— Вы отбыли уже две трети срока. Чем хотите заняться на свободе?
— Я уже решил, что буду баллотироваться в депутаты Госдумы.
— Вы уверены, что вас могут избрать?
— У меня есть имя, знания, авторитет. Меня поддержат. В нашей стране нужно делать правовую реформу — защищать человека от произвола государства. Иначе через тюрьму пройдет вся Россия. И в те же правоохранительные органы будут принимать по принципу: этот сидел один раз, а этот — два раза, значит, принять того, кто меньше сидел.
Часть 9Особый случай
Разбой на шоссе
Водка на сто тысяч долларов. — Сбежавший водитель. — Без сопротивления. — Сфабрикованные приговоры. — Три лишних года за погоны. — Никогда не врать!
Из беседы с осужденным Ц.:
— Лично я надеялся, что меня не посадят, потому что я сам милиционер. Думал, может, спасут. Но мне три лишних года только за погоны накинули. Судья говорил: «Ты служил в милиции. И ты совершил преступление. Как ты мог?» Вот так и мог. На суде я молчал, с судьей не спорил. Зачем? Чтобы он еще год накинул за неуважение к суду?
Осужденный Ц.:
— Я работал в патрульно-постовой службе в Москве, в микрорайоне Солнцево. Проработал я там два года десять месяцев.
— А до милиции где работали?
— На железнодорожном транспорте. Машинистом.
— В чем заключалась ваша работа в милиции?
— Я был милиционером-водителем в группе немедленного реагирования. Выезжали по вызовам. На задержание преступников.
— Были случаи, сопряженные с риском для жизни?
— Да, один случай был.
— Оружие приходилось применять?
— Да, применяли. Задерживали угонщиков. В нас стреляли, мы — в них.
— А в колонию по какой статье попали?
— По 162-й, части третьей — разбой.
— Что же вас потянуло на большую дорогу?
— Жизнь заставила. Нас было шесть подельников. Мы ограбили… Брынцалова. Слышали о таком? Забрали его машину с водкой.
— Как это произошло?
— Ну как? Остановили машину, высадили водителя, сами сели и уехали.
— В чем заключалась ваша роль при ограблении?
— Остановить машину. Я был в милицейской форме. В руках — жезл. Вышел на дорогу, взмахнул рукой. Машина остановилась, водитель вышел. Я забрал у него документы. И предложил ему пересесть в уазик.
— В какой уазик?
— В милицейский, конечно. Он стоял рядом, на обочине. Я же говорю, нас было шесть подельников. Трое, включая меня, — милиционеры, остальные трое — гражданские. И вот водитель пересаживается. А уже наш водитель и я — мы садимся в его машину и уезжаем.
— Что собирались делать с грузом?
— Спрятать. Там было водки на сто тысяч долларов.
— И что же все-таки вас толкнуло на преступление?
— Жизнь. Я получал в этой милиции копейки. Плюс алименты жене выплачивал… Да если бы все нормально пошло, мы бы не сели. Идя на преступление, я думал о том, что все срастется, все будет хорошо.
— И сколько бы лично вы получили денег?
— По моим подсчетам, двадцать тысяч долларов.
— На что бы их потратил?
— Там видно было бы…
— Все-таки интересно, ради чего человек идет на преступление?
— Я хотел купить машину, завести отдельную квартиру. Я жил на тот момент с мамой и сестрой. Была у меня и квартира, и машина. Но с женой я развелся, она осталась в квартире. А машина — пятая модель «жигулей», но мне хотелось получше.
— Это слишком банально: жить лучше мечтают все. Была ли альтернатива: разбогатеть легальным способом?
— В Москве? Это нереально. Даже если попытаться устроиться на работу водителем в какую-нибудь фирму. Без рекомендации меня никто не примет. Я вам честно скажу, что когда работал на железной дороге, то я еще подрабатывал — овощами торговал… Ну а как еще жить в Москве? Цены на все растут. Спасало то, что еще в милиции были какие-то льготы: пятьдесят процентов оплаты за коммунальные услуги, за телефон, проезд бесплатный. Ну а жить-то, питаться надо. Семью кормить. Ребенок маленький в семье был. Я тыкался-мыкался по знакомым, искал другую работу. Мне говорили: подожди… Все это оттягивалось. А я не могу ждать всю жизнь. И вот мы — шесть человек — все нормальные, ни разу не судимые, пошли и совершили преступление. Чтобы разбогатеть. Двоих я очень хорошо знал, в школе вместе учились. Однажды встретились, и один из них предложил ограбить ликеро-водочный завод. Такой спонтанный разговор. Никого ни к чему не обязывающий. Расставаясь, решили, что надо подумать. Подумали. Пришли к выводу, что все будет нормально. План был неплохой. Решили, что остановим машину…
— Именно машину Брынцалова?
— Да почему, нам без разницы было, какая машина. Лишь бы она выезжала с того завода. Этот завод принадлежал Брынцалову. Но… преступление получилось липовым. Начали дело и не закончили. Тот водитель грузовика сбежал от нас. Рядом был пост ГАИ. Естественно, он бы сообщил номер своей машины. И нас бы сразу задержали. Поэтому мы сами бросили машину. А мимо проезжала милицейская машина. Они видели, как мы бросили одну машину и пересели в другую. Когда подъехали к посту ГАИ, нас остановили. Спросили документы. Потом вызвали РУОП. И нас задержали. Мы не сопротивлялись.
Лично я надеялся, что меня не посадят, потому что я сам милиционер. Думал, может, спасут. В нашем отделении разные эксцессы происходили и раньше — провинившихся просто выгоняли из милиции. А вот меня посадили. Я первый в отделении, кого посадили. Представляете? Ну не думал я, что попаду в колонию. Да еще в такую компанию… Кто сидит в нашей зоне, вернее, за что сидят в нашей колонии? За особо тяжкие преступления. Это разбой, грабеж, убийство — 111, 228, 290-я статьи. У многих срок больше пятнадцати лет. Хотя, если разобраться, много людей сидит ни за что. Вот у нас в отряде был один полковник из Якутии, он всю жизнь прослужил в УИНе, дослужился до начальника отдела. Сейчас уехал по отмене приговора. А что у него было? Взятка, которой он не брал. Просто собрали документы, что он якобы получил от кого-то деньги. Самих денег никто в глаза не видел. Ясно, что он просто стал неугоден. Мешал, может, кому-то. Из начальства. По таким приговорам здесь столько народу сидит! Это ужас… Вот пообщаешься с ними, с этими людьми, и прекрасно видишь, что приговоры их сфабрикованные.
— Ну себя-то вы не оправдываете?
— Нет. Я совершил преступление. Единственное, не на такой срок я его совершил, который мне дали. Правильно говорил мой адвокат: максимальный срок мог быть семь лет. А мне дали десять лет. Получается, мне три лишних года только за погоны накинули. Судья говорил: «Ты служил в милиции. И ты совершил преступление. Как ты мог?» Вот так и мог. На суде я молчал, с судьей не спорил. Зачем? Чтобы он еще год накинул за неуважение к суду? А когда приговор объявили, мои родственники чуть в обморок не попадали. Десять лет! За что?! Из всех подельников — шести человек — мне дали самый большой срок. Ну, мать меня поняла, три года подряд ездит на свидания. Четвертый год уже сижу… Так что подвело стечение обстоятельств: я думал, все пройдет на авось, срастется, не попадемся, все нормально будет. Честно сказать, я ехал на преступление и читал газету, которую перед тем вытащил из своего почтового ящика. «Московский комсомолец», как сейчас помню. Там тоже есть эта рубрика — криминальная хроника. Вот ее и читал. Мне вообще нравилось читать эти вещи, и по телевизору тоже смотреть — кто, где, кого. Регулярно смотрел «Дежурную часть», «Петровку, 38»…
— Может, оттуда и почерпнули что-нибудь для плана своего преступления?
— Н-нет, я же план не составлял. Мне сказали, что я должен буду сделать — только остановить машину. И это все. Больше мне ничего не надо было делать. Ни бить, ни убивать…
— Какими были первые ощущения после ареста?
— Столько нервов… Представьте, заводят в камеру. На входе стоят два мордоворота, побольше меня в комплекции. Смотрят. Хорошо хоть, что меня переодели в гражданскую одежду. Потому что меня привезли в ИВС, где нет камер для бывших сотрудников милиции. Такие камеры есть только в СИЗО. А в ИВС — общие камеры, для всех — и уголовников, и бывших сотрудников. А ведь там хочешь не хочешь — приходится отвечать на вопросы. Они хотят знать, с кем сидят. А промолчать — выйдет себе дороже. И вот ходишь и представляешься: я бывший сотрудник милиции. Понимающие это понимают, а непонимающие начинают пальцы гнуть. И всякое бывало, приходилось и в другую камеру уходить. Постоянные стычки… Правда, до драк не доходило. Просто умные люди рядом сидели и останавливали эти вещи.
Неприятно ночь не спать и думать, что тебя зарежут. Или удушат. Сама камера угнетала. Всё в черных тонах, в воздухе стоит какой-то неприятный запах: дым не дым, смрад не смрад. Вонь какая-то… Люди все незнакомые, и что у них на уме — тоже неизвестно. Что с тобой произойдет через пять минут, никто не знает. Приходится находить с кем-то общий язык, знакомиться, как-то общаться. Но и здесь свои законы. При общении главное — говорить правду. Никогда не врать! Если вранье потом узнается, то извините, может произойти… несчастье.
Дружеская услуга
Друг детства, подведший под статью. — Банки с «укропом». — Для чего в колонии учат немецкий? — «Не могу смотреть фильмы про милицию — начинает тошнить»
— Наверное, что-то сломалось во мне, — говорит бывший милиционер Ф. — Не могу смотреть фильмы про ментов. Меня почему-то начинает тошнить во время таких фильмов.
Осужденный Ф.:
— Я родился в 1958 году. Имею высшее педагогическое образование. С 1992-го по 1999 год я работал в милиции, в должности инспектора лицензионно-разрешительной системы Щелковского УВД Московской области.
— За что вы попали в колонию?
— Осужден я по статье 228-й, части четвертой, за незаконное хранение и перевозку наркотических средств. Случилось это в октябре 1999 года. Ко мне на квартиру приехал друг детства. Он попросил помочь своему товарищу с водительскими правами, которые были у того отобраны сотрудниками ГАИ. Я совершил, конечно, ошибку, согласившись помочь. Я пообещал забр