– Там холодно.
– Еще бокал, и ты начнешь грубить. Ты и так уже на грани. Пойдем, Тай, хоть на пять минут.
Итак, на лужайку. На бурую лужайку. На ту же лужайку, где добрых двадцать лет назад мы стали свидетелями запуска Спина. Мы обошли Казенный дом – даже не обошли, а неспешно прогулялись вокруг, – не обращая внимания на колючий мартовский ветер и зернистый снег, по-прежнему лежавший на всех затененных участках.
Мы уже обсудили все очевидные темы. Сверили часы: моя карьера, переезд во Флориду, работа в «Перигелии»; ее годы с Саймоном, переход от НЦ к более ортодоксальной вере, набожность и беззаветное ожидание Вознесения. («Мы не едим мяса, – поведала она по секрету, – и не носим одежды из искусственных тканей».) Шагая рядом с ней, слегка пьяный, я задавался вопросами: не стал ли я омерзителен в ее глазах, чувствует ли она, как от моего дыхания разит закусками (ветчина и сыр), заметила ли, что на мне куртка из полиэстера? Диана почти не изменилась, разве что похудела – пожалуй, даже слишком, – и подбородок ее над высоким тесным воротом выглядел острее, чем раньше.
Будучи относительно трезв, я не забыл поблагодарить Диану за то, что она помогает мне прийти в себя.
– Мне тоже нужно было прогуляться, – сказала она. – Все эти люди, которых созвал Эд… Никто из них в действительности не знал твою мать. Ни один человек. Сейчас они судачат об ассигнованиях и тоннаже полезных грузов. Заключают сделки.
– Может, именно так Эд воздает ей должное? Проливает свет звезд политического небосклона на ее могилу.
– Очень великодушно с твой стороны.
– Он по-прежнему тебя бесит.
Как же просто ее рассердить, подумал я.
– Эд? Ну конечно. Хотя из милосердия следовало бы простить его. Судя по всему, ты так и поступил.
– Мне почти не за что его прощать, – сказал я. – Он мне не отец.
Я ничего не имел в виду, но до сих пор прекрасно помнил ту историю, что несколько недель назад выложил мне Джейсон. Произнося эти слова, я запнулся, запоздало передумал, но все же договорил фразу и покраснел. Диана окинула меня долгим непонимающим взглядом, затем широко раскрыла глаза, и даже под тусклым светом фонаря на крыльце я разобрал в них неприкрытую помесь гнева и изумления.
– Ты говорил с Джейсоном, – холодно заявила она.
– Извини…
– И как у вас это устроено? Садитесь друг напротив друга и начинаете перемывать мне косточки?
– Ну конечно нет. Он… Что бы ни сказал Джейсон, он был под действием лекарств.
Еще одна нелепая оговорка, и Диана не преминула за нее зацепиться:
– Лекарств? Что за лекарства?
– Я его врач. Бывает, выписываю лекарства. Какая тебе разница?
– Что это за лекарство, от которого нарушаешь слово? Он обещал, что никогда не расскажет тебе… – Она сделала очередное умозаключение: – Джейсон болен?! Так вот почему он не приехал на похороны?
– Он занят. До первых запусков осталось пара дней.
– Но ты лечишь его от какого-то недуга!
– У меня нет морального права обсуждать с тобой историю болезни Джейсона.
Я понимал, что мои слова лишь подольют масла в огонь ее подозрений и что я, по сути дела, уже выдал Джейсонов секрет, пытаясь его сохранить.
– Значит, заболел и никому не рассказывает. Как это на него похоже. Он такой, такой герметичный…
– Может, стоит взять инициативу в свои руки? Позвони ему как-нибудь.
– Думаешь, я ему не звонила? Это он тебе сказал? Раньше я звонила ему каждую неделю, но он включал очаровательного дурачка и отказывался говорить о чем-либо значимом. Как дела – лучше всех, что нового – ничего. Он не хочет, чтобы я ему звонила, Тайлер. Он целиком и полностью на стороне Эда. Для него я досадное недоразумение. – Диана помолчала. – По крайней мере, раньше было так.
– Не знаю, что было раньше и что стало теперь, но ты бы повидалась с ним, поговорила с глазу на глаз.
– И как это устроить?
– Задержись на неделю, – пожал я плечами. – Полетели вместе со мной.
– Ты только что сказал, он занят.
– Когда начнутся запуски, ему останется только сидеть и ждать. Сможешь съездить с нами на Канаверал. Посмотреть, как творится история.
– Эти запуски бесполезны, – сказала она заученным тоном и добавила: – Очень хотелось бы, но мне это не по карману. У нас с Саймоном все хорошо, но мы небогаты. Мы не Лоутоны.
– Я куплю тебе билет на самолет.
– Это ты спьяну расщедрился.
– Я не шучу.
– Спасибо, но нет, – сказала она. – Не могу.
– Подумай об этом.
– Напомни, когда проспишься.
Мы поднялись на крыльцо, глаза ее сверкнули желтым в свете фонаря, и она добавила:
– Во что бы я раньше ни верила… что бы ни говорила Джейсону…
– Необязательно произносить это вслух, Диана.
– Я знаю, что Эд не твой отец, – отреклась она от своего убеждения.
Не слова ее, но тон заслуживал внимания – твердый и решительный. Словно она обнаружила иную истину, новый ключ к семейным тайнам Лоутонов.
Диана отправилась обратно в Казенный дом. Я же решил, что не вытерплю новых соболезнований, и пошел в жилище моей матери. Воздух там был спертый и перегретый.
На следующий день Кэрол сказала, что я могу не вывозить вещи сразу – хоть через месяц, хоть через год («не спеши принимать меры, домик никуда не денется»). Мне позволили «принять меры», когда найдется время. Когда мне будет внутренне комфортно.
Ни о каком комфорте, конечно, не могло быть и речи, но я поблагодарил Кэрол за терпение и провел весь день за сборами перед рейсом на Орландо. Меня терзала мысль, что нужно забрать с собой хоть что-то из вещей матери; ей бы хотелось, чтобы я взял какую-нибудь памятную безделушку для собственной обувной коробки. Но какую? Одну из фарфоровых статуэток «Гуммель»? Мать их обожала, но я всегда считал их образчиком дорогостоящего китча. Или вышитую крестиком бабочку со стены в гостиной? Или принт «Кувшинок» Клода Моне в рамке «сделай сам»?
Я вступил в полемику с самим собой, и тут у двери объявилась Диана:
– Предложение еще в силе? Ты не шутил насчет путешествия во Флориду?
– Конечно же, я не шутил.
– Я поговорила с Саймоном. Не скажу, что он пришел в восторг от этой идеи, но обойдется без меня еще несколько дней.
Какой тактичный Саймон, подумал я.
– Итак, если ты не… – Диана замялась. – Ну ясно же, что вчера ты был нетрезв…
– Глупости! Сейчас позвоню в авиакомпанию.
Я забронировал билет на имя Дианы – на первый завтрашний рейс из округа Колумбия в Орландо.
Потом закончил со сборами. Перебрал вещи матери и остановился на книгодержателях: паре нефритовых Будд со сколами.
Я походил по дому, заглянул даже под кровати, но пропавшая коробка с надписью «Памятные вещи (учеба)», судя по всему, пропала навсегда.
Калейдоскоп экопоэза
Джейсон предложил снять номера в Коко-Бич и пообещал, что назавтра присоединится к нам. Ему надо было провести заключительную пресс-конференцию в «Перигелии», но после он очистил расписание до самых запусков, чтобы лицезреть их вне общества репортеров Си-эн-эн с их тупыми вопросами.
– Чудесно, – сказала Диана, когда я донес до нее эту информацию. – Задам все тупые вопросы сама.
Мне удалось унять ее страхи по части Джейсонова здоровья: нет, он не умирает, и любые временные шероховатости в его медицинской карточке – его личное дело. Диана смирилась с этим (или сделала вид, что смирилась), но все равно хотела увидеть брата – хотя бы для того, чтобы убедиться в его существовании, словно уход моей матери пошатнул ее веру в бессмертие звезд вселенной Лоутонов.
Поэтому я, пользуясь удостоверением сотрудника «Перигелия» и связями с Джейсом, снял в гостинице «Холидей» два соседних номера с видом на мыс Канаверал. Вскоре после зарождения марсианского проекта – приняв во внимание нападки Управления по охране окружающей среды и благополучно от них отбившись – «Фонд перигелия» возвел в мелких водах близ Меррит-Айленда десяток пусковых платформ. Из окон гостиницы конструкции были как на ладони, а еще из них открывался вид на парковки, зимние пляжи и синее море.
Мы стояли на балконе ее люкса. Диана приняла душ и переоделась после путешествия из Орландо; мы готовы были бросить вызов гостиничному ресторану. На остальных балконах блестели объективы фотоаппаратов и оптические стекла: гостиницу «Холидей» оккупировали представители СМИ. (Предположу, что Саймон испытывал недоверие к светской прессе; что касается Дианы, она вдруг оказалась в эпицентре новостей.) Мы не видели заходящего солнца, но свет его переливался на пусковых установках и ракетах, и они были скорее нереальны, чем реальны, – эскадрон гигантских роботов, марширующих на смертоубийственную баталию в районе Срединно-Атлантического хребта. Словно в испуге, Диана отшатнулась от балконных перил:
– Почему их так много?
– Залповый экопоэз, – пояснил я.
– Еще одно словечко Джейсона? – усмехнулась Диана.
Нет, не совсем. Слово «экопоэз» ввел в обиход человек по имени Роберт Хейнс еще в 1990 году, когда наука о терраформировании носила исключительно гипотетический характер. Формально этот термин означал создание саморегулируемой анаэробной биосферы там, где ее прежде не существовало, но в современном смысле он относился к любой биологической модификации Марса. Для его озеленения требовалось две разновидности планетарной инженерии: первоначальное терраформирование, чтобы поднять температуру поверхности и атмосферное давление до пригодного для жизни уровня, и собственно экопоэзис – микробная и растительная жизнь для кондиционирования почвы и насыщения воздуха кислородом.
Спин уже проделал за нас самую трудную работу. Все планеты в Солнечной системе – за исключением Земли – заметно согрелись в лучах растущего Солнца. Нам осталась сущая малость: запустить механизм экопоэза, но путей к желаемому результату (как и организмов-кандидатов, от живущих на скалах бактерий до альпийских мхов) было множество.