, обстоятельства, условия, от которых многое зависит. Мы в быту можем супруге нагрубить, ребенка отшлепать, а потом подумаем: елки-палки, неправильно поступил… Поздно заламывать руки! Что сделано, то сделано. Как говорится, никто из нас не застрахован. Есть хорошая поговорка: от сумы и тюрьмы не зарекайся. Человек может оказаться за решеткой совершенно случайно. Едете вы на автомобиле, и вдруг пешеход — случайно! — попадает под колеса. Вы окажетесь в тюрьме. Вместе с насильниками, грабителями, убийцами. Вы будете считаться преступником. У вас будет испорчено будущее, перечеркнуто прошлое. Не скажу, что сидят здесь одни злодеи. Есть люди в колонии всесторонне развитые. Гармоничные ребята, образованные, с пониманием, но… не в ладу с законом. Законы у нас несовершенные, как и само Государство Российское. Ну, вы знаете, экономика, социальная сфера, культура — всё в провале. Отсюда причины… Быт — он заедает. Здесь восемьдесят процентов сидят за совершение бытовых преступлений… на почве пьянства. Делает дело зеленый змий, который никогда не попадет в Красную книгу. Как говорят у нас, у зэков, планка падает. Хочется найти в зоне в чем-то отдушину. Я пытался рисовать, спортом заниматься — гири… пытался отвлечься! Но вы понимаете, здесь психологическая несовместимость постоянно витает в воздухе. В колонии столько характеров, и постоянно напряги, сама атмосфера очень напряжена. Такая скученность людей разного возраста, мужчин… Трудно! Просто трудно здесь жить. Конфликт может вырасти на пустом месте. Я говорил, скученность большая, и вот в умывальнике один хочет помыть ноги, а другой — почистить зубы. Конфликтная ситуация! Это неизбежно. Бытовые условия… они давят: люди сталкиваются друг с другом, просто вынуждены сталкиваться… раздражены, есть люди озлобленные, а есть даже некультурные, невоспитанные, нет у него ни уважения к другим, ни самоуважения. Некоторые так и просят, чтобы их… поставили на место.
Чтобы избегать конфликтов, надо отвлекаться. У нас в отряде был один баян и одна гитара. Мы для души играли. А потом появилась еще одна гитара. Начал организовываться маленький коллектив. Сначала нас было трое, потом четверо… Потом один осужденный выходит с предложением создать ансамбль. Я тогда пошутил про него, назвав министром культуры и просвещения. Стали думать: что будем петь? Чтобы за душу брать, наболевшее всем, чтобы в тему было. Это шансон, Шуфутинский… Не то чтобы блатные — мы не такие, не блатные, вульгарщины не хотим — просто петь задушевные песни. Взяли сделали несколько вещей и решаем: а что если с концертом выступить? Свой ансамбль мы назвали «Кому за двадцать». В группе девять человек, и у каждого срок — двадцать и более лет. И вот первый концерт. В клубе. Сначала был провал… Стали играть, петь, а потом вдруг остановились. Потому что баянист сыграл не то, ансамбль сбился с ритма. Я немножко накричал на него, а потом вышел из положения, кричу в зал: «Братва, технические издержки. Раз, два, три, четыре» — счет, и заново начинаем играть. Люди, конечно, поняли. Ну что взять с нас? Музыкального образования практически ни у кого нет, играем на допотопных инструментах. Ударные звучат, как по кастрюлям. А начинали мы в прямом смысле с кастрюли: у нас Серега приносил с собой кастрюлю, крышку перевернет — у нее получается какой-то звук: дзинь-дзинь… Чтобы сделать что-то похожее на ударную установку, заказали ее на промке. Получилась «тарелка», принесли ее на репетицию — она не звучит. Нужна медь, а нам изготовили из другого металла… Мы сами сделали барабаны: взяли обычный тарный ящик и обтянули целлофаном. Ударили по нему — звука нет! Чтобы звук сделать, мы в ящик, через усилитель, опустили динамик, вживили… А толку, впрочем, мало: музыка у нас усилена, а мы поем без микрофонов. Мы втроем кричим, а нас не слышно. Как можно тише играем, а все равно не слышно, зал большой. А так… люди реагируют, хлопают, просят на бис. После концерта подходят, жмут руки. И мы стали понимать, что делаем хорошее дело. Поем самые разные песни: из репертуара Шуфутинского, группы «Любэ», что-нибудь патриотическое…
— Патриотические песни? В колонии?
— А вы знаете, все мы люди, все мы человеки. Сегодня я убил, а завтра, может быть, совершу благородный поступок. Я это сделаю…
— Вернемся к теме взаимоотношений в зоне: как здесь прожить без конфликтов. Их порождают только бытовые условия? Конфликт в умывальнике — характерный пример?
— Да, пожалуй, что характерный. Но есть еще ссоры, возникающие на почве какой-то иерархии. Правда, в нашей зоне она есть поскольку-постольку, а вот на черных зонах иерархия играет большую роль. Хотя лично мне, например, все равно, с кем общаться. С человеком, у которого авторитет, который сильный, или который обиженный и слабый, — они для меня равны. Я ни этого не трону, ни другого. Я их словом не задену, но… до определенного момента. Другой же осужденный видит, что он сильнее кого-то, и он начинает давить, показывает свой характер, свое нутро. Разные люди… И конфликты опять же неизбежны. Со стороны это хорошо видишь. Но если все это разруливать, к каждому подходить и говорить: «Слушай, ты не прав», то себе дороже выйдет. Правозащитник я, что ли? Или идеалист? У меня у самого куча недостатков, грехов, а я еще буду там кого-то разруливать? Да не до этого вообще. Глаза на все закрываешь. Никого не видеть и не слышать! Это тактика выживания в зоне.
— Какой у вас срок?
— Двадцать лет.
— Вокруг вас, в отряде, такие же убийцы. У всех большие сроки. С какими мыслями люди пытаются прожить такие длинные отрезки времени?
— От человека зависит, его характера…
— Лично вы о чем думаете? Раскаиваетесь? Или наоборот…
— Вы знаете, обо всем передумаешь, прокрутишь прошлое по нескольку раз, но… если мне пришлось бы попасть в ад и гореть там, я бы горел и терпел… так же, как сейчас терплю вот это лишение свободы. Человек ко всему привыкает. Думаешь, конечно, не о негативном, а позитивном: чтобы здесь все было нормально и чтобы в будущем нормально освободиться, не создавая никому никаких проблем, жить дальше, доживать уже… А здесь основная задача — не раскрутиться. В зоне все ходят, как у нас говорят, на ручнике, сдерживают себя… постоянно. Видимое благополучие — только мнимое. Это фальшь. От всего, чтобы уйти, я попал в музыку… Я вот теперь когда выхожу после репетиции, так словно из другого мира. Слышу то здесь, то там, как про кого-нибудь говорят, что он плохой, судят его, замышляют что-то. А мне уже не до этих дрязг, я хожу и напеваю про себя мелодию. Потому что она во мне уже сидит, я каждый день ее репетирую. Я нашел для себя отвлечение в музыке. А у других осужденных, смотрю, уже гон идет: такой сидит и весь день курит и курит. Представляете? Весь день! А мне надо еще письмо написать, успеть что-то почитать, заняться немецким языком… У каждого свой распорядок.
— Немецкий-то для чего изучаете? И кстати, каким образом?
— У нас есть так называемая школа корреспондентского обучения. Это заочное обучение. До того как меня посадили, я четыре года ездил в Германию, перегонял машины. У меня там осталось много друзей. И я хочу после освобождения уехать туда. Сейчас мне сорок четыре года. До звонка если отбуду, выйду из зоны в шестьдесят лет. Жалко годы, бесцельно они просто идут. Не то чтобы бесцельно… С одной стороны, я дал себе установку: да я не в зоне сейчас! Я нахожусь, допустим, в Шаолине, в каком-то спецподразделении: закрытая территория, огороженная колючей проволокой. И мы здесь будто бы к чему-то готовимся, а потом разъедемся… Так вот я хочу