В ту жаркую пятницу я был не прочь понаблюдать за трудами Джейса; зрелище поучительное и, как ни странно, умиротворяющее. Сперва он растянулся на полу рядом с косилкой и внимательно ее осмотрел. Планомерно ощупал кожух, нашел головки винтов, остался доволен, выкрутил винты и разложил их в сторонке (по порядку), снял кожух, поставил его рядом с винтами и проник во внутренности механизма.
Оказалось, он умел пользоваться отверткой-трещоткой и тарированным гаечным ключом: то ли научился раньше, то ли подсказала интуиция. Иной раз движения его были осторожными, но неуверенными – никогда. Работал он точно, умело, с осознанием собственных сил, словно художник или спортсмен. Снял все детали, до которых сумел добраться, и сложил на почерневшие от смазки страницы «Пост» – так, что получилось что-то вроде иллюстрации из анатомического атласа. Тут дверь сарая со скрипом распахнулась, и мы оба подскочили от неожиданности.
И Ди Лоутон вернулся домой пораньше.
– Черт, – прошептал я.
Ответом мне был тяжелый взгляд старшего Лоутона. И Ди в безупречно пошитом сером костюме стоял на пороге, взглядом оценивая масштабы катастрофы, а мы с Джейсом уперлись глазами в пол, и вид у нас был такой виноватый, словно нас застукали с номером «Пентхауса».
– Ты ее чинишь или ломаешь? – спросил наконец И Ди со смесью презрения и негодования в голосе (эту манеру речи он давно отточил до совершенства и ввел в привычку, сделав своей вербальной сигнатурой).
– Чиню, сэр, – смиренно ответил Джейсон.
– Понятно. Скажи, это твоя газонокосилка?
– Конечно нет, но я подумал, мистер де Мейер будет рад, если…
– Но это и не его газонокосилка. Инструменты мистера де Мейера ему не принадлежат. Если бы я не нанимал его каждое лето, он жил бы на пособие по безработице. Выходит, чья это газонокосилка? Правильно, моя.
И Ди сделал такую долгую паузу, что от тишины зазвенело в ушах. Затем сказал:
– Ты нашел неисправность?
– Пока нет.
– Пока нет? В таком случае ищи дальше.
Джейсон выдохнул с таким облегчением, что не передать словами.
– Да, сэр. Я думал, после ужина…
– Нет. Никаких «после ужина». Коль уж разобрал, чини и собирай обратно, а потом я разрешу тебе поесть.
Тут И Ди обратил внимание на меня. Не сказать, что я этому обрадовался.
– Ступай домой, Тайлер. Не хочу видеть тебя в этом сарае. И в следующий раз, прежде чем что-то делать, хорошенько подумай.
Я заморгал от слез и выскочил на солнцепек.
В сарае он меня больше не видел, но лишь благодаря моей осторожности. Вечером я вернулся – после десяти, когда выглянул из окна своей комнаты и увидел под дверью постройки полоску света. Я стащил из холодильника оставшийся после ужина куриный окорочок, завернул его в фольгу и скользнул под покров ночной темноты. Шепотом обозначил свое присутствие, и Джейс погасил свет – ровно настолько, чтобы я успел незаметно юркнуть внутрь.
Весь в смазке и потеках машинного масла, Джейс походил на татуированного маори. Косилку он собрал лишь наполовину. Когда он жадно проглотил пару кусков курятины, я спросил, почему он так долго возится.
– Я мог бы собрать ее за пятнадцать минут, – объяснил Джейсон, – но работать она не будет. Труднее всего точно определить неисправность. Плюс я делаю только хуже. Если пытаюсь прочистить топливопровод, в него попадает воздух. Или трескается резина. Все детали на ладан дышат. В кожухе карбюратора трещина толщиной с человеческий волос, и я не знаю, что с ней делать. У меня нет ни запчастей, ни нужных инструментов. Я даже не знаю, какие инструменты мне нужны.
Лицо его сморщилось, и на мгновение мне показалось, что он вот-вот расплачется.
– Так брось, – предложил я. – Скажи Эду: «Извините, виноват». Пусть вычтет из твоих карманных денег или откуда-нибудь еще.
Он посмотрел на меня так, словно я изрек нечто возвышенное, но донельзя глупое.
– Нет, Тайлер. Спасибо, но так я поступать не стану.
– Почему нет?
Он не ответил. Отложил окорочок и вновь принялся разгребать последствия своей прихоти.
Я собрался было уходить, но в дверь поскреблись снова. Джейсон кивнул на выключатель – я потушил свет. Скрипнула дверь, и в сарай вошла Диана.
Она до смерти боялась, что ее застукает И Ди, и говорила исключительно шепотом. Диана тоже явилась не с пустыми руками, но принесла не куриный окорочок, а беспроводной интернет-модем размером с ее ладонь.
Увидев его, Джейсон просветлел:
– Диана!
Она шикнула, искоса глянула на меня, нервно улыбнулась. Шепнула: «Это всего лишь железка», кивнула нам обоим и выскользнула за дверь.
– Это точно, – сказал Джейсон, когда она ушла. – В железке нет ничего особенного, но сеть – полезная штука. Именно сеть, а не железка.
Следующий час он провел на форуме самоделкиных с Западного побережья: те занимались модификацией миниатюрных двигателей для соревнований роботов на дистанционном управлении. К полуночи Джейс выяснил, как временно устранить десяток неисправностей. Я ушел, прокрался домой, встал у окна своей комнаты и наблюдал, как Джейс призывает отца. Сонный И Ди вышел из Казенного дома в пижамных штанах и расстегнутой фланелевой рубашке, остановился, сложив руки на груди, и смотрел, как Джейсон заводит косилку. В предрассветной тиши звук мотора казался на редкость неуместным. Несколько секунд И Ди прислушивался, потом пожал плечами и жестом пригласил Джейсона в дом.
Задержавшись у двери, Джейс заметил свет в моем окне и украдкой помахал мне рукой.
Ясное дело, ремонт оказался недолговечным. В следующую среду, когда любитель «Голуаза» постриг примерно половину газона, косилка окончательно вышла из строя. Прячась в тени деревьев, мы выучили по меньшей мере дюжину отборных фламандских ругательств. Джейсону с его почти эйдетической памятью особенно полюбилось высказывание «God-verdomme min kloten miljardedju!». Раздобыв в библиотеке школы Райса англо-голландский словарь, Джейсон составил примерный перевод этой фразы – «Тысяча чертей на мои мудя, Господи Христе!» – после чего пользовался ею при всяком удобном случае: например, когда рвался шнурок или зависал компьютер.
В конце концов И Ди Лоутону пришлось раскошелиться на новый агрегат. В мастерской сказали, что чинить старый слишком дорого; да и вообще, просто чудо, что он проработал так долго. Я услышал об этом от матери, а та – от Кэрол Лоутон. Насколько мне известно, с Джейсоном И Ди больше об этом не заговаривал.
Мы несколько раз посмеялись на эту тему – пару месяцев спустя, когда обида почти забылась.
Я доволок себя до постели и снова задумался о Диане. Вспоминал ее подношение Джейсону – не утешительное вроде моего, но по-настоящему полезное. Где же она сейчас? Чем одарит меня, чтобы облегчить мое бремя? С меня бы хватило ее общества.
Дневной свет струился по комнате, словно сияющая река, и я плыл в ее водах, притопленный бессодержательными мгновениями.
Бред не всегда буйный, иногда он неторопливый и холоднокровный, словно пресмыкающееся. Я наблюдал, как тени ящерицами взбираются по стенам к потолку гостиничного номера. Моргнул, и прошел час. Моргнул еще раз, и наступила ночь. Я изогнул шею, чтобы взглянуть на Дугу, – ни единого блика. Вместо солнечного света – тропические тучи и молнии, неотличимые от лихорадочных вспышек в глазах, но гром я распознал безошибочно. Снаружи тянуло минеральной влагой, и по бетонному балкону шлепали дождевые капли.
Наконец новый звук: ключ-карта в замке, оглушительный скрип дверных петель.
– Диана, – сказал я. (Или прошептал, или просипел.)
Она вбежала в комнату в уличной одежде: в свитере с кожаной оторочкой и в широкополой шляпе, с которой капала вода. Встала у кровати, сказала «прости».
– Не нужно извиняться. Просто…
– Нет, правда прости, Тайлер, но тебе придется одеться. Нам надо уезжать. Немедленно. Внизу ждет такси.
Я не сразу переварил эту информацию. Диана тем временем бросала в пластиковый чемодан наши вещи: одежду, документы – настоящие вперемешку с поддельными, – карты памяти, пухлый чехол с пузырьками и шприцами. «Я не могу встать», – хотел сказать я, но лишь промямлил что-то невнятное.
Чуть позже она принялась одевать меня, и мне даже удалось сохранить кое-какое достоинство: я приподнял ноги, не дожидаясь просьбы, и скрежетнул зубами вместо того, чтобы закричать. Я сел, и она заставила меня глотнуть воды из прикроватной бутылки, а затем отвела в ванную, где я выдавил из себя струйку густой канареечно-желтой мочи.
– О черт, – сказала она. – У тебя обезвоживание.
Дала мне выпить еще воды и сделала укол анальгетика, от которого рука зашлась ядовитым огнем.
– Тайлер, не представляешь, как мне жаль!
Наверное, недостаточно, ибо она не остановилась: впихнула меня в плащ, а на голову нахлобучила тяжелую шляпу. Я был в ясном сознании и уловил в ее голосе тревогу.
– Почему мы бежим?
– Скажем так, столкнулась с неприятными людьми.
– Куда бежим?
– Вглубь страны. Быстрее.
Мы торопливо прошли по тусклому гостиничному коридору и спустились по лестнице на первый этаж; левой рукой Диана тащила чемодан, а правой поддерживала меня. Путь был неблизкий. Особенно по лестнице. «Перестань стонать», – шепнула она пару раз. И я перестал. Или мне так показалось.
Потом на улицу, в ночь. Капли дождя рикошетили от грязных тротуаров, шипели на капоте перегретого двадцатилетнего такси. Водитель, прятавшийся в кабине, с подозрением уставился на меня. Я уставился на него в ответ.
– Он не болен.
Диана жестом изобразила глоток из бутылки: мол, пьяный. Водитель нахмурился, но когда Диана сунула ему в руку деньги, возражать не стал.
Наркотик подействовал уже в пути. На ночных улицах Паданга стоял утробный запах мокрого асфальта и тухлой рыбы. Нефтяные лужицы разлетались из-под колес такси, будто радуги. После неонового туристического района мы оказались в запутанном нагромождении магазинов и жилых домов, выросших за последние тридцать лет вокруг города, где самодельные трущобы понемногу отступали под натиском процветания. Меж крытых жестью хибар были натянуты брезентовые тенты, под ними отдыхали бульдозеры. Высотные здания росли, как грибы на унавоженном поле. Потом мы въехали в промзону – серые стены и колючая проволока, – и я, по-моему, снова заснул.