Он поцеловал основание ее шеи, и она застонала. Его пальцы поиграли с верхней пуговкой на ее блузке. Казалось, прошло несколько лет, прежде чем он расстегнул ее и поцеловал открывшийся участок кожи, потом расстегнул следующую пуговицу. Пуговица — поцелуй, еще пуговица — опять поцелуй.
Вздымавшаяся над зубчатым кружевом бюстгальтера часть груди начала покрываться розовым румянцем. Ну когда он доберется до лифчика? А до брюк?
Он остановился.
— Думаю, тост готов.
Она заскрежетала зубами. Если он не сосредоточится на том, что нужно делать, придется ей самой провозглашать тост! Он подал ей бокал с шампанским.
— За мою жену, за самую прекрасную женщину на свете! Я люблю тебя.
Получилось довольно мило — в самом деле очень мило, — но за то время, что ей пришлось дожидаться, можно было придумать что-нибудь и пооригинальнее. Она чокнулась с ним, залпом выпила шампанское, уронила бокал на ковер и бросилась ему в руки.
Он нежно отстранился и снял с нее блузку.
Ей хотелось торжествующе завопить. Готово! Наконец-то у него появилась здравая мысль. Наконец-то он вспомнил, что от него ожидают. А сейчас бюстгальтер. Не забыл бы про бюстгальтер!
Он не забыл. Его проворные пальцы расстегнули застежку так ловко, что она, казалось, растворилась в его руках. Сняв эту кружевную деталь, он уложил Пейджи на кровать.
А потом стал просто рассматривать ее. Она лежала на спине, а он изучал ее своими глазами. Ее соски под его взглядом, отвердели и набухли. Он наклонился вперед. Она закрыла глаза, ожидая, когда его рот согреет грудь, и почувствовала, как его губы располагаются… на изгибе плеча.
Она тихо всхлипнула от разочарования. Лежавшие вдоль тела руки сжались в кулаки, а он еще целую вечность играл ее плечом.
«Моя грудь! — хотелось закричать ей. — Отведай мою грудь, мои хорошенькие сосочки».
Но этот олух, за которого она вышла замуж, открыл на внутренней стороне ее локтя на редкость чувствительный уголочек и присосался к нему.
— Твои брюки начинают мешать, — заметил он наконец.
— Да, — согласилась она. — Ну конечно.
И поспешила расстегнуть пояс и «молнию», но Янк опять отстранил ее. Он аккуратно стянул ее брюки и стал их складывать.
— Да какая разница, — сказала она. — Просто повесь на спинку стула.
— Они же помнутся, — ответил он, будто помять штаны значило совершить тяжкое преступление против природы. Встав и держа брюки за обшлага, он похлопал по складкам и начал выравнивать швы с такой геометрической точностью, при виде которой Евклид завопил бы от восторга.
Пейджи тоже хотелось завопить, но отнюдь не от восторга. Ну почему он никак не поймет, как трудно ей было возбудиться? И это возбуждение в любую секунду может исчезнуть. Так бывало всегда. Ему нужно поторопиться, пока подъем не пропал. Он что, не понимает?
По-видимому, он действительно не понимал. Ему зачем-то понадобилось отнести брюки к шкафу и повесить их туда. Да еще первая вешалка ему не подошла. Ему непременно подавай вешалку для брюк.
Пока он стоял, повернувшись к ней спиной, она сняла трусики и чуть приподняла колено, прижав подошву правой ноги к изгибу левой икры.
Когда он, повернувшись, увидал такое, у него глаза на лоб полезли. Решительно настроившись взять верх, она позволила своей руке томно упасть на край кровати и начала водить подошвой правой ноги вверх и вниз по икре. Янк подошел к кровати. Она прикусила нижнюю губу. Он резко отвернулся.
Пейджи быстро приподнялась на локте:
— Ты куда собрался?
Подойдя к одному из столов, Янк включил еще одну лампу.
— Здесь плохо видно, — пояснил он. — Я люблю видеть то, что делаю.
Затем вернулся к изножью кровати. Поглаживая руками ее икры, он нежно развел ее колени.
У Пейджи пересохло во рту. Она посмотрела на него.
Его руки поднялись к рубашке. Но вместо того чтобы снять ее, он принялся медленно закатывать рукава.
Пейджи внимательно наблюдала за лицом Янка. Она впервые заметила удовольствие, промелькнувшее в уголках его губ.
— Ты нарочно так делаешь, — выдохнула она.
— Полагаю, — ответил он, — никто никогда еще не потратил на тебя достаточно времени.
Этой ночью Пейджи пережила тысячу счастливых жизней. Янк был научен терпению и верил в силу кропотливого мастерства. Он любил выдвигать гипотезы и проверять их на деле. Например, если здесь использовать язык, а там руку…
Он был инженером, абсолютным гением, когда дело касалось работы с небольшими деталями. И каждую из ее маленьких деталей он подвергал строгой инспекции, и после его искусного манипулирования они взрывались.
Кто бы мог подумать, что ему придется даже глушить ртом ее крики? Кто бы мог вообразить, что этот рассеянный гений сможет наконец принести ей удовлетворение, ускользавшее от нее всю жизнь?
Когда он наконец присоединился к ней, глаза его остекленели, а дыхание сделалось таким же тяжелым, как и у нее. Она была уже не в состоянии рассуждать здраво, но смутно понимала, чего стоило ему это терпение, и любила за это еще сильнее.
Даже приготовившись войти в нее, он был осторожен. Он был ее мужем, ее любовником. Но прежде всего он был изобретателем, инженером. А хорошие инженеры никогда насильно не стыкуют детали, если они разного размера.
— Так хорошо? — негромко спросил он.
— О да, да! — выдохнула она.
— Моя жена. Любовь моя.
Она вскрикнула от наслаждения и страсти, когда он вошел в нее. Он ртом заглушил ее крики, и они начали двигаться в такт, в гармоничном полете направляясь к месту идеального завершения.
Когда спустились сумерки, они, пресыщенные, лежали обнявшись.
— Почему ты тогда повел себя так, словно хотел, чтобы я пошла в постель с Митчем? — прошептала она.
— Потому что знал, что Митч не пойдет с тобой в постель.
— Пошел бы тоже, — негодующе сказала она. А потом рассмеялась. — Нет, похоже, не пошел бы. — Ее пальцы пощипывали его грудь. — Я думала, ты любишь Сюзанну.
Он погладил ее щеку.
— А я и вправду люблю. Точно так же, как и ты ее любишь.
Он не видел необходимости рассказывать ей, что не всегда было так. Было время, когда его очень сильно влекло к Сюзанне: она была совсем не такая, как те женщины, которых он знал.
— Для меня важно, чтобы Сюзанна была счастлива, — продолжал он. — Именно поэтому я и должен был заставить Сэма понять, что он не сможет получить ее обратно. Но что касается физического влечения…
Он не стал продолжать, и Пейджи заинтересовалась:
— Ну что? Скажи мне.
Он, казалось, был чем-то смущен.
— Только, пожалуйста, не принимай это как обиду, Пейджи. Я люблю Сюзанну и восхищаюсь ею. Но не кажется ли тебе, что она несколько… плосковата?
Пейджи посмотрела на их убогий номер для молодоженов, который Янк счел таким привлекательным. Хихикнув от удовольствия, она прижала Янка к груди.
— Полностью согласна с тобой, Янк. Сюзанна определенно плосковата для тебя.
В Митче Сюзанну стало раздражать все. Например, его одежда. Сколько идеально скроенных темно-синих костюмов может иметь человек? А сколько синих и красных репсовых галстуков? Не может ли он хоть однажды выбраться куда-нибудь в дикую местность, надев ради разнообразия свитер с пейслейским узором?
И еще она терпеть не могла то, как он постукивает своей ручкой, когда бывает раздражен, как откидывается назад на стуле и ослабляет узел галстука, прежде чем сделать замечание. Он записывал абсолютно все — и это тоже злило ее. И что он делает со всеми этими желтыми адвокатскими блокнотами, которых у него набралась приличная куча? Может, снимает где-нибудь склад?
Она нахмурилась, увидев, как его золотое перо побежало по бумаге. Наверняка один из его желтых адвокатских блокнотов лежит у него на прикроватном столике, чтобы оставлять заметки о том, как вели себя женщины, с которыми он только что был близок.
Но на эту тему думать не хотелось, и Сюзанна начала размышлять о том, как он заводит ее при встречах. Сидя за столом в конференц-зале, читая данные со своей десятимиллионной распечатки и толкуя о поставках, квотах и прогнозах сбыта, он вдруг, прямо в середине предложения, сдернет эти свои дурацкие очки в роговой оправе и уставится на нее. Будет просто смотреть и смотреть. Этакий взгляд жеребца-производителя, словно она какая-то шлюха. Боже, как это раздражает! Раздражает настолько, что она теряет представление о том, где находится, и начинает путаться, и тогда уже все начинают смотреть на нее.
— Сюзанна?
Она моргнула. На нее смотрел Джек Вогэн, вице-президент отдела исследований и разработок. Все смотрели на нее! Опять это с ней случилось. Митч, улыбнувшись, откинулся назад на стуле, составив пальцы этаким дурацким шалашиком.
— Сюзанна? — повторил Вогэн. — У вас есть вопросы по поводу этих графиков?
— Нет-нет. Все понятно.
Она не имеет ни малейшего представления об этих графиках и догадывается, что все сидящие за столом знают об этом. Казалось, в голове у нее тикают гигантские часы, отбивая последнюю неделю, оставшуюся до решения о разводе. Почему Митч такой настырный? Почему ему непременно нужно злить ее подобным образом? Она плохо спала прошлой ночью. Все это ожидание окончательно измотает ей нервы.
В громкоговорителе послышался щелчок.
— Внимание, незамужние дамы! Бесплатные гинекологические осмотры будут теперь проводиться в здании С. Спросить Ральфа.
Сюзанна подскочила на стуле:
— Ну хватит. Доберусь я до чьей-то задницы!
У Митча на лице появилось страдальческое выражение.
Джек Вогэн захлопнул папку.
— Полагаю, собрание можно считать закрытым, — невозмутимо сказал он.
Сюзанна ринулась к двери. Но прежде чем она успела скрыться, Митч перехватил ее с помощью очередного трюка. Он попросту встал перед ней, загородив путь. Это было не что иное, как игривое проявление мужской силы, — совершенно ребячий способ напомнить ей, что он больше и сильнее. Приемчик настоящего грубияна.