я себя ненавидел за то, что не мог постоять за себя.
— Куда вы пошли работать после восьмого класса?
— Я работал в 1-й городской больнице сперва лифтером, потом санитаром.
— В каком городе это было?
— В Тюмени. Я работал до тех пор, пока меня не призвали в армию. Попал во внутренние войска. Когда я демобилизовался и вернулся домой, мне по почте пришло приглашение устроиться на работу в отдельный батальон патрульно-постовой службы. Я пришел в отдел кадров. Мне дали направление на медкомиссию, которую я прошел очень быстро, так как раньше работал в больнице. Потом меня направили в учебный центр на четыре месяца. Прошел обучение и начал работать. К поручениям старался относиться ответственно. По последнему году я даже был одним из лучших сотрудников милиции по своему батальону. За что неоднократно поощрялся. А потом произошел тот случай, из-за которого я оказался в колонии. Я познакомился с девушкой, которую полюбил. Собирался жениться на ней. Но потом обстоятельства сложились так, что появился другой человек…
— У кого появился?
— У нее. И этот человек очень сильно меня оскорбил. Унизил настолько сильно, что перенести это было для меня невыносимо. Он оскорбил меня перед любимой девушкой.
— Как он вас оскорбил?
— Так получилось, что накануне она была на дне рождения у подруги, там познакомилась с этим человеком. Он на следующий день приехал к ней домой. Я тоже был у нее в это время. Он предложил мне выйти поговорить, начал мне угрожать, оскорблять меня. Я даже вынужден был предупредить, что я сам сотрудник милиции и могу принять меры… Но, узнав это, он просто стал надсмехаться, он сам оказался тоже бывшим сотрудником милиции… Он стал меня унижать, уже не выбирая выражений. И девушка — моя девушка! — после всего этого пошла с ним!.. Это было для меня шоком. Перенести этого я не мог… В связи с чем у меня есть даже два заключения психологической экспертизы, что произошел кумулятивный аффект: в результате унижения, которого я не перенес, я через несколько дней взял оружие и убил этого человека.
— Где вы взяли оружие?
— На работе. Я получил свое табельное оружие… Сначала убил этого человека, после чего застрелился сам. Я выстрелил себе в рот, после чего пришел в себя уже в «скорой помощи». Пуля вышла в шею, не повредив никаких важных органов. Прошла по мягким тканям. Потом я опять потерял сознание. И во второй раз я очнулся уже в больнице. Первая мысль: живой! Вторая мысль: теперь меня посадят!.. И я пришел в такое отчаяние, что захотел даже выброситься в окно. Палата была на шестом этаже. Но сил подняться не было. И еще я почувствовал, что меня как будто кто-то держал. В тот же момент я понял, что я этого сделать не смогу. Словно кто-то мне поставил запрет. Я понял, что это Господь меня предупреждает: не делай! И у меня произошла переоценка ценностей. Если я раньше думал, что я не такой плохой человек, придерживающийся моральных принципов и для Бога приемлемый, и я надеялся после смерти попасть на небо, а тут понял, что после своего преступления выхода у меня нет — попаду в ад. Небо для меня закрылось. Через несколько дней меня перевели в больницу при исправительной колонии № 4 города Тюмени. Это была областная больница для осужденных. Меня закрыли в одиночной камере как подследственного. После курса лечения меня перевели в СИЗО, где я готовился к суду. Меня свозили на «пятиминутку» — психологическую экспертизу. В заключении написали, что я совершил преступление в состоянии физиологического аффекта кумулятивного направления. То есть в состоянии сильного душевного волнения, вызванного противоправными действиями самого потерпевшего. Потом меня перевели в психоневрологическое отделение, где я прошел более комплексное обследование. Здесь тоже заключили, что имел место физиологический аффект. После чего был суд. Но суд не признал физиологический аффект по статье 107-й, то есть как квалифицирующий признак, но использовали это как смягчающее обстоятельство по статье 105-й. И мне дали самый минимальный срок.
— Как получилось, что, взяв на работе оружие, вы спокойно ушли со службы и вас никто не хватился?
— На тот момент я находился в отпуске. А у нас было так заведено, что, перед тем как идти в отпуск, необходимо было привести оружие в нормальное состояние. Я получил оружие, чтобы почистить его. И с оружием пошел разбираться с тем человеком.
— Патроны тоже выдали?
— Да, выдали. То есть я получил всё, что было положено выдать.
— Где вы рассчитывали встретить своего обидчика?
— Я пошел к своей подруге. Я знал, что он туда придет. Я знал, что столкнусь с ним там. Я пришел первым. Потом он пришел. Я сразу вышел к нему навстречу. Чтобы разобраться с ним.
— О чем вы с ним разговаривали?
— Да я даже разговаривать не стал! У меня была такая ненависть, такая злоба… Я просто достал пистолет и стал стрелять.
— Сколько раз выстрелил?
— Пять раз.
— Сразу убил?
— Да, должно быть, потому что все пули пошли по жизненно важным органам.
— Когда вы попытались застрелиться?
— Сразу же.
— В этой же квартире?
— Нет, на улице.
— А где была ваша девушка?
— Она осталась в квартире.
— Разве она не выбежала?
— Я только одно помню: когда мое сознание потухало, она была рядом.
— Значит, она все это видела?
— Точно я не знаю. Навряд ли она все видела. Потому что я совершил убийство на улице. Он шел по улице, и я вышел из квартиры к нему навстречу, тоже на улицу. Там все и произошло. Я убил его, и у меня наступило какое-то безразличное ко всему состояние. Потухшее. Бессильное. И я выстрелил в себя. Сейчас у меня повреждены нервные окончания. Один глаз стал меньше видеть. При резкой смене погоды начинает болеть правая половина головы. Глаз начинает закрываться. Но я считаю, что все-таки легко отделался. А вообще я не люблю об этом вспоминать. Потому что это мое бесчестие, позор. И здесь я хочу сказать о Господе, который, несмотря на то что я такой преступник и убийца, показал мне иной путь для жизни. Дело в том, что, когда я находился в тюрьме, мне дали переписать молитву «Отче наш». Я ее вызубрил. А перед судом я обратился к Богу с такими словами: «Я понимаю, что совершил преступление, и понимаю, что должен понести наказание. Но пусть мне дадут срок не десять лет, а хотя бы шесть». Так меня суд и приговорил к шести годам.
— Вам письма из дома приходят?
— Да, приходят. Родные ждут, что я пойду на условно-досрочное освобождение.
— Город свой вспоминаете?
— А зачем? Пока я здесь нахожусь, я должен жить именно тем, с чем я здесь сталкиваюсь. Я — преступник, отбывающий наказание. На суде я признал свою вину.
— Кстати, на суде были ваши коллеги по службе? Какую оценку они дали тому, что вы взяли табельный пистолет и пошли убивать?
— Дело в том, что из-за моего преступления пострадало очень много людей. Человек, который находился в дежурной смене и выдал мне пистолет, он был уволен. Пострадал даже заместитель начальника ГУВД области, которому объявили выговор. Хотя все эти люди были совершенно не причастны к моему преступлению. И от этого было тоже тошно и противно, что я причинил им неприятности. На суде была мать убитого. Сколько ей горя я принес. Но слава Богу, что Господь открывает нам глаза на наше безумие.
Часть 6Homo homini lupus est
Роковая перебранка
Трагедия на День города. — «Они вернулись уже с монтировкой». — Рембо в синяках. — «В камере СИЗО оказалось много знакомых».
Преступление бывшего милиционера Х. укладывается в четыре слова: бил, бил и убил. Спрашиваю его: жалеет он о происшедшем?
— Затрудняюсь ответить. В той ситуации у меня не было времени даже подумать. На месте потерпевшего мог оказаться я.
Осужденный Х.
— Я работал в УВД Магаданской области, в отдельной роте конвойной службы. Конвоировал подследственных из СИЗО на судебные заседания и обратно — после суда в СИЗО.
— За что вас посадили?
— Праздновали День города… Отмечал праздник дома, со своей невестой. У нас были гости, тоже сотрудники милиции. Ну вот… случилась перепалка с проходившими мимо нашего дома…
— А какой был этаж?
— Третий. Лето, окна открыты…
— Как же вы могли поссориться с ними с третьего этажа?
— Наши девушки вышли на улицу покурить, и я просто оказался свидетелем того, что завязалась у них перебранка с двумя нетрезвыми людьми. Вступился сверху, из окна… открытого… в разговор. Сказал, чтобы уходили. Кончилось тем, что нам пообещали: «Мы еще вернемся». Никто, конечно, значения этому не придал, потому что и с той стороны были пьяные, и мы сами были нетрезвыми. А они действительно вернулись, только уже не вдвоем, а вчетвером, и с монтировкой. Пришли разбираться по поводу того, что мы якобы ведем себя вызывающе. Дело дошло до драки, после которой один умер на следующий день в больнице, а другой… под утро где-то оклемался… Еще двое успели убежать. Нас трое мужчин было в компании, мы сами вызвали «скорую»… Сначала пытались уладить конфликт мирно. По крайней мере, я спускался с одним из них на этаж ниже, на площадке разговаривали, пришли к согласию, а уж когда поднялись, я увидел, что замахнулись на мою девушку, и я вступился… бил руками, ногами… потом суд посчитал, что это я один его убил. Вообще по делу я проходил один… сделали из меня такого Рембо! Первый допрос был на следующий день. Меня допросили в качестве свидетеля. Я не отрицал, что участвовал в драке: у меня же на лице синяки были… В то время как мои друзья сказали, что они в драке не участвовали. Дальше меня допрашивали уже как подозреваемого, а через неделю закрыли в СИЗО. До обеда я был еще на работе, а после обеда вызвали в прокуратуру: очередной допрос, и мера пресечения — арест. Подавленность была страшная… Меня ведь когда привезли в СИЗО, сразу закрыли в «стакан» — это метр на метр пространство, дверь с глазком. Я простоял там часа полтора. Было время осмыслить, что меня арестовали и теперь у меня начнется совсем другая жизнь. За решеткой. И я даже настроил себя, что это — надолго.