Спецзона для бывших — страница 62 из 63

— За что вас осудили?

— Осудили меня, еще по старому Уголовному кодексу, по 102-й статье — это убийство, по 146-й — разбой, по 144-й — кража, и по 218-й — оружие.

— И вы утверждаете, что все исходило из вашей работы?

— Нет, дело в том, что часть исходила из работы, а часть исходила из побуждения лучшего. Мое дело разделили на два уголовных дела… А вообще, когда завели дело, то я уволился годом назад, чтобы не попасть в сводки по Комитету.

— То есть уволился задним числом?

— Да, я уволился задним числом. Я пошел на это, потому что начальство относилось ко мне хорошо. И меня попросили.

— Расскажите о своем преступлении.

— Дело в том, что я очень сильно увлекаюсь автомобилями. Знаю их «от и до». Ну и связался с компанией… Перебивал номера на дорогих иномарках. И перекрашивал машины.

— У вас была своя мастерская?

— Да, я сделал себе мастерскую…

— Большие деньги крутились?

— Да, нам троим перепадало… Собрались мы, трое «афганцев», нам перепадали деньги, и мы держали этими деньгами два детских дома.

— Что значит «держали»?

— Ну… приносили туда деньги, то есть поддерживали ребят.

— И вы в то же время работали в КГБ?

— Да.

— И перебивали номера краденых машин?

— Да.

— Был страх, что вас когда-нибудь разоблачат?

— Я уже анализировал свои ощущения. Может быть, не хватало адреналина после войны.

— Но вы жили в ожидании чего-то?

— Как сказать… просто это было несерьезное занятие. Никто очень серьезно к этому не относился.

— Но ведь кто-то реально угонял машины?

— Реально угоняли машины те люди, с которыми мы связались.

— То есть в деле было больше людей, а не только вы трое?

— Да, было гораздо больше людей. А мы втроем только перебивали номера. И делали это так, что потом ни одна экспертиза практически это не могла доказать.

— Вы сказали, что вас осудили еще за убийство.

— Это уже другое дело. Суть в том, что, когда я перешел в другой отдел, мне приходилось работать с сексотами, то есть с сотрудниками, которые числились у нас. Была такая мамочка проституток, работавшая в элитной гостинице «Арктика». Те иностранцы, которые через них проходили… Девчонки собирали сведения и передавали нам. Вот… как остальное случилось, мне бы не хотелось говорить.

— Но вы кого-то убили?

— Нет, на моих руках крови нет. Часть моей вины есть — это то, что я знал, мог предвидеть, это есть…

— Расскажите, как вообще было возбуждено уголовное дело? Какие факты вскрылись?

— А вскрылось все как? Вскрылось так, что… вообще война между милицией и комитетчиками как была, так и остается. В милиции обрадовались, что взяли сотрудника КГБ, тем более за убийство, за оружие. Это дало погоны и другие плюсы тем людям, кто этим делом занимался… То, что я прошел через пресс-камеру, и то, что у меня два ножевых ранения… Меня прозвали даже «железобетонным столбом» за то, что я не давал показания. Меня посадили в обычную камеру — не для бывших сотрудников. Это была пресс-хата. Когда в ней произошла драка, одному я сломал руку, второму — ребра сломал. После этого я уже переехал в камеру для бывших сотрудников. То есть меня оставили в покое.

— Какой срок вам дали?

— Сначала дали тринадцать лет. Потом им показалось мало. Прокурор отменил решение. Меня пересудили и дали пятнадцать лет. Но со сроком получилась интересная штука. Дело в том, что я сбежал из этой зоны.

— Когда это было?

— Это было в 1999 году. В зоне я очень хорошо зарекомендовал себя. Отпустили меня в отпуск. Жена у меня сейчас живет в Сибири. Я поехал к жене. Все было нормально, и я уже возвращаться хотел обратно сюда, в зону… то есть не было у меня мыслей о том, чтобы отсюда сбежать. Тем более десять лет срока было впереди — пять лет я уже отсидел. Отношение начальника зоны ко мне было очень хорошее. И подводить людей я просто не хотел. Мне даже доверяли машины, которые шли в зону в ремонт. Я ехал из отпуска на чужой машине. И в последний момент я позвонил родителям в Мурманск. Отец сказал, что мать в очень плохом состоянии. Нужна операция. Я позвонил одному из сотрудников зоны — не буду говорить кому, сейчас он уже здесь не работает — и он сказал мне: «Ну, вернешься в зону — решим». А отец и мать для меня — это всё. И мне надо было всего лишь четыре дня, чтобы слетать туда на самолете, найти деньги на операцию, потому что отец нигде бы не стал просить. И я бы вернулся обратно. В зону я не поехал. Развернул машину, доехал на ней до Свердловска. Гнал днем и ночью, потому что чувствовал, что меня вот-вот объявят в розыск. Машину оставил в Свердловской области и попал — не буду говорить, каким путем, — в Мурманск. В Мурманске мне помогли друзья — дали денег, много, — и я отвез матушку вместе с отцом в Москву. Матери сделали операцию. Потом я вернулся обратно в Мурманск. Я уже находился в розыске. Можно было сдаться в тот момент. Но надо было отдавать деньги. Потому что я людям пообещал отдать деньги. Я опять уехал в Москву. Устроился охранником к Славе Зайцеву на проспекте Мира, 24. Потом работал по оформлению земли, стал директором базы отдыха, потом стал работать в Ленкоме артистом. Устраиваться мне помогали те люди, которые после Афганистана работали в охране. Помогали и те, кто работал в Комитете когда-то со мной.

— Они знали, что вы сбежали из колонии?

— Знали.

— Где вы еще работали?

— Снимался в кино.

— В каком?

— В сериале «Адвокат». Это первая часть. Шестая, седьмая и одиннадцатая серии. Правда, без моей фамилии.

— Кого там играл?

— В одиннадцатой серии — наемного убийцу, в шестой и седьмой — водителя.

— С кем-нибудь из известных актеров общался?

— Да, со многими.

— Ну и кто запомнился больше всего?

— Бондарчук-младший.

— А в Ленкоме кого вы играли?

— В четырех спектаклях я играл.

— В каких?

— Дело в том, что там не моя фамилия указывалась, поэтому не буду говорить. Я был в бегах и представлялся под другим именем.

— И что же, при оформлении на работу у вас не спрашивали документы?

— Мне верили на слово. Просто помогали те люди, которые меня везде рекомендовали.

— Что дальше было?

— Я заработал приличные деньги, вернул долг. Встретил в Сергиевом Посаде женщину. Она верующая, очень хороший человек. В Сергиевом Посаде я начал учиться писать иконы. Прошел обучение, помог восстановить в самой лавре некоторые иконы. Потом вернулся в Москву и устроился таксистом.

— Сколько лет вы были в бегах?

— Всего восемь лет.

— И судя по вашему рассказу, особо-то вы и не скрывались.

— Но с психологической точки зрения быть в бегах очень тяжело. Потом даже следователи удивлялись тому, что за эти восемь лет я не совершил ни одного правонарушения.

— Как же вас вычислили?

— Честно говоря, это было по пьянке. Я позвонил в Мурманск своему другу, полковнику милиции, и сообщил, что скоро приеду. Дело в том, что я захотел повидаться с родителями. Друг подтвердил, что меня уже никто не ищет, дескать, меня потеряли давно. Он и сдал! Правда, когда я уже ехал в поезде, он позвонил мне и сказал: «Тебя уже ждут. Поэтому лучше слезь где-нибудь по дороге». Я спросил: «А как так получилось?» Он говорит: «Я не буду всего рассказывать». Ну и всё, я в Кандалакше взял несколько бутылок водки и напился. Приехал в Мурманск. Отец с матерью были на вокзале. Мне дали попрощаться с ними. И сразу увезли в СИЗО. Потом этапом — обратно в колонию.

Послесловие

Возле канализационного колодца рядом с плацем копошится группа осужденных, выполняющих хозяйственные работы. Один из них, завидев меня, стремительно отделяется от «коллег по несчастью» и решительно подходит ко мне.

— Вы собираете материалы по нашей зоне? — спрашивает он.

— Да, собираю.

— Можно с вами поговорить? Меня зовут Александр Михайлович, 1955 года рождения, содержусь под стражей с 22 апреля 1997 года по статьям 105-й и 167-й…

— О чем вы хотите поговорить?

— В зале суда, где мне оглашали приговор, не было герба и флага Российской Федерации…

— В самом деле?

— Даже судья не имела одежды.

— В каком смысле?

— Не имела мантии.

— Вы считаете это серьезным нарушением процедуры судебного производства?

— Конечно, это нарушение. Меня осудили как в 37-м году — неизвестно кто и неизвестно за что.

И вдруг словно спохватившись, он вскрикнул:

— Вы понимаете, о чем я вообще говорю?

Я внимательнее пригляделся к нему. Передо мной стоял немолодой человек, очевидно, с большим сроком, полностью поглощенный своими мыслями, и, кажется, находившийся на грани нервного срыва. О таких осужденных в зоне говорят, что им терять нечего…

— Я проработал в МВД восемнадцать лет восемь месяцев и двадцать четыре дня, — сообщил он, и немного подумав, добавил. — Имею четырнадцать благодарностей, две медали — за десять и пятнадцать лет службы, награжден знаком «Отличник советской милиции».

— Где вы работали?

— В Московском РОВД Санкт-Петербурга.

— В какой должности?

— Я был старшиной РОВД.

— В каком звании закончили службу?

— Прапорщик милиции.

Спрашиваю, за что он попал в зону.

— За чужое преступление, — у моего собеседника начинает дрожать голос. — Я разменял квартиру и переехал жить по новому адресу. С соседкой я жил в хороших дружеских отношениях. Даже комнату не закрывал…

— То есть у вас была всего одна комната?

— Да, у меня была одна комната, а еще две комнаты были у соседки. Соседка прописала к себе родственника. Этот родственник оказался пьяницей. И безработным. Под старый новый год, с 13 на 14 января 1997 года, он не пришел домой. Соседка переживала, что ее родственника нету. Утром пришли его друзья, и он вместе с ними пришел. И что там у них в комнате произошло, мне не известно. А я находился в своей комнате. Потом я услышал запах гари, как будто горят провода. Телевизор в своей комнате выключил. Когда вышел на коридор, увидел дым. Тянуло из соседкиной комнаты. Я постучал — тишина. Открыл дверь — толкнул ее плечом — и сразу произошла вспышка. Произошел доступ кислорода — туда поступил воздух, так как входная дверь была открыта. Расстояние от входной двери до комнаты было всего лишь метр. Я — к телефону своему. Телефон не работал. Я выбрался из квартиры. На улице позвонил по телефону. Вызвал пожарных. Обратился в отдел милиции. Приехала следственная группа. И меня арестовали. Потом меня обвинили в убийстве. И на суде мне заявили: «Ты хотел скрыть следы преступления».