ку. В ней был номер моего телефона. И тут начинается самое интересное. Ему предъявляют обвинение в приобретении и сбыте наркотиков, полученных якобы от меня.
— Стоп. А чем же закончилось дело о продаже взрывчатки?
— О взрывчатке уже никто и не вспоминал. Перед ним положили лист бумаги и сказали, что он должен дать показания против меня. Ему сообщили, что меня подозревают в распространении наркотических веществ.
— Откуда вы знаете про эти подробности разговора вашего друга с работниками ФСБ?
— Об этом написано в протоколе судебного заседания. Моему другу на суде задавали вопросы, он отвечал. Отвечал все, как было.
— Итак, с ваших слов, наркотики из вашего сейфа украли. Кому это могло понадобиться?
— Тут очень много догадок. Скорее всего, я просто влез не в свое дело. Допустим, в 1998 году, когда я работал по линии ОБНОНа, у нас в Челябинске было три основных канала поставки наркотиков. Два таджикских и один русский. Насколько я знаю, работники ФСБ очень плотно занимались разработкой таджикских групп. У них очень хорошая агентура там была. Очень много своих людей было внедрено. Возможно, им не нравилось, что мы тоже занимались таджиками. Вот один пример. С работниками ФСБ, которые меня задерживали, я раньше был в очень хороших отношениях. Один раз мы с ними выпивали вместе, и они рассказали о таком случае. Мы, говорят, стоим, «пасем» таджиков. Подъезжает к ним сотрудник милиции. Открывает багажник и передает им сверток. В этом свертке были наркотики. Возникает вопрос: почему они, работники ФСБ, не задержали этого сотрудника? Почему не задержали этих таджиков? Я считаю, что у них была какая-то личная выгода. Насколько я знаю, этот сотрудник до сих пор работает в милиции. Он тесно сотрудничает с работниками ФСБ.
— Что вы имели в виду, сказав, что влезли не в свое дело?
— В Челябинске была дискотека «Мартин Хаус». Она находилась в кинотеатре «Урал». На этой дискотеке можно было купить любой наркотик, начиная от марихуаны и кончая гашишем. Эту дискотеку организовала фирма «Г. и компания». В 1996 году, насколько я знаю, десять процентов акций этой компании принадлежали областному прокурору. По роду своей работы я составлял справки о том, что были проведены мероприятия там-то и там-то и что было задержано столько-то сбытчиков наркотиков, а также лиц, употребляющих наркотики. Конкретно по этой дискотеке. Общественность обращалась в мэрию, что очень громко на дискотеке играет музыка. Мы сами ходили, опрашивали людей: мешает — не мешает вам дискотека? Сначала они музыку стали тише включать, а потом дискотеку совсем закрыли. Может быть, к неудовольствию областного прокурора.
— Но вы же наверняка об этом не знаете, а только догадываетесь?
— Да, это мои догадки. Они подтверждаются еще вот чем. После моего задержания работники ФСБ, в моем присутствии, достали из стола два постановления о производстве обыска. Чистые! В углу этих постановлений была гербовая печать областной прокуратуры и подпись лично Б-на.
— Кто такой Б-н?
— Областной прокурор. Сами постановления заполнялись в моем присутствии. Вносились мои данные. При мне. Я так думаю, что это было спланировано заранее. Потому что, чтобы получить санкцию, надо, во-первых, постановление вынести. Уголовное дело не было возбуждено. Постановление о возбуждении уголовного дела вынесли только 2 сентября. И перечислялось, на основании каких документов было возбуждено уголовное дело. Там указывалось, что обыск у меня дома производился 2 сентября, а на самом деле он проводился 3-го. Я анализировал материалы уголовного дела и нашел много других неточностей. Во время обыска у меня в кабинете из сейфа изъяли наркотические вещества: гашиш, марихуану, опий, кокаин. Эти наркотики есть практически у любого опера, работающего по этой линии. При изъятии я работникам ФСБ говорю: «Описывайте полностью». Они при мне берут гашиш, пишут: два цилиндрика диаметром пять-шесть миллиметров и длиной девятнадцать-двадцать миллиметров. Через несколько дней следователь прокуратуры в присутствии двух понятых, которые проходили стажировку в прокуратуре, осматривает изъятые у меня наркотики. На следующий день эти наркотики отправляются на экспертизу. Но на экспертизу приходят совсем другие наркотики. Ну как за один день гашиш мог вырасти в размерах? Был в диаметре пять-шесть миллиметров, а стал восемь-девять. И длина увеличилась с девятнадцати-двадцати миллиметров до двадцати и двадцати двух. Он расти не может. Масса осталась приблизительно той же. Изъяли кокаин. Чисто белый. А на экспертизу пришел желтоватый. Совсем другой. Я не думаю, что он мог испортиться. Марихуана была чистая, без семян, без стеблей. Но на экспертизе она идет как смесь листьев, стеблей и семян. С какой целью поменяли наркотики? Не знаю. Почему-то следователь посчитал, что часть наркотиков вообще не нужна, и уничтожил их до суда. Оставил один гашиш. Я когда сидел в СИЗО, со мной в камере был человек, с которым произошел совсем дикий случай. Его осудили по 105-й статье за убийство. Он пишет кассационную жалобу, где указывает, что в момент совершения убийства он находился в изоляторе линейного отдела внутренних дел. То есть не мог совершить убийство. Его сразу же сажают в карцер, чтобы никто с ним не общался и чтобы он больше не мог отправлять никому никакой жалобы или весточки. Что было дальше с этим человеком, я не знаю. Еще один случай. Человека также обвиняли в убийстве. Он уже отсидел два с половиной года. А его приговор вдруг отменяют. Но в то же самое время его приговаривают на два с половиной года за наркотики, которые у него когда-то изымали, еще до суда и следствия по убийству. То есть надо было хоть как-то оправдать, что он отсидел эти два с половиной года.
Последний бой Петровича
Безобидная просьба. — Самогон для похмелья. — «Тезка, мне пора». — Белая горячка. — «Охнул и затих, кровь потекла».
Бывшего сельского участкового М. посадили по статье за убийство. Сам же он считает, что это был просто несчастный случай.
— Во время следствия мне следователь прокуратуры откровенно предложила дать ей взятку, — говорит М. — Она назвала сумму и сказала: «Дашь деньги, мы тебе сделаем условное лишение свободы». Денег я не дал. Меня осудили на восемь лет лагерей.
Осужденный М.:
— Родился я в 1940 году в сельской местности Оренбургской области. Окончил семь с половиной классов в школе и трудовую деятельность начал с четырнадцати лет, чтобы вносить свою лепту в скромный бюджет семьи. А лишних денег в нашей семье не было. Я пошел на рабочие курсы при райпромкомбинате. Шесть месяцев проучился, приобрел первую в своей жизни профессию столяра-краснодеревщика. И меня потянуло на стройку, за рабочей романтикой, помните, как в песне поется: «Не сталевары мы, не плотники, а мы монтажники-высотники…» Кем только не был: и плотником, и бетонщиком, и крановщиком, и столяром. Ну а потом — армия, школа жизни в строю. После армии по рекомендации райкома КПСС меня направляют в органы внутренних дел. Полгода я был писарем в канцелярии, затем курсы повышения квалификации, я стал учиться на участкового инспектора.
Сдал выпускные экзамены. И мне присвоили звание младшего лейтенанта. С 15 мая 1965 года я приступил к работе в должности участкового милиционера. И так я работал до 1987 года, все это время — на одном участке, в своем родном районе, где двадцать шесть населенных пунктов, пять совхозов, два колхоза. Всего четыре тысячи восемьсот человек проживали на территории, которая мною обслуживалась.
27 августа 1987 года я ушел на пенсию. Имею несколько медалей и диплом «Отличник милиции». За двадцать два года службы не было ни одного выговора, только поощрения. Вдобавок, четыре срока я был депутатом поселкового совета, каждый раз — по четыре года, то есть в общем количестве шестнадцать лет.
Когда я пошел на пенсию, стал думать, чем буду заниматься. Без дела сидеть не мог и не хотел. Поэтому обратился в поселковую школу, предложил свои услуги. Меня оформили преподавателем по труду. Столярное дело было моей первой специальностью, что и как делать, я хорошо знал. И стал работать, учить ребятишек. По совместительству был завхозом. Делал ремонт в школе. Стеклил окна, ремонтировал электропроводку, подкрашивал, подбеливал. А летом работал в пионерском лагере старшим по хозяйственной части.
Весь был в делах, заботах и так бы, наверное, жил дальше, если бы не случилось то злополучное происшествие. Как сейчас помню, было это 16 января 1997 года. Я зашел на почту получить деньги — свою пенсию. И тут же рядом со мной стоял односельчанин, бывший фронтовик, мой тезка Петрович. Я свою пенсию получил, а он — нет, не пришли еще деньги. На этом и разошлись, каждый пошел дальше своей дорогой, я — домой, а он — не знаю куда. А потом было вот что. В тот же вечер иду я на автобусную остановку. Собрался съездить к сестре, в город, что за пятьдесят километров от нашего поселка. По дороге встречаю того фронтовика. Он говорит мне:
— Петрович, займи денег. Болею я, с похмелья, а так охота… Ты же, я видел, получил деньги, так выручи.
А я хотел у сестры купить сапоги. Действительно, деньги при себе, но только они все — с нулями. Так и говорю старику:
— У меня мелких нет, только крупные, держи, — и отдаю ему пятидесятитысячную купюру. — Сдачу вернешь, я тебя подожду.
Стою, жду. Он метров десять отошел, я вдруг кричу ему:
— Тезка, купи и мне водки.
Думаю, возьму бутылку к сестре, в гости еду все-таки. Приходит старик и показывает, что взял литр самогону. Сдачу — тридцать четыре тысячи — отдает. И говорит:
— Пойдем ко мне, я, сколько надо, отолью тебе.
Ладно, думаю, самогон так самогон, отвезу не сестре, а свояку — все равно ведь на один адрес еду. Зашли к нему в дом, он сразу две рюмки выпил, а сам весь трясется. Отлил мне в бутылку.
— Ты присядь, — предлагает.
Мне автобус ждать еще тридцать минут. До остановки недалеко.
Присел. Он опять пьет, мне предлагает. Я отказался. Тем более мне — в дорогу. А он все трясется.